Именно у Киеве мы впервые и познакомилися з Людмилою.
Он совсем охрип.
— Папа, Майк, идите обедать!
Между возвращением Валентины в Украину и ее повторным приездом в Англию отец вырос как личность и занялся активной интеллектуальной деятельностью. Он снова стал изливать свои чувства в стихах, которые валялись по всему дому, написанные на клочках бумаги все той же неразборчивой кириллицей. Пару раз я разобрала слово «кохання», но так и не сумела прочитать их полностью.
Каждую неделю отец писал Валентине в Украину, а между письмами звонил и разговаривал: иногда с ней, а порой с ее «интеллигентным» мужем. Судя по счетам за телефон, разговоры были долгими.
Но со мною и сестрой он скрытничал. Не хотел, чтобы мы указывали ему, что нужно делать. Он сам уже все решил.
Вера навестила его в сентябре. Вот что она рассказала:
— В доме грязь. Он ест на газете. Причем одни яблоки. Я пыталась убедить его переехать в приют, но он сказал, что ты его отговорила. Ума не приложу, что ты хочешь этим выгадать, Надежда. Наверное, боишься, что если он продаст дом, ты не сможешь унаследовать свою долю. Твоя мания, право, заводит тебя слишком далеко! Дом для него теперь слишком велик. Я предложила завести патронажную сестру, но он отказался. Что же касается всей этой отвратительной истории, я пыталась выведать что-нибудь насчет той потаскухи, но он наотрез отказался говорить. Просто перевел разговор на другую тему. Даже не знаю, что с ним творится. Он ведет себя очень странно. По-моему, нужно отвести его к врачу на освидетельствование. Такое впечатление, будто он живет в своем мире.
Я оторвала трубку от уха, а Вера продолжала трещать.
На следующий день позвонил отец и описал визит Старшей Сестры:
— Представь себе, Надежда, когда я увидев, как у двор въехала машина, а она з нее вышла и направилася к дому, я непроизвольно оправився у штаны. — Он сказал это таким тоном, словно его кишечник принадлежал не ему, а был какой-то абстрактной силой природы. — Понимаешь, Вера, она страшный диктатор. Тиран! Як Сталин. Постоянно меня изводить: ты должен зделать ето, ты должен зделать то. Почому я всегда должен делать то, шо мне говорять? Разве я не можу сам принимать решения? Си-час она говорить, шо я должен переехать у прыют. А я не можу етого себе позволить. Ето для меня дуже дорого. Лучче я остануся доживать тут. Тут и помру. Так и скажи ей. Скажи, шо я больше не хочу, шоб она ко мне приезжала. А вы с Майклом приезжайте.
Когда мы с Майком в очередной раз его проведали, дом и сад оказались именно такими, как описала сестра. Белые крашеные стены покрылись тонким слоем серой пыли, приставшей даже к паутине на потолке. Гостиная завалена опавшими яблоками, собранными с земли и разложенными по неглубоким ящичкам и картонным коробкам, которые стояли на столе, стульях, серванте и даже на гардеробе, наполняя весь дом запахом переспелых фруктов. Плодовые мушки летали над яблоками «гриве» и «батская красавица», более мягкими и уже начинавшими чернеть, покрываясь пятнышками плесени, которых отец не замечал из-за близорукости. Он сидел за столом и перочинным ножиком чистил, разрезал на дольки и складывал их в кучки, умещавшиеся в «Тосибу». Я заметила, что выглядел он гораздо лучше.
— Здоровеньки були! — Отец тепло с нами поздоровался. — Пока ничого нового. Отлични яблука! Гляньте! — Он поставил перед нами блюдо с клейким, запеченным в «Тосибе» месивом. — Сегодня нам нужно сходить у библиотеку. Я заказав пару книжек. Дуже заинтересовався техничеським вельтаншавунгом — идеологией, шо выражаеться у конструкции новых машин.
Майк был потрясен. Я закатила глаза под потолок. Отец продолжал пахать, прокладывая бурые борозды светлых идей.
— Даже Маркс говорив, шо производственни отношения заключены у самих условиях производства. Возьмем, к примеру, трактор. В девьятнадцятом веке перви трактора собирались у мастерськой одним ремесленником. А сичас они собираються на конвейере, у конце которого стоить чоловек из секундомером. Он замеряе увесь процесс. — (Отец говорил «увесь».) — Шоб повысить эхвективность, робочий должен бильше роботать. А теперь представьте себе человека, пашущего у поле. Он сидить один у кабине. Дергае рычаги, а трактор паше. Чоловек следить за уклоном местности, принимая у ращот особенности почвы и погоду. Но у конце поля стоить другой чоловек из секундомером. Он наблюдае за водителем трактора, отмечае направление его движения и повороты. У такий способ на вспашку поля отводиться определьонне времья, и у соответствии з етим устанавливаеться заработна плата робочего. Вы ж понимаете, шо у нашу эпоху компутеризованного цифрового контроля даже чоловек из секундомером окажеться лишним, а сам секундомер буде встроен у приборну доску.
