«Но прежде, чем нас судить, нужно понять — мы люди долга, живущие по приказу. Такие есть везде, во всем мире, и они нужны. Но поскольку любые приказы отдаются „сверху“, наверное, сначала нужно там определиться, что к чему. Я лично готов действовать в любой ситуации. Но по закону».Что означают наши законы, известно. А вот ссылка на «верхи» — это уже опасно. Наверху может оказаться и фанатик, и тогда по их приказу (а это далеко не то же, что закон) Владимир Котельников, человек долга, выполнит этот самый долг. Ну, захватит Вильнюсский телецентр или Дом печати в Риге… Кому-то, возможно, такие люди и нужны.Горбачеву, скажем, Рубиксу…Но кто же снимет ответственность лично с Котельникова? Ведь он уверенно говорит: из ОМОНа я не уйду. Но если так, то может он ступить на путь преступный, и это уже в некотором роде фашизм…Некогда Маршак написал стихи про немецкого фашиста, там такие строки (цитирую по памяти): «Для чего фашисту голова? Чтоб носить стальную каску или газовую маску и не думать ничего, фюрер мыслит за него…»В одном ошибается Котельников, что «такие» есть во всем мире. И не такие, и не во всем.Убийцы-то есть, и правда, но узаконенные и безнаказанные, да на зарплате у государства… нет!В газете «Балтийское время» опубликовано письмо писателей, проживающих сейчас в Дубулты, — Сильвы Капутикян, П. Катаева, В. Оскоцкого, Г. Поженяна, Г. Садовникова… Я тоже подписал это письмо.Там есть такие строки: «Мы убеждены в том, что противозаконные действия „черных беретов“ в Риге являют собой репетицию фронтального наступления реакции на конституци-онные права граждан. Не стал ли Дом печати испытательным полигоном вооруженного подавления свободы слова в масштабах страны?»Теперь мы знаем ответ: да, стал.Мариша как-то заметила: живем по старым законам, все так, будто ничего вокруг не происходит… беспокоимся о закуске к Рождеству, спорим о моде, а крыша над головой вот-вот рухнет… И я понимаю, что каждый об этом помнит, но все равно и не помнит… Ведь если жить и думать только об этом, можно сойти с ума!Зима на диво тепла и бесснежна. Был небольшой снежок, но его растопило на пляже, и лишь там, где ступали люди, снег чуть поплотней, остался, так и выделяются на желтом песке белыми яркими пятнами чьи-то следы. А может, и мои собственные, народу тут, и правда, гуляет немного.Друзья сообщают, санатории совершенно пусты, человек по десять или пятнадцать, или — до полусотни. Но это даже много…Мой маршрут — до Майори и Дзинтари, где стынут легкие палаточки фотографов, которые, кажется, никогда не меняются. И красные трафареты с названием Юрмалы, воткнутые у кромки воды, на фоне которых люди снимаются, те же самые, только годы — каждый новый год ставится по-разному.Нынешний — 91.Странный год. Он только начался, а дня не проходит, чтобы было тут спокойно.— Вы слышали, в столицы некоторых республик ввели десантников… И в Ригу ввели, и в Вильнюс…— Зачем же? Мало тут войск?— Значит, нужно больше!— Зачем?— Скоро увидим… Где увидим, в Риге? В Вильнюсе?Странный год… Странное начало. Даже чайки на пляже кричат необычно, как-то нервно.Каждый год, что бы ни случилось, я прихожу к этим пляжным фотографам, которые уже знают меня в лицо, и прошу меня запечатлеть. Вроде бы цветной кусок картона, а ощущаешь себя во времени. А не на отшибе.Я прихожу и говорю, снимите меня, говорю, на фоне красной яхты, но так, чтобы видно было море… И год чтобы был виден!