Изгаршев только засмеялся. “Нет, - сказал он, - я на ваш Пенитенциарий не в обиде. Каждый делает свое дело в этом мире, Прокоп Иванович…”
“Ну, а как вы сейчас поживаете? - осторожно спросил я. - Не тянет взяться за старое?”
“Нет-нет, что вы!”, воскликнул он. “Наоборот, я очень благодарен и вам, и вашим подчиненным… особенно этому… нет, забыл, как его зовут… Но не суть важно… Просто мне хочется отблагодарить вас за то, что я стал совсем другим человеком, не на словах, а на деле… Может быть, я могу быть вам чем-то полезен, Прокоп Иванович?”
Я уже хотел было сказать ему, что ни в чем не нуждаюсь и что лично у меня всё есть, как вдруг меня озарила одна идея. Как раз в то время Когниция находилась на пике своего становления, и недалек был тот момент, когда о ней узнают Щит и Меч. Так не лучше ли, не дожидаясь, пока это произойдет вопреки нашим стараниям, предвосхитить события, преследуя при этом две достаточно значимых цели: примо, внедрить своего человека в стан хотя бы одного из противников; сегундо, поставлять через этого человека хорошо продуманную дезинформацию о Когниции?..
Да, сказал я, вы действительно нужны мне, Кин Артемьевич, и не только мне…
Долго уговаривать Изгаршева не пришлось, и у меня даже сложилось впечатление, что он заинтересован в том, чтобы я завербовал его, еще больше, чем я. Кое-какая информация о Мече у меня к тому времени уже имелась благодаря Драговскому. Теодор “засветился” передо мной еще тогда, когда предложил, в обмен на обещание не предавать это огласке, инсталировать в Пенитенциарии некое “чудесное изобретение”, плод разработки пожелавших остаться неизвестными инженеров и ученых. Я навел тогда осторожные справки среди своих ученых коллег и выяснил, что никто из них и слыхом не слыхивал об артефакте, позволяющем переносить сознание человека в прошлое. Боюсь, что в ходе таких расспросов я даже несколько уронил свою репутацию в ученом мире, ведь никто из истинных подданных Науки не любит оперировать недостоверной информацией, а мне приходилось ссылаться на слухи и на мнимые сообщения ненаучной прессы… Значит, сделал вывод я, речь идет о тайной разработке, принадлежащей некоей секретной организации. После этого оставалось лишь установить наблюдение за Теодором, чтобы выявить других членов союза, в котором он состоит…
Используя этот след, я и вывел Изгаршева на людей Меча, которые не преминули завлечь его в ряды своих “сторонников” как умного и вполне пригодного для разнообразного использования человека. К тому же, противникам хардеров могли пригодиться и кое-какие теоретические разработки Кина… Но на такой результат, как выявление Изгаршевым еще одной тайной организации, они явно не рассчитывали, и теперь его рейтинг в Мече должен был взлететь к заоблачным высотам.
Мне же следовало хорошенько обдумать, как наиболее эффективно использовать и развивать этот успех. Предстоящая игра обещала быть весьма заманчивой, хотя и рискованной.
Но ведь нам, исследователям, не привыкать ставить рискованные эксперименты…
Я покосился на часы. До совещания еще оставалось двадцать три минуты. И ни туда, и ни сюда… Браться за какое-нибудь долговременное занятие уже не имеет смысла, значит, придется потратить это время на какие-нибудь пустяки. Например, понаблюдать за работой своих подчиненных при помощи видеокамер…
Я запустил квадратор и скользнул взглядом по рядам одинаковых экранов. В основном там ничего особо выдающегося не происходило. Одни заключенные сидели, тупо уставясь отсутствующим взглядом куда-то в пространство, другие, наоборот, безостановочно метались по ячейке, как тигры в клетке. Кто-то спал. Кто-то плакал. Кого-то перевоспитывали эдукаторы. Кого-то били или гнали на прогулку надзиратели…
Обычный день обычной тюрьмы. Вечная трагедия наказанных преступлений и преступных наказаний… Меня всегда удивляло, почему некоторые люди так стремятся стать надзирателями. Не уборщиками, не охранниками и даже не эдукаторами, а именно надзирателями. По этой части свободных вакансий у нас никогда не бывает, достаточно лишь дать объявление в Сети - и сразу набирается целая куча желающих… Что привлекает людей в этой, в общем-то, гнусной профессии, не так далеко отстоящей от деятельности палача? Сознательное стремление быть полезным обществу? Очень сомнительно. Высокий заработок? Но платят надзирателю не так-то много, в обществе есть гораздо более высокооплачиваемый труд - например, строители или шахтеры… Может быть, имеет место неосознанное желание властвовать над другими людьми, унижать их, обращаться даже с самыми образованными из них, как с недочеловеками? Вот это весьма вероятно… И таким, как тот же Комьяк, бесполезно запрещать бить осужденных. Его можно лишить за это премии, можно штрафовать хоть на пол-оклада - он все равно не сумеет превозмочь свое садистское чувство наслаждения от удара резиновой дубинкой по голове человека, запертого в силовом поле ячейки…
В сущности, если вдуматься, то весь наш мир - один большой Пенитенциарий. В нем есть те, кто обречен мучиться и страдать за свои грехи, а есть те, кто стремится усугубить эти страдания ближних своих. А с недавнего времени есть и те, кто желает предоставить виновным шанс исправиться и начать все сначала. И еще те, кто пытается во что бы то ни стало помешать этим людям перевоспитать человечество… И есть мы - те, кто по своему долгу беспристрастного и объективного исследователя призван лишь наблюдать за людьми, копошащимися в ячейках на наших экранах, чтобы как можно лучше изучить и первых, и вторых, и третьих, и всех прочих…
Звуковое сопровождение на всех экранах квадратора было приглушено до невнятного бормотания, и я включил режим выборочного прослушивания. При этом ячейки стали включаться поочередно, всего на несколько секунд, и обрывки смеха, плача, диалогов и монологов тут же наполнили мой кабинет.