Отец размахивал перочинным ножом с энергичностью маньяка. Спиралевидные яблочные очистки сползали со стола на ковер и превращались под его ногами в душистую кашицу.
— Это из-за прилива тестостерона, — сказал Майк, когда мы шли вслед за отцом по оживленным субботним улицам Питерборо. — Смотри: спина выпрямилась, артрит отпустил. Мы еле за ним поспеваем.
Так оно и было. Отец бежал впереди, целеустремленно лавируя в толпе. Он направлялся в публичную библиотеку, чтобы взять там книги. Двигался быстрой, шаркающей походкой, наклонив вперед торс, свесив руки по бокам, вытянув голову, стиснув зубы и глядя прямо перед собой.
— Все вы мужики одинаковые. Считаете секс панацеей от всех бед.
— Ну, не от всех, но от очень многих.
— Как это ни странно, когда я рассказываю об этой истории с отцом и Валентиной своим подругам, у всех она вызывает шок. Они представляют себе ранимого старика, которого бессовестно используют. Но все мужчины, с которыми я говорю, — все без исключения, Майк, — (я погрозила ему пальцем), — отвечают мне этими кривыми понимающими ухмылками и довольным хихиканьем. Ну и кобель! Надо же — подцепил такую молоденькую пташку! Вот повезло старику! Пускай чуток развлечется.
— Ты должна признать — пошло ему на пользу.
— Ничего я не хочу признавать.
(С Верой и папой спорить было намного приятнее, чем с Майком. Он всегда раздражал меня своей рассудительностью.)
— Тебе не кажется, что ты рассуждаешь немного пуритански?
— Ничего подобного! — (А если бы даже так?) — Просто он мой отец, и я хочу, чтобы он вел себя как взрослый человек.
— Он и ведет себя как взрослый. В каком-то смысле.
— Никакой он не взрослый, а пацан. Восьмидесятичетырехлетний пацан. Вы оба пацаны. Мырг-мырг. Тык-тык. «Ни фига какие дойки!» Боже ж ты мой! — Я перешла на визг.
— Но ты же видишь, что эта новая связь идет ему на пользу. Она вдохнула в него новую жизнь. Это лишний раз доказывает, что любви все возрасты покорны.
— Ты хочешь сказать, сексу все возрасты покорны.
— Ну не без этого. Твоему папе хочется осуществить мечту каждого мужчины — оказаться в объятиях красивой молодой женщины.
— Мечту каждого мужчины?
В ту ночь мы с Майком спали на разных кроватях.
Отец выписал в библиотеке несколько биографий инженеров девятнадцатого века: Джона Фаулера, Дэвида Грейга, Чарлза Бёррелла и братьев Фискен. По совету Валентининого мужа, интеллигентного политехнического директора, он приступил к исследованиям и начал писать свой эпохальный труд: «Краткую историю тракторов по-украински».
Первый трактор был изобретен неким Джоном Фаулером, квакером — интеллигентным и воздержанным человеком. Он не брал в рот ни капли водки, вина, пива и даже чая и поэтому сохранял удивительную ясность ума. Некоторые даже называли его гением.
Фаулер был добрым человеком и считал трактор средством освобождения трудящихся классов от бессмысленного, изнурительного труда. Тем самым он стремился привить людям любовь к духовной жизни. Денно и нощно корпел он над своими проектами.
Отец писал по-украински, а потом старательно переводил для Майка на английский (папа учил английский и немецкий в институте). Я удивлялась, как хорошо он писал по-английски, хотя иногда мне и приходилось помогать ему с переводом.
Первый трактор, изобретенный Фаулером, не был трактором в собственном смысле слова, поскольку не тащил за собой плуга. Тем не менее это был весьма хитроумный механизм. Трактор Фаулера состоял из двух двигателей, поставленных на противоположных сторонах поля и соединенных канатом, к которому крепились лемеха плуга. Двигатели вращались, а канат тащил плуг через поле — туда и обратно, туда и обратно.
Голос отца то повышался, то понижался, напоминая довольное жужжание осеннего шмеля. В комнате было тепло, она утопала в плодовых ароматах. За окном на поля опускались фиолетовые сумерки. И какой-то трактор медленно ездил туда и обратно — уже распахивал грунт с выжженной стерней.
6
СВАДЕБНЫЕ ФОТОГРАФИИ
Несмотря на наши с Верой старания, Валентина со своим сыном Станиславом все-таки вернулась 1 марта в Англию. Они въехали в страну через Рамсгит по шестимесячным туристическим визам. В британском посольстве в Киеве никто не отказал им в получении визы, а в Рамсгите лишь бегло просмотрели паспорта. Добравшись до Питерборо, они поселились у Боба Тернера. Валентина устроилась на работу в гостинице рядом с собором и тотчас же примчалась к отцу с планами насчет женитьбы. Всю эту информацию мне удалось почерпнуть из наших многочасовых телефонных разговоров.
