Давай просто поговорим о реальных вещах.
— Если ты будешь вымогать у меня деньги, я лучше отдам их в «Оксфам».
— Ах, ах, в «Оксфам» — как душераздирающе!
Короче, маленькое мамино наследство так и осталось лежать в банке, и после этого мы с сестрой не разговаривали почти два года, пока нас снова не свел вместе наш общий враг.
3
ТОЛСТЫЙ КОРИЧНЕВЫЙ КОНВЕРТ
— Так ты получил письмо от адвоката, папа? — Гм-м. Да-да. Он явно был не расположен к разговору.
— Ну и что ты думаешь?
— Ага, ну… — Он кашлянул. Его голос звучал напряженно. Он не любил говорить по телефону. — Ну, я показав его Валентине.
— И что она сказала?
— Шо сказала? Ну… — Опять кашель. — Сказала, шо закон не може розлучить мужа з его женою.
— Ты разве не читал письмо адвоката?
— Да. Не. Но она усё равно так сказала. Она так думае.
— Но она думает неправильно, папа. Неправильно!
— Гм-м.
— А ты? Что ты ей сказал? — Я пыталась сохранять самообладание.
— Ну шо я можу сказать? — В голосе его сквозила какая-то беспомощность, словно он подчинился силам, над которыми был не властен.
— Ты мог сказать, например, что тебе не нравится эта идея с женитьбой. Ведь мог же?
От страха у меня свело желудок. Я поняла, что он пойдет до конца и мне придется с этим смириться.
— Ага. Да. Не.
— Что ты хочешь сказать этими «да» — «нет»? — От раздражения у меня саднило в горле. Я изо всех сил старалась говорить спокойно.
— Я не можу етого сказать. Я ничого не можу сказать.
— Папа, ради бога…
— Слухай, Надежда, мы поженимся, и усё. И не треба за ето больше говорить.
У меня было такое чувство, будто происходит что-то ужасное, но я впервые видела отца таким бодрым и взволнованным после смерти мамы.
Он уже не первый раз мечтал спасти нищих украинцев. Однажды решил найти членов семьи, которых не видел полвека, и привезти их всех в Питерборо. Разослал письма в горсоветы и сельские почтамты по всей Украине. К нам приходили десятки ответов от пронырливых «родичей», захотевших воспользоваться его приглашением. Но мама положила всему этому конец.
Теперь я видела, что отец направил всю свою энергию на эту женщину и ее сына, которые должны были заменить ему семью. Он мог бы говорить с ними на своем родном языке. Таком красивом, что любого сделает поэтом. А украинские пейзажи кого угодно превратят в художника. Выкрашенные голубой краской деревянные хаты, поля золотистой пшеницы, серебристые березовые рощи и широкие реки, неторопливо и плавно катящие свои волны. Хоть он и не вернется на родину, сама Украина приедет к нему домой.
Я была в Украине. Видела бетонные жилые корпуса и реки с дохлой рыбой.
— Папа, Украина не такая, как ты запомнил. Она сейчас другая. И люди другие. Песен больше не поют — разве только водки напьются. Их интересуют только покупки. Западные товары. Мода. Электроника. Американские модели.
— Гм-м. Ето ты просто так говоришь. Може, оно и так. Но если я зможу спасти хоть одного прекрасного человека…
Он снова замечтался.
Правда, есть одна проблема. Срок действия ее туристической визы истекает через три недели, пояснил папа.
— А ей ище надо получить свидетельство о розводе од мужа.
— Ты хочешь сказать, что она замужем?
— Муж остався в Украине. Между прочим, очень интеллигентный чоловек. Политехничеський директор. Я из ним зписався — даже балакав з ним по телефону. Он сказав, шо Валентина буде отличной женой. — Его голос звучал самодовольно. Будущий бывший муж перешлет документы по факсу в украинское посольство в Лондоне. А отец пока займется приготовлениями к свадьбе.
— Но если срок действия визы истекает через три недели, то получается, что ты опоздал. — (Мне очень хотелось на это надеяться.)
— Ну, если ей придеться вернуться, то мы поженимся вже после ее приезда обратно. Мы так решили — и нияких возражений.
Я заметила, что «я» успело превратиться в «мы». Я поняла: план разрабатывался уже давно и меня посвятили в него лишь на самом последнем этапе осуществления. Еели ей придется вернуться в Украину, он напишет ей письмо и она приедет обратно уже как его невеста.
— Но, папа, — сказала я, — ты же читал письмо адвоката. Ей могут не разрешить вернуться. Разве нет кого-нибудь другого, помоложе, кто бы мог на ней жениться?
