И нет никакой надежды на близкую помощь, каждый, выходя на улицу, предусматривает лишь такую защиту, при которой он может надеяться на самого себя.В газете «Известия» даже рубрику такую придумали, где объясняют несведущему человеку, как себя вести, если ударят или будут грабить, или убивать.Существование такой рубрики, против которой лично я ничего не имею, обозначает степень нашего падения… Когда-то, попав в Сибирь на стройку, я нечто подобное читал в инструкциях о поведении в тайге! Что делать, скажем, если встретить бежавшего зека, медведя-людоеда (есть и такие!) или просто худого человека.Так неужели мы настолько озверели, что нам нужны таежные инструкции, а не библейские заповеди, среди которых одна из главных: «Не убий»!Или медведь-людоед пустячок по сравнению с нашим простым советским человеком, воспитанным в духе социалистического гуманизма?Да что далеко ходить, не является ли наш высший орган власти примером для дурного поведения, не в его ли стенах с трансляцией на всю страну звучат отвратительные оскорбления в адрес президента, это уже не просто отсутствие депутатской этики, как мягко именует пресса, это отсутствие общей культуры, признак нравственной деградации нации.Вот уж истинно: каков поп, таков и приход, и наши мало уважаемые представители, полномочные представители народа, которых подчас он и не избирал, начиная от самого президента, никак его не отражают.При царе Петре бояре таскали друг друга за бороду, а в еще более давние времена освободителя России князя Дмитрия Пожарского (после его подвига) унизили наказанием, как последнего холопа…Так неужто мы опустились ниже тех жестоких времен? Когда ни о какой демократии, даже социалистической, не слыхивали, а вели себя вполне по-человечески. И норму в отношениях друг к другу соблюдали, как-то догадавшись, что иначе им не прожить.Сейчас много говорят о дедовщине, пытаются понять истоки жестокостей, поразивших нашу армию. Я же лично думаю, что жестокость и должна была проявиться в первую очередь здесь, ведь армия — это часть нашего общества, как и тюрьмы, и лагеря, и некоторые другие закрытые от гласности области.В мои времена существовала в армии формула: приказ начальника — закон для подчинен-ных, что означало полное беззаконие. Мы хлебнули его сполна. Я тогда попал в госпиталь, а один мой приятель застрелился, ночью, стоя под знаменем полка на часах. Впрочем, потом и на гражданке в упомянутой мной Сибири, я слыхивал, говорили: закон — тайга, медведь — хозяин… Это означало примерно то же самое. В нас прямо-таки внедрялась мысль о невозмож-ности противостоять насилию, если мы не станем такими же. Общество всеми силами, начиная от школы, от букварей, создавало культ непримиримого к человеческим слабостям стойкого борца пионера или комсомольца, типа Павла Морозова, Павла Корчагина, Павла Власова…В школах висели цитаты из Крупской, утверждавшие, что подрастающее поколение должно быть сильным, смелым, ловким. Но при этом не говорилось, что оно должно быть добрым, милосердным?Это уже на языке толкователей марксизма именовалось «абстрактным гуманизмом» и сурово порицалось. И наказывалось. Не отсюда ли на известную пропагандистскую формулу, что человек человеку при капитализме волк, в народе негромко добавлялось: а при социализме человек человеку товарищ волк…Вот, в личном письме писатель из Иваново Владимир Мазурик пишет: «…Ощущение общей беды становится в последнее время непреходящим. И дело тут не в личных трудностях — тяжело сознавать, что прахом пошло все, чему когда-то свято верили и поклонялись. Ну, ладно, может быть, когда-нибудь наладим экономику. Возможно, появятся сдвиги сейчас в социальной сфере. Допускаю даже, что пойдут на улучшение дела с экологией, хотя трудно сейчас в это поверить: слишком много здесь невосполнимых потерь. Но вот что ничем уже не восстановить — убита душа народа. Удалось наконец-то то, что не удавалось раньше никому — ни внешним завоевателям, ни крутым жестокосердным правителям России. По-моему, это одно из самых тяжких преступлений большевизма. Вот и спрашиваешь себя обескураженно: за что же нам такая кара Господня?..»Существует в Германии, а может, и в других странах, такая странная страховка, дословно я не помню, как называется, но суть такая: «от нанесения неприятностей и убытков другому лицу». Ну, скажем, пролили вам суп на платье или машина обрызгала вас с головы до ног, вам через фирму возместят ваши потери.И это не крохоборство, это желание окружающих, а, значит, общества, сохранить вам во всяких несложных моментах вашей жизни спокойное состояние души. Не унизив при этом вашего достоинства.Как, к сожалению, мы далеки от таких желаний!