Отец старался не посвящать меня с сестрой в свои планы. Когда мы задавали ему прямой вопрос, он переводил разговор на другую тему, но не умел складно врать, и его легко было подловить. Отец забывал, что именно говорил каждой из нас, и думал, что мы по-прежнему друг с другом не общаемся. Однако мы уже начали делиться информацией.
— Разумеется, Вера, в конце концов он переслал ей эти тысячу восемьсот фунтов. Перевел их на ее банковский счет, и она сняла сразу всю сумму. И все время, пока ее здесь не было, он регулярно перечислял ей деньги.
— Ну, это уже слишком! — Старшая Сестра взяла высокую драматическую ноту. — Наверное, он отдавал ей большую часть пенсии.
— А еще переслал деньги на купейные билеты для нее и Станислава от Львова до Рамсгита. И потом она сказала, что ей нужна дополнительная сумма на транзитную австрийскую визу.
— Все-таки мама была абсолютно права, — сказала Вера. — Ума у него нет.
— Он остановится, когда кончатся деньги.
— Возможно. А может, это только начало.
Отец не только материально поддерживал эту нищую украинскую красавицу, но и оказался вынужден поощрять таланты ее необычайно одаренного сына.
Четырнадцатилетнего Станислава показали независимому психологу, который за умеренную мзду, уплаченную моим отцом, протестировал его коэффициент умственного развития и выписал справку о том, что он гений. На основании этой справки мальчику (между прочим, очень талантливому музыканту — играет на фортепьяно) предложили место в престижной частной школе в Питерборо. (Хотя он, конечно, слишком умен для местной единой школы, подходящей только для батраков.)
Сестра, заплатившая кучу денег за то, чтобы устроить своих необычайно одаренных дочерей в аристократическую школу, была возмущена. Я, отправившая свою необычайно одаренную дочь в местную единую школу, тоже была возмущена. Наша ярость весело закипала, перетекая туда и обратно по телефонным проводам. Наконец-то у нас появилось что-то общее.
Объединяло нас и еще одно обстоятельство. Как узнали на своем горьком опыте Ромео и Джульетта, женитьба касается не только самих влюбленных, но и их семей. А мы с Верой не хотели принимать в нашу семью Валентину.
— Давай посмотрим правде в глаза, — сказала Вера. — Мы не хотим, чтобы нашу фамилию носил столь заурядный человек. — (Это не я сказала.)
— Перестань, Вера. В нашей семье нет ничего незаурядного. Мы — обычная семья, как все.
Я начала оспаривать у Старшей Сестры должность самозваного стража истории нашей семьи. Ей это не понравилось.
— Мы из потомственной буржуазии, Надежда. Не какие-нибудь выскочки.
— А кем были Очеретки? Кулаками…
— Фермерами.
— …которые превратились потом в барышников.
— В коннозаводчиков.
— В любом случае они были казаками. Можно сказать, немного сумасбродными.
— Колоритными.
— А Маевские были учителями.
— Дед Маевский был министром образования.
— Всего полгода. К тому же в стране, которой не существовало на карте.
— Свободная Украина существовала. Право же, Надя, почему у тебя такой пессимистический взгляд на вещи? Ты считаешь себя служанкой истории?
— Нет, но… — (Именно так я, конечно, и считала.)
— В детстве… — Ее голос смягчился. Я услышала, как она ищет сигарету. — В детстве баба Соня часто рассказывала мне о своей свадьбе. Вот какой должна быть свадьба — не этот жалкий балаган, в который втягивают отца.
— Но сравни даты, Вера. Невеста была на пятом месяце.
— Они любили друг друга.
Что бы это могло значить? Старшая Сеструха — подпольный романтик?
Маминой маме, Соне Блажко, было восемнадцать, когда она обвенчалась с Митрофаном Очеретко в златоглавом соборе Святого Михаила в Киеве. Она была в белом платье и фате, а на шее висел красивый позолоченный медальон. Ее длинные каштановые волосы украшал флердоранж. Несмотря на стройную фигуру, заметно было, что она беременна. Ее выдавал замуж старший брат Павел Блажко — железнодорожный инженер, впоследствии друг Ленина, — поскольку их отец был слишком слаб и не выстоял бы всю службу. Старшая сестра Шура, недавно получившая диплом врача, была подружкой невесты. А две младшие сестры, еще учившиеся в школе, забросали ее лепестками роз и внезапно расплакались, когда она поцеловала жениха.
Мужчины Очеретки важно вошли в церковь в сапогах для верховой езды, вышитых сорочках и диковинных шароварах. Женщины были одеты в широкие пышные юбки и обуты в сапожки на невысоких каблучках, а в волосы заплели разноцветные ленты. Они стояли вместе неприступной группкой в глубине церкви и быстро вышли в конце, даже не заплатив священнику.
Блажки смотрели на родственников жениха свысока, считая их неотесанными мужланами, почти бандитами, которые много пили и никогда не расчесывались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34