Да, у этой находчивой женщины есть запасной план, сказал отец. Через агентство услуг на дому она познакомилась с одним молодым человеком, который оказался полностью парализован в результате дорожной аварии. Между прочим (сказал папа), очень порядочный молодой человек, из хорошей семьи. Бывший учитель. Она ухаживала за ним: купала, кормила с ложки, водила в туалет. Если ей откажут как невесте отца, она устроит так, что ее снова пригласят присматривать за этим молодым человеком « aupair » . Такая работа еще разрешена инструкциями по иммиграции. Она получит право на проживание аи pair в течение года, и за это время он влюбится в нее, и они поженятся. Тем самым ее будущее в этой стране будет обеспечено. Но для бедной Валентины это будет рабская жизнь, потому что он полностью от нее зависит — круглые сутки, тогда как отцовские потребности невелики (сказал папа). Отец знает об этом, потому что она водила его в этот дом и показывала этого молодого человека. «Видишь, на что он похож? — сказала она отцу. — Как я могу за него выйти?» (Только, само собой, она сказала это по-украински.) Нет, отец хотел избавить ее от такой подневольной жизни. Он принесет себя в жертву и женится на ней сам.
Меня мучила тревога. Но я сгорала от любопытства. Поэтому решила забыть о двухлетней вражде и позвонить сестре.
Когда я либерально миндальничала, Вера проявляла бескомпромиссность. А когда я колебалась, она принимала решительные меры.
— О боже, Надежда, что ж ты раньше-то не сказала? Мы должны ее остановить.
— Но если он будет с ней счастлив…
— Не смеши людей! Никого она не сделает счастливым. Совершенно ясно, что ей нужно. Не понимаю, Надежда, почему ты всегда становишься на сторону преступников…
— Но, Вера…
— Ты должна встретиться с ней и отвадить ее.
Я позвонила отцу.
— Папа, можно мне приехать и познакомиться с Валентиной?
— Не-не-не, нияких знакомств.
— Но почему?
Он запнулся. Трудно было так быстро найти отговорку.
— Она не говорить по-английски.
— Зато я говорю по-украински.
— Она дуже стеснительна.
— Мне так не показалось. Мы могли бы поговорить с ней о Ницше и Шопенгауэре. — (Ха-ха-ха!)
— Она работае.
— Ну тогда мы можем встретиться позже. После работы.
— Не, не в етом дило. Надежда, давай лучче не будем за ето говорить. До свидания.
Отец положил трубку. Он явно что-то скрывал.
Через несколько дней я позвонила ему опять. Пошла по другому пути.
— Привет, папа. Это я, Надежда. — (Он знал, что это я, но мне хотелось продемонстрировать дружелюбие.)
— Ага, да-да.
— Папа, Майк взял на этой неделе пару отгулов, и мы хотели бы приехать и повидаться с тобой. — Отец обожал моего мужа. Он мог говорить с ним о тракторах и аэропланах.
— Гм. Так. Дуже хорошо. И когда вы приедете?
— В субботу. Мы приедем в субботу на обед, около часа дня.
— Добре, я скажу Валентине.
Мы приехали раньше часа, надеясь ее застать, но она уже ушла. Дом выглядел запущенным и унылым. При маме там всегда стояли живые цветы, стол был застелен чистой скатертью и пахло вкусной едой. Теперь же вместо цветов — грязные чашки, стопки бумаги, книги и неубранные вещи. Голый темно-коричневый пластиковый стол застелен газетой, на которой валялись куски черствого хлеба и яблочные очистки. Воняло прогорклым жиром.
Однако отец был в прекрасном настроении. Виду него был бодрый и живой. Волосы, ставшие теперь совсем седыми и тонкими, отросли и растрепались на затылке. Кожа потемнела, натянулась и немного покрылась веснушками: наверное, он выходил в сад. Глаза у отца горели. Он угостил нас обедом: рыбными консервами, консервированными помидорами, черным хлебом и яблоками-«тосиба». Они готовились по специальному рецепту: отец собирал в саду яблоки, чистил, нарезал и складывал их в пирексовую тарелку, а затем запекал в микроволновке «Тосиба», пока они не становились клейкими и твердыми. Гордясь своим изобретением, отец постоянно нам подкладывал яблоки и дал немного с собой.
Я заволновалась: не вредно ли есть так много консервов? Полноценно ли он питается? Проверила холодильник и кладовку: молоко, сыр, крупы, хлеб и куча консервов. Ни одного свежего фрукта или овоща, за исключением яблок-«тосиба» и сплошь почерневших бананов. Но выглядел он хорошо. Я начала составлять список покупок.
— Тебе нужно есть побольше свежих фруктов и овощей, папа, — сказала я. Отец согласился на цветную капусту и морковку. Он перестал есть мороженый горох и бобы — от них кашель.
— Валентина тебе готовит? — спросила я.
— Иногда готовить, — уклончиво ответил он.