Заложив руки за спину, я отвернулся от экранов и подошел к фальш-окну, на котором сегодня комп-дизайнер решил установить заставку в виде блестящих от дождя крыш Монмартра; вековых лип, с которых ветер срывает последнюю листву, и прохожих, шествующих по тротуарам под хрупким укрытием зонтиков. Комп словно знает, что мне нравится осенняя дождливая погода. Такой осени теперь почти не бывает: там, где климат регулируется людьми, почему-то принято поддерживать так называемое “золотое бабье лето” вплоть до “белых мух”…
Вдруг из-за спины до моего слуха донесся чей-то незнакомый голос, упомянувший Изгаршева. Я насторожился. Незнакомцу ответил другой голос, который явно принадлежал Теодору Драговскому, и это еще больше заинтересовало меня.
- … его звали Кин Артемьевич Изгаршев, кандидат социоматематических наук… - говорил незнакомец.
Пауза, в ходе которой звук перескакивал на другие мониторы, потом вернулся голос Драговского:
- … Значит, Кин тогда и вправду не стал убивать?..
Я подскочил к стене, сплошь состоящей из экранов, и пошел вдоль нее, разыскивая нужное изображение. Наконец, остановился.
Это была камера, установленная мною втайне ото всех - даже от Драговского - в помещении, где находилась Установка. Сейчас в ее кресле был виден человек, но, судя по его позе и оружию в руке, едва ли это был кто-то из реэдукируемых. Во всяком случае, лицо его было мне абсолютно незнакомо.
А Теодор сидел скромненько на стульчике у противоположной стены, и аппараты связи лежали у его ног. Хоть он и не был связан, но выглядел именно как пленник.
Что же, черт возьми, там происходит и кто этот тип, которому известен Кин Изгаршев?!..
Я ткнул клавишу селектора, и когда на экранчике нарисовалось лицо эдукатора Топсона, дежурившего по Пенитенциарию, без обиняков спросил его:
- Почему в Пенитенциарии находятся посторонние? Как вы умудрились пропустить в служебные помещения какого-то типа, да еще и с оружием?!..
Топсон побледнел, но не испугался.
- Это не посторонний, Прокоп Иванович, - сказал он. - Это представитель Щита хардер Лигум… А оружие… я же не имею права разоружать хардера!..
Хардер? У меня под носом хардер допрашивает моего эдукатора, а я об этом и ведать не ведаю?!..
У меня даже дыхание перехватило от столь вопиющего факта.
- Но почему… какого черта вы мне об этом сразу не доложили, Топсон? - взревел я. Хорошо, что мы общались по видеоселектору, иначе я бы, наверное, разорвал этого остолопа на мелкие кусочки.
Дежурный кротко поморгал белесыми ресницами.
- Потому что так распорядился хардер Лигум, - невинным тоном сообщил он.
Тяжело дыша, я перевел дух.
- Всё с вами ясно, Топсон, - сказал наконец я. - Раз вы предпочитаете подчиняться хардеру, а не мне, то с завтрашнего дня вы свободны… Надеюсь, вас охотно возьмет к себе на службу хардерский Щит!..
И выключил селектор.
Потом перевел изображение, транслируемое из комнаты Установки, на экран настольного комп-нота и уселся поудобнее…
В общем-то, ситуация как нельзя лучше олицетворяла раскладку сил на мировом театре скрытых военных действий. Щит и Меч вели спор о том, каким должно стать будущее человечество, и спор этот с каждым мгновением грозил вылиться в открытое противостояние, а Когниция в моем лице наблюдала за развитием конфликта, выжидая удобный момент, когда следует вмешаться и одним махом уничтожить сразу двух противников…
На мой взгляд, Драговский выглядел явно слабее своего противника в диспуте о плюсах и минусах регров. Тем не менее, и доводы его оппонента меня не убедили. Глупцы, они были слишком категоричными в своих суждениях, не подозревая, что для истины никогда не бывает последней инстанции и что она обычно находится где-то между двумя противоположными суждениями!..
В самом деле, ну нельзя же с пеной у рта спорить, например, плохо это или хорошо, что наша Земля вращается вокруг Солнца!.. Это все равно что воевать, как гротескные герои Свифта, из-за того, с какого конца следует разбивать вареное яйцо!.. Кстати, насколько мне не изменяет память, в тех же “Путешествиях Гулливера” изложен и весьма недурный рецепт преодоления подобных разногласий: “Все да разбивают яйца с того конца, с какого удобнее”!
Поэтому, вместо того, чтобы разбиваться в лепешку, убеждая друг друга в преимуществах или недостатках чего бы то ни было, не лучше ли задуматься над тем, как довести явно отрицательные стороны до минимума, а положительные - до максимума?.. Иначе можно черт знает до чего докатиться и приписать открытие пороха и изобретение колеса дьяволу, а гильотину оценивать как самое действенное средство от насморка!..
Тем не менее, я беспристрастно следил за развитием диспута до тех пор, пока оба спорщика не поднялись с насиженных мест на ноги.
Тогда, выдвинув нижний ящик стола, я взял оттуда покрытый пылью “фиат”, доставшийся мне в наследство от бывшего хозяина этого кабинета. Мой предшественник скончался от инфаркта в день своего полувекового юбилея. Я не знаю, зачем ему был нужен этот старенький револьвер - может быть, профессор в душе опасался содержавшихся в ячейках Пенитенциария - но теперь он мог мне пригодиться…
Конечно, оптимальным вариантом развития конфликта между хардером и Драговским для меня было бы их взаимное истребление. Этакая аннигиляция двух частиц с противоположными знаками… Но надеяться на это было бы смешно. Победителем окажется один из них, и, скорее всего, им будет этот Лигум. Все-таки он лучше подготовлен, чем мой Теодор, да и в его распоряжении - оружие, а за Драговским - лишь слепая сила эмоций… “безумство храбрых”, как сказал один российский писатель в начале двадцатого века…
Проверив наличие пуль в магазине “фиата”, я взвел курок, снял револьвер с предохранителя и положил его в боковой карман пиджака, который надел на себя, не застегивая…
Так, с рукой в кармане, подобно персонажу шпионского боевика, я проследовал по коридорам и переходам туда, где располагалась Установка. Надвинутой на глаза шляпы и поднятого воротника мне только не хватало в тот момент!..
К счастью, в отростке коридора, где была расположена Установка, никого не было. Держа наготове идентификационную карточку, я уставился на крохотный экранчик наручного комп-браслета, на который переключил трансляцию перед тем, как покинуть кабинет.
Больше всего я опасался увидеть, что всё уже кончено, и Драговский лежит на полу в луже крови, а хардер крушит из своего диковинного оружия Установку. Но противостояние лишь достигло своей высшей точки.
- Нет, - говорил эдукатор, словно сомнамбула двигаясь прямо на ствол нацеленного в него пистолета. - Я не сяду!.. Стреляйте в безоружного, если сумеете это сделать! Убейте меня! Но уничтожить Установку я вам не дам!..
Самое странное заключалось в том, что хардер почему-то не стрелял в Теодора. Болван, неужели он усомнился в целесообразности ведения непримиримой борьбы за всеобщее благо?..
А потом Драговский внезапным прыжком вдруг сбил Лигума с ног, и когда они покатились по полу, а на экранчике всё сразу смешалось, я вставил карточку в прорезь идентификатора и достал из кармана револьвер…
Когда я ворвался внутрь, ситуация переменилась коренным образом.
Лигум почему-то опять оказался в кресле Установки, и по его лицу текла кровь из рассеченной брови, но он и не думал вытирать ее. А в двух метрах от него, сжимая обеими руками то оружие, которое раньше было у хардера, спиной ко мне стоял Драговский, и по его напряженно застывшей спине я понял, что еще миг - и он выстрелит.
Времени на раздумья у меня не было. Нельзя допустить, чтобы Драговский одержал верх в этом поединке. Потому что тогда он, если судить по его высказываниям в диалоге с Лигумом, умчится в прошлое, где отыщет и убьет Изгаршева, которого по-прежнему полагает убийцей своей дочери. И тогда все мои усилия последних месяцев полетят псу под хвост, а Когниция лишится информатора в стане Меча!..
И под влиянием этой мысли я вскинул “фиат” и дважды нажал на его спуск.
Словно превозмогая порыв ураганного ветра, ударивший ему в спину, Драговский выгнулся в пояснице вперед и попытался оглянуться, но силы оставили его, и он рухнул боком на пол, отбросив в сторону руку с уже бесполезным пистолетом хардера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55