Вот, случилось у меня недавно, на ходу машины упал на дорогу «дворник», я затормозил, встал, но шла следом грузовая машина, она специально свернула и проехала по «дворнику», расплющив его на моих глазах, я всего-то несколько метров не добежал… И махал шоферу, просил его не наезжать…Как это назвать?Вот недавно в одной компании вспомнили по случаю шуточные слова поэта Светлова, что нравственный человек тот, кто не получает удовольствия от своей подлости. Мой дружок Жуховицкий делает поправку на наше время: нравственный человек теперь тот, который все-таки получает удовольствие от своей подлости, но — не очень большое.А впрочем, может быть, я и вправду говорю о мелочах, если жестокость, поселенная в наших душах, способна в одночасье вырваться на волю, как радиоактивность Чернобыля, и породить такие чудовищные эксцессы, как Сумгаит, как Ош, как Тбилиси, как Баку, Осетия, Армения…А ныне Вильнюс и Рига.Кто следующий?И это не при Сталине, и не в войну, а сегодня, сейчас, когда я пишу эти слова (во времена так называемой перестройки), убивают детей, сжигают в домах стариков! Давят танками женщин и стреляют из автоматов теми самыми специальными пулями — со смещенным центром тяжести — в детей.И делают это люди, внешне не отличающиеся ничем от других, наверное, в обычных условиях они выглядят как порядочные семьянины и добросовестные работники. Даже у омоновцев есть семьи.Hу правда, для успокоения обывателей произносится привычное: это-де не у нас, это далеко, а там (там!) восточные нравы…Правда, про Балтию так достоверно уже не звучит, ибо придется говорить: «Западные нравы»… Или… Какие там еще… Но так ли это далеко, вот и до Подмосковья добрались: зверски убит священник Мень, а люди из общества «Память» прямо в Союзе писателей могут вслух бросить писателю Адамовичу: «Подождите, мы скоро вас на фонарях будем вешать!»Молоденький парнишка, голубоглазый, с простоватым лицом пэтэушника и в черной рубашке, он сказал: «Подождите», и в общем-то можно понять, что они ЖДУТ. Ждут кризиса перестройки (и он наступил), ждут, пока выйдут из терпения люди: ну, водка, ну, табак, ну, хлеб… Обмен денег… Повышение цен, да такое, что в изумление приходишь, способны ли они там (там!) понять, что это за пределами существования простого человека, который не умеет воровать.Что еще способна придумать всемогущая мафия, в которой сомкнулись все черные силы: партаппаратчики, военные, органы правоохранения и теневая экономика…И все это под руководством Генерального секретаря Горбачева, у которого главная сейчас задача любой ценой сохранить свою власть. Люди, как таковые, с их проблемами для большевиков не существуют. Это первыми осознали шахтеры…Один американец в Москве говорил мне: русские терпеливы, в Америке в такой ситуации давно бы началась гражданская война.Ну, что же, он недалек от истины, но терпение и наших людей тоже не беспредельно, хоть они и терпеливы. Но насколько они терпеливы?Опыт, которому мы так и не научились, показывает, что все это прежде кончалось кровавым бунтом, который неминуемо отбрасывает общество далеко назад. ПРОЩАНИЕ О церемонии прощания и похорон Комиссия по организации похорон сообщает, что церемония прощания с жертвами событий состоится в пятницу, 25 января.9 ч. — 10 ч. — в Большом зале университета с погибшими прощаются родные и близкие.10 ч. — 13 ч. — с убитыми прощаются жители Риги и Латвии.13 ч. — гробы с телами погибших устанавливаются возле памятника Свободы.13 ч. — 14 ч. — траурный митинг у памятника Свободы.15 ч. — похоронная процессия направляется на 2-е Лесное кладбище.Это был день для нашей семьи святой: ровно пять лет назад здесь, в Дубулты, мы познакомились с женой.Но не по этому поводу я покупал цветы. С утра я встретился с Валерием Блюменкранцем и еще одним добрым приятелем, из рыбколхоза, Аликом, он только вчера вернулся из южных морей, втроем мы пришли к университету и встали в очередь, чтобы проститься с погибшими.Конечно, мы позвонили и Лене Ковалю, но оказалось, что он от всех переживаний слег в постель с сердечным приступом.Писатель — это тончайший прибор, подключенный к огромным токам жизни. Таким прибором может быть и не писатель, а просто чуткий человек. Но уж писатель должен быть им, иначе он ничего не услышит. Хотя, с другой стороны, если он подключен, он зашкаливает, как говорят прибористы, и может сгореть…И сгорают.Люди стояли разные, много женщин с цветами, много молодежи.Одна из женщин, она стояла перед нами, оглянулась, спросила:— Вы из Москвы?— Да.— Как вам наша Рига?