Еще не так давно работал тут старик, занятный чудодей такой, с юмором. В семьдесят восьмом году мы приехали в июле, жена была на седьмом месяце беременности, живот, как мы ни скрывали, торчал, и старик всунул в руки жене огромный якорь: так держи! По замыслу, он должен был закрыть живот, но все равно не закрыл, а на фото все видно. Красная яхта, море, чайки, и жена с огромным якорем, который она послушно держит перед огромным же животом.А еще была у старика привычка в момент спуска затвора левой рукой подбрасывать в воздух крошки, чтобы чайки тоже были твоим фоном.Молодые фотографы так не делают, им все равно, будут у тебя на снимке чайки или не будут.Вот и о старике надо написать.О ежиках, о лебедях, о чайках и о старике. ОТЧЕГО КРИЧАТ ПТИЦЫ Начали они все-таки с Вильнюса. Столкновение с танками, убитые и раненые, военные захватили телевидение.— Доброе утро, — говорим по привычке друг другу.А утро-то недоброе.В Риге митинг, на улицах патрулируют танки. Власти обратились к населению с просьбой соблюдать спокойствие.Да мы-то что, мы такие спокойные. И все у нас спокойно. Вот только сантехник, седоватый сутулый латыш, окликнул меня, когда я шел на завтрак:— Ну, как? Танки-то недалеко! Скоро здесь будут!Я не понял, к чему это он, но кивнул.— Ну, теперь они получат… Да и вы тоже… — произнес он вполне спокойно, но твердо. — У райисполкома стояли от «Апреля»? Или думаете — мы забыли, как вы тут, с плакатиком? А мы ничего не забыли… Помним!Я всмотрелся в его лицо, будто впервые этого человека увидел. А ведь много лет приезжаю, и все время как-то почитал своим, может, потому, что все тут в Доме свои, знакомые, почти как члены семьи.Сколько ни звонишь от дежурной, сколько ни приходишь за почтой или так, мимо, он всегда тут, рядышком, на диванчике посиживает, чуть сгорбившись и уткнувшись в телевизор, который всегда включен.И вдруг вот как: обушком по голове. Да сзади, когда не ожидаешь. А может, поддал с утра?В рабочем ватничке, на месте дежурной, видно, ушла позавтракать, в кепчонке с козыречком, надвинутой на глаза. А голубые глаза исподлобья сейчас в разговоре со мной будто стальные.И вдруг подумалось: не зазря же тут торчит, на людном месте, все видит, все слышит, все запоминает.Но сегодня ему не сидится. Обращаясь уже к моей приятельнице Инне, он говорит возбужденно:— Вчерась на радостях бутылочку даже купил… Как же, вашим демократам по шее надавали! Пока в Литве, но и наши скоро получат!«Наши» — это, конечно, Народный фронт, правительство и так далее.Уборщица — латышка отмахивается:— Ой, да не слушайте его, страшный человек… Секретарь партийной организации, бегает в горком партии, докладывает о вас… и о нас…— А горком разве… еще существует?— Да кто-то есть… — И добавляет с усмешкой (бабы — они мудрые): — Раз нечисть поперла, значит, они все тут.А вот другой латыш, писатель Владимир Кайякс, такой тихий, добрый, милый, — его стол рядом с моим, — позавтракал и собрался ехать.— Куда?— На митинг, — ответил коротко. Надел пальто и отправился на электричку.…Отчего-то все утро, с рассвета летели с криком чайки от Риги. Так много чаек я давно не видал. От кого спасаются, почему кричат? Господи, даже им уже нет спокойствия…Писатель подошел к нашему столу.— Приятного аппетита, — пожелал добродушно.— Какой уж тут аппетит!— Ну почему?— А ты не видел — показывали Вильнюс?— Видел…— На молоденьких ребят танки, а у них в руках лишь зонтики!— Я думаю, все неприятности от космоса, — сказал писатель, в сущности, грустный добрый человек. — Весь мир сошел с ума, вон в Индии тоже…— В Индии всегда что-нибудь происходит… То Неру, то Индира Ганди…— Мариш, — окликнул кто-то. — Тебя Индия не волнует?