Я схватила половую тряпку и принялась отмывать грязь. Вся квартира была покрыта толстым слоем пыли и липкими коричневыми пятнами от пролитого чая. Везде книги: история, биографии, космология — некоторые он покупал сам, другие брал в библиотеке. На столе в прихожей я увидела несколько листов бумаги, исписанных его мелким, неразборчивым, заостренным почерком, с множеством добавлений и зачеркиваний. Я с трудом читаю по-украински, если написано от руки, но, судя по расположению строк, это были стихи. Отец опубликовал свое первое стихотворение в четырнадцать лет. То были хвалебные вирши в честь новой гидроэлектростанции, построенной на реке Днепр в 1927 году. Учась на инженера в Киеве, отец входил в тайный кружок украинских поэтов, который был впоследствии запрещен, поскольку в Советском Союзе языком межнационального общения объявили русский. Я обрадовалась, что отец по-прежнему пишет стихи. Даже немного загордилась им. Потом сложила бумаги в аккуратную стопку и протерла стол.
В соседней комнате Майк развалился в кресле с рюмкой сливянки. Полуприкрыв веки, он геройски сохранял внимательное выражение лица, пока отец монотонно бубнил:
— В етой прекрасной стране произошла страшна трагедия. Ее постигли две напасти — фашизм и коммунизм.
На стене над камином висела карта Европы. Границы России и Германии отец выделил жирными линиями с таким нажимом, что бумага кое-где прорвалась. Грубые изображения свастики, императорского орла, серпа и молота были покрыты гневными каракулями. Голос отца повысился и задрожал, и он заговорил с еще большим жаром:
— Як вы думаете, если я смогу спасти хотя б одного человека — одного-единственного чоловека — одетого кошмара, ето будет нравственный поступок?
Майк дипломатично промямлил что-то себе поднос.
— Понимаешь, Михаил, — отец заговорил доверительным тоном, как мужчина с мужчиной. — В ребенка може буть токо одна мать, но мущина може влюбляться много раз в жизни. Ето совершенно нормально. Ты согласен?
Я напрягла слух, пытаясь расслышать ответ Майка, но смогла уловить лишь невнятное бормотание.
— Я можу понять состояние Веры й Нади. Они потеряли мать. Но они согласяться зи мной, когда увидят, яка Валентина прекрасна женшина. — (Ой ли?) — Конешно, когда я познакомився зи своей первой женой Людмилой, она тоже була красива. Ты ж знаешь, я ее тоже спас. На нее напали яки-то хлопци, котори хотели отобрать в нее коньки, и я за нее вступився. 3 того раза мы тесно подружилися. Да, мущина — прирожденный защитник женщины. — (Я тебя умоляю!) — Валентина — ще одна красива женщина, котора взывае ко мне о помощи. Як же я можу пройти мимо?
Он начал перечислять все те ужасы, от которых ее спасал. Вся украинская община твердила о том, что в тамошних магазинах нет еды. Люди едят только то, что выращивают у себя на огороде, — почти как в старину. Гривна катастрофически упала и продолжает падать каждый день. В Харькове зарегистрирована вспышка холеры. На Донбассе свирепствует дифтерия. В Житомире на женщину напали средь бела дня и отрубили ей пальцы с золотыми кольцами. В лесах вокруг Чернобыля срубили деревья и сделали из них в Чернигове радиоактивную мебель, которую распродали по всей стране, так что люди теперь облучаются в своих же собственных квартирах. В Донецке при взрыве в шахте погибли четырнадцать горняков. На железнодорожном вокзале в Одессе арестовали мужчину, у которого в чемодане обнаружили целый комок урана. Во Львове одна молодая женщина, провозгласившая себя вторым Христом, убедила всех в том, что через полгода наступит конец света. Повсюду царят хаос и беззаконие. Но гораздо страшнее — крушение духовных и нравственных принципов. Некоторые люди вернулись в старую церковь, но большинство вступает в новые вздорные секты, проникающие в страну с Запада, или обращаются к гадалкам, пятидесятникам, провидцам и самобичевателям, просто заколачивающим деньгу. Никто не знает, во что верить и кому доверять.
— Если я зможу спасти хоть одного чоловека…
— Ну вот, приплыли! — Я швырнула в отца мокрой половой тряпкой, и та упала ему на колени. — Папа, по-моему, ты запутался в идеологии. Валентина и ее муж были членами партии. Преуспевающими, наделенными властью людьми. При коммунизме дела у них шли прекрасно. И бегут они не от коммунизма, а от капитализма. А ты ведь у нас за капитализм, не так ли?
— Гм-м, — он подобрал тряпку и по рассеянности протер ею лоб. — Гм-м.
Я поняла, что идеология и Валентина — совершенно разные вещи.
— Так когда же мы сможем с ней познакомиться?
— Она должна прийти сюда после смены, часов у пьять, — сказал отец. — Мне треба ей кой-шо передать. — И он взял с серванта толстый коричневый конверт, плотно набитый бумагами.
— Так, может, я пока выскочу в магазин? А потом, когда она вернется, вместе попьем чаю. — Бодрый, проникновенный тон. Чисто английский. Он помог мне отрешиться от всей этой муки и безумия.
На обратном пути из магазина я притормозила возле той частной больницы, где работала Валентина. В эту самую больницу незадолго до смерти положили маму, так что место было хорошо мне знакомо. Я припарковалась у обочины, а потом, минуя парадную дверь, обошла здание и заглянула в кухонное окно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34