Я подумал, что надо бы сказать так, что она и «наша» Рига, но спрашивала она, конечно, о другом. И ответил я так:— Я счастлив, что в эти дни Господь Бог привел меня сюда… Но все это ужасно… Что произошло…— Они ищут виновных, — сказала, снова обернувшись, женщина, теперь я разглядел, лицо ее было бледного, даже болезненного цвета. Но глаза ясные, взгляд серьезный. — Кто отдал приказ стрелять… Я бы им подсказала, как найти виноватых…— Как?— Да это вам любая женщина объяснит, кто умеет вязать… Я непонятно говорю? Ну, просто надо взять за кончик клубка и разматывать и разматывать… А начать нужно с солдата, кто отдал ему приказ? Сержант? А сержанту кто? Лейтенант? И, далее: полковник, генерал, маршал…— Вы уверены, что на маршале заканчивается? — спросили мы одновременно.Женщина как-то грустно улыбнулась и ответила:— Именно поэтому наши специалисты так не поступят, вот увидите, кончик клубка приведет в Кремль к господину Горбачеву…— А Пуго получил генерала, вы слышали?— Еще бы! А его под суд надо… А ему генерала…— Тогда Язову пора генералиссимуса давать!Из очереди углядел я мою приятельницу шведку Элизабет, она снимала похороны. Тут же в толпе она взяла у меня короткое интервью. Вопрос у нее один: «Может ли подобное повториться еще где-нибудь? Скажем, в Ленинграде? В Москве?»Я ответил утвердительно.Алик, вернувшийся только с экватора, загорелый и почти благодушный, сразу же спросил меня:— Я слышал вопрос, но не слышал ответа… Неужели это опять возможно?Ах, какие мы все-таки легковерные. Из нас пустили кровь, наступила передышка, и мы сразу успокоились и рады радешеньки, что кругом уже не стреляют. А вся эта коммунистическая банда уже планирует тут же, под боком, новую кровь…Хотелось бы ошибиться, но я уже понял: в борьбе за власть они никого не пощадят. И через два месяца, когда в Москве по приказу президента ввели пятьдесят тысяч войска, мне по телефону напомнили этот разговор: «Да, а ведь ты был прав…»А в эти же дни генерал Варенников на вопрос, будут ли использованы войска в Латвии, коротко ответил: «Не исключено такое развитие событий, что они ответят на провокации, оскорбления в свой адрес. В ситуации такого рода нельзя исходить из абстрактно-философских и формальных позиций…»По всей вероятности, в устах «образованного» генерала, вспомнившего вдруг философию, и впрямь абстракцией являются этические и нравственные нормы, которые не затронули нашу армию. Генералов и маршалов, во всяком случае, они точно не затронули.А «неформальной позицией», судя по всему, называется вот это самое: когда давят танками детей и женщин и стреляют в упор в гражданское население. Ну, и, конечно, в журналистов…Кстати, Элизабет сказала, в момент нападения омоновцев была она в своей гостинице, что напротив здания Министерства, и она лично видела, как ворвались «черные береты» в гостиницу и там стреляли…— Теперь я осознала, — это повторила она несколько раз. — Я осознала, что на Западе не понимают по-настоящему, что здесь происходит… Как я сама не понимала… Но теперь я все поняла!Мы простояли в очереди два с половиной часа, обогнув три угла здания университета, и, когда оставалось завернуть за последний угол, парадный вход двери перекрыли. Начался митинг у памятника Свободы.Валерий побежал в ближайший магазин купить съестного, а мы с Аликом дошли до здания МВД: у входа были выставлены фотографии погибших милиционеров, а кругом цветы и свечи: на подоконнике, на земле…Стены были в выщербинах от пуль, прямо в стеклах окон мы увидели сквозные отверстия.— Они все этажи заняли? — спросил я Алика.— Наверное. Говорят, они стремились на пятый этаж, чтобы захватить архив… Там дела на них, судя по всему…Мы прошли чуть дальше, в парк, прямо к мостику. И тут, у дерева на дорожке и у мостика, места гибели юноши и оператора Андриса Слапиньша были обозначены множеством цветов и горящими свечами. Женщины останавливались, начинали плакать.— Митинг будем смотреть дома, — объявил Валерий. — Это рядом.Мы с Аликом так промерзли, что уже не могли ему отвечать.Он наскоро приготовил бутерброды и достал бутылку водки.Не чокаясь, мы выпили.Господи, прими их души.В то время, когда траурная колонна направлялась на кладбище, мы вышли из дома и встали на обочине, чтобы проститься. По обеим сторонам улицы стояли женщины, сотни женщин, и у каждой в руках горела свеча.Мы примкнули к ним и сняли шапки.Еще в тот момент, когда митинг транслировали по телевизору и ребята, такие же молодые, как погибший школьник, несли тело товарища, я вдруг подумал: а смотрят ли это они? Ну, те самые, которые убивали? Или они затаились в своем логове на Вецмилгрависе…А если ОНИ смотрят, что они чувствуют? Или они бесчувственные? Но у них же, у большинства, свои семьи, дети, родня, друзья…Я ищу живое в них не для того, чтобы простить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22