«Дайте, черт возьми, свет!»И смоляной цилиндрик в резном подсвечнике неожиданно вспыхнул язычком ослепительного пламени. У Джуди перехватило дыхание; чувствуя, как бешено колотится сердце, она задула свечу, сконцентрировала мысли на кристалле, поднеся тот к самому фитильку, и снова вспыхнул огонь.«Значит, вот в чем дело…Это может быть опасно. Спрячу-ка я его до лучших времен».В этот миг она понимала, что сделала открытие, которое когда-нибудь, возможно, позволит преодолеть разрыв между импортированным знанием с Земли и древней мудростью этого незнакомого мира – но также она понимала, что долго еще никому о своем открытии не расскажет; может, и никогда. «Придет время, и придет лично выстраданная, незаемная мудрость – наверно, тогда можно будет доверить им это знание. Если ж я проговорюсь сейчас… половина мне не поверит, а другая половина тут же примется измышлять, как бы это приспособить в хозяйстве. Нет, еще рано».
С того момента, как кораблю нанесли смертельный удар, и капитан Лейстер вынужден был признать, что никуда им с этой планеты не деться («Никогда? Несколько поколений? Какая разница – для меня это все равно, что никогда»), у него оставалась одна-единственная цель, одна-единственная надежда, единственный лучик света во тьме отчаяния и единственное, что придавало жизни смысл.Морэй мог сколько угодно организовывать милое его сердцу неоруралистское сообщество, привязываться мириадами связей к почве этого мира и ковыряться в грязи ради пропитания, как свиньи в поисках желудей. Это его дело; может, на какое-то время это действительно необходимо – организовать стабильное общество, дабы обеспечить выживание. Но только оно не стоит ровным счетом ничего, если это выживание ради выживания; а теперь капитан Лейстер понимал, что должна быть еще какая-то цель. Например, открыть их далеким потомкам дорогу к звездам. В его распоряжении был компьютер и профессиональный квалифицированный экипаж – и опыт целой жизни. За последние три месяца он систематично, прибор за прибором, снял с корабля все оборудование и с помощью Камиллы и трех корабельных техников загрузил в компьютер все, что знал. Он перенес в банки данных все до единой книги из корабельной библиотеки, от астрономии до зоологии, от медицины до радиоэлектроники; он приводил в терминал по очереди всех оставшихся в живых членов экипажа и скармливал компьютеру все знания, которыми те располагали. Ни единой крупице информации нельзя было дать пропасть, начиная с того, как собрать или отремонтировать синтезатор пищи, и кончая тем, как изготовить или починить застежку-молнию.«Вот, – думал он, не скрывая торжества, – теперь в моем компьютере наследие всей нашей технологической цивилизации – в целости и сохранности, потомкам достаточно будет руку протянуть. Мне этого уже не увидеть, да и Морэю, наверно, тоже; не исключено, что и нашим детям будет еще не до того. Но когда-нибудь мы перерастем стадию, каждодневной борьбы за существование – вот тогда-то оно и пригодится, это знание; это наследие. Разумеется, оно пригодится и сейчас; если в госпитале вдруг потребуется узнать, как лечится опухоль мозга, или на кухне – как глазуровать глиняный горшок; и когда Морэй столкнется с проблемами в организации своего общества, – а это неизбежно произойдет – ответы будут здесь. В его распоряжении будет вся мировая история, так что мы сможем миновать все тупиковые пути и напрямик выйти на дорогу, ведущую к развитой технологии и когда-нибудь к звездам – чтобы возвратиться в лоно космической цивилизации; не копошиться на одном жалком шарике, а простираться, как ветви гигантского дерева – от звезды к звезде, от вселенной к вселенной.Пусть даже все мы умрем, но то, что сделало нас людьми, останется в неприкосновенности; и когда-нибудь мы вернемся. И заявим свои права».Он лежал и прислушивался к доносящимся из нью-скайского концертного зала звукам далекого пения; лежал в куполе терминала, ставшем для него всем. Появилась расплывчатая, неоформленная мысль, что надо бы встать; одеться, пойти в Нью-Скай и присоединиться к поющим. У них тоже есть, что сохранять . Ему вспомнилась милая рыжая девчушка, с которой его так мимолетно свело общее безумие; которая – подумать только! – ждет теперь от него ребенка.Она была бы рада его увидеть; да и, что ни говори, он ощущает некую ответственность – несмотря на то, что бросила его к ней в объятия безумная (в прямом смысле), животная страсть… Его всего передернуло. Но она вела себя нежно и с пониманием, и он оставался перед ней в долгу – за то, что использовал ее и даже думать забыл. Как там ее звали? Как-то очень странно и красиво… Фиона . Наверняка гаэльское имя. Он поднялся с постели, нашаривая какую-нибудь одежду, но замялся и замер на пороге, рассматривая сквозь приоткрытую дверь ясное небо. Уже поднялись луны, а далеко на востоке начала разгораться лже-заря, гигантская радуга, напоминающая северное сияние, отражающаяся, подозревал Лейстер, от какого-нибудь далекого ледника, которого он никогда не видел; и никогда не увидит; и не больно-то надо.Он вдохнул полной грудью, принюхиваясь к ветру, и у него шевельнулось страшное подозрение. В прошлый раз они уничтожили корабль; на этот раз очевидная цель их – он и дело его жизни. Он захлопнул дверь и запер замок на два оборота; потом задвинул массивный засов, вытребованный недавно от Морэя. На этот раз он не подпустит к компьютеру никого; даже тех, кому доверяет как себе самому. Даже Патрика. Даже Камиллу.
– Лежи спокойно, милая. Видишь, луны уже скрылись, скоро утро, – пробормотал Рэйф. – Как тут тепло, под звездами, на ветру. Камилла, почему ты плачешь?Она улыбнулась в темноте.– Я не плачу, – тихо сказала она. – Я думаю о там, что когда-нибудь мы откроем океан… и много островов… не зря же мы слышали сегодня все эти песни – и наши дети будут петь их там.– Камилла, ты тоже полюбила этот мир?– Полюбила? Не знаю, – ровно произнесла она, – в любом случае, это ведь наш мир. Мы не обязаны любить его. Просто надо как-то научиться здесь жить. Не на наших условиях – на его.
По всему базовому лагерю земляне испытывали беспричинную радость или страх и пили ветер безумия; ни с того, ни с сего женщины вдруг начинали рыдать или разражались хохотом, не в силах потом объяснить, что им так смешно. Отец Валентин, спавший в своей хижине, проснулся, тихо спустился с горы, незамеченным проскользнул в нью-скайский концертный зал и смешался с ликующей толпой. Когда ветер утихнет, он снова станет затворником; но поймет, что никогда больше не будет совсем одинок.
Хедер и Юэн, которым этой ночью выпало дежурить в госпитале, взявшись за руки, смотрели, как в безоблачном небе поднимается красное солнце. Безмолвное экстатическое созерцание неба (тысяча рубиновых искр, ослепительный поток света, гонящий прочь темноту) оборвал донесшийся из-за спины крик; пронзительный, стонущий вопль муки и ужаса.И со своей койки к ним метнулась девушка, потерявшая голову от внезапного приступа чудовищной боли и хлынувшей потоком крови. Юэн взял ее на руки и уложил обратно на койку, пытаясь внушить ей спокойствие и силу («Ты можешь преодолеть это! Борись! Сопротивляйся!»), но замер, остановленный тем, что увидел в ее расширенных от ужаса глазах. Хедер сочувственно тронула его за плечо.– Нет, – сказала она, – нечего и пытаться.– О Боже, Хедер, я не могу, я просто не могу так! Я не вынесу…– Помогите, – умоляла девушка, – пожалуйста, помогите мне, помогите…Хедер уселась на край койки и привлекла девушку в объятия.– Нет, милая, – нежно проговорила она, – мы не можем тебе помочь, ты умрешь. Не бойся, Лаура, милая, это будет очень быстро, и ведь мы с тобой. Не плачь, милая, не плачь, бояться нечего… – Так она шептала девушке на ухо, крепко обнимая ее, гладя по волосам, впитывая ее страх до последней капли, пока та наконец не затихла, прижавшись щекой к плечу Хедер. Так они и сидели втроем, и неизвестно, кто плакал горше, но в конце концов дыхание девушки успокоилось, а потом и вовсе затихло; тогда они осторожно уложили ее на койку, прикрыли простыней и, скорбно держась за руки, удалились под лучи восходящего солнца и тогда уж выплакались всласть.
Капитан Гарри Лейстер увидел, что начинается рассвет, и потер покрасневшие веки. Всю ночь он не сводил глаз с консоли компьютера, сторожа единственный шанс для этого мира не скатиться к варварству. Незадолго до рассвета ему показалось, что из-за двери его зовет Камилла, но наверняка это ему пригрезилось. ( Когда-то она разделяла его порыв. Что случилось? )И вот теперь, то ли в дреме, то ли в трансе, перед мысленным взором его двигалась процессия странных существ, похожих на людей, но не людей, поднимающихся в красное небо на своих странных кораблях и столетия спустя возвращающихся. ( Что искали они среди звездных миров? Почему не нашли? ) Может быть, поиск бесконечен? Или замыкает полный круг и возвращается к началу?«Но у нас есть фундамент, на котором можно строить. История целого мира.Другого мира. Не этого.А годятся ли для этого мира ответы мира другого?Знание – всегда знание, – яростно напомнил он сам себе. – Знание – это сила, которая может спасти их… …или уничтожить . Разве после долгой борьбы за существование им не захочется прийти на готовенькое, воспользоваться старыми ответами и попытаться воспроизвести исторический путь, уже заведший один мир в тупик – здесь, на другой планете, с куда более хрупкой экологией? Вдруг когда-нибудь они уверуют – как я верил всю жизнь – что компьютер знает ответы на все вопросы? А что, не так? »Он встал и подошел к двери купола. Смотровое окошко (специально, по погоде, сделанное совсем крошечным) распахнулось, когда Лейстер отщелкнул шпингалет, и впустило в купол первые утренние лучи красного светила.«Это не мое солнце. Это их солнце. Когда-нибудь они разгадают его тайны. С моей помощью. В результате моей единоличной борьбы за сохранение наследия истинного знания, целой технологии, способной вернуть их к звездам».Он глубоко вдохнул и стал молча прислушиваться к звукам этого мира. К шуму ветра в кронах деревьев, к журчанью ручьев, к зверям и птицам, живущим под пологом леса своей таинственной жизнью, к неведомым пришельцам, которых когда-нибудь встретят его потомки.И варварами его потомки не будут. Потому что в их распоряжении будет знание. Если возникнет у них искушение ступить на внешне заманчивую тропинку, оканчивающуюся на деле тупиком, всегда можно будет проконсультироваться; протянуть руку – и получить готовый ответ.(Но почему в голове у него неумолчно звучат слова Камиллы? «Это только доказывает, что компьютер не Бог» ).«Разве истина не есть божественное проявление? – неистово потребовал он ответа у себя самого и у Вселенной. – «И познайте истину, и истина сделает вас свободными» . Евангелие от Иоанна, 8:32.

(Или закабалит? Может ли одна истина скрывать другую?)»И внезапно жуткое видение представилось ему; ибо мысленный взор его, освободившись от рамок пространства и времени, заглянул далеко вперед, и раскинулось перед ним живое, трепетное будущее. Раса, выученная приходить к этому куполу за правильными ответами, к святыне, которой ведомы все правильные ответы. Мир, в котором нет места дискуссиям, ибо известны все ответы, а что выходит за их рамки, познанию не подлежит.Варварский мир, где компьютеру поклоняются как Богу. Богу. Богу. Богу.И этого Бога он создает собственноручно.«Боже! Спятил я, что ли? Нет, – пришел бесстрастный недвусмысленный ответ. – Нет. Это с момента аварии я был безумен, но теперь пришел в себя. Морэй был с самого начала прав. Ответы, которые хороши для другого мира, здесь бессмысленны. Технология и наука являются технологией и наукой только на Земле. И если мы попытаемся перенести их сюда, один к одному, мы погубим эту планету. Когда-нибудь – не так скоро, как мне этого хотелось бы, но когда-нибудь обязательно – они разовьют технологию, укорененную в почве, камнях и ресурсах этого мира, взошедшую под его солнцем. Может быть, технология эта откроет им путь к звездам, – если им того захочется. Может быть, она откроет им путь через время или в бездонные глубины собственных сердец. Но это будет их путь, не мой. Я не Бог. Не в моих силах сотворить мир по собственному образу и подобию».Все, что удалось спасти с корабля, он когда-то перетащил под купол терминала. Теперь он тихо отыскал среди штабелей то, что ему было нужно, и торопливо принялся соединять одно с другим, а в голове у него крутились старые слова другого мира: Миров и светил бесконечен ход,бесконечен путь мой.Вернувшись к началу, замкнувши кольцо,обретаю покой. Твердой рукой он зажег смоляную свечу и уверенно поднес к кончику длинного фитиля.Услышав взрыв, Камилла и Мак-Аран со всех ног бросились к куполу – как раз вовремя, чтобы увидеть, как тот взметает к небу фонтан осколков и расцветает огненным цветком.
Провозясь какое-то время с массивным засовом, Гарри Лейстер начал осознавать, что выбраться у него не получится. На этот раз не повезло. Еле держась на ногах, он с гордостью обвел взглядом пылающую груду обломков. «Честное состязание, – завертелись в голове бессвязные мысли, – никакой форы… может быть, я все-таки действительно Бог, тот, который прогнал Адама и Еву из рая и перестал подсказывать им ответы, чтобы они сами отыскали свой путь и выросли… ни страхконцов, ни надувных подушек, пусть сами ищут путь, жизнь или смерть…»Он не услышал, как они ломали дверь, и не почувствовал, как его выносят на воздух, но ощутил гаснущим сознанием, что рядом Камилла, и разлепил веки, и встретил сочувственный взгляд ее широко раскрытых голубых глаз.– Я глупый безрассудный старик… – бессвязно зашептал он, чувствуя, как ее слезы капают ему на лицо.– Не надо ничего говорить, – услышал он в ответ. – Я знаю, почему вы это сделали. В прошлый раз мы начали вместе, но не успели… о, капитан, капитан…– Капитан чего? – прошептал он, закрывая глаза. И добавил, уже на последнем дыхании: – Капитана нельзя отправить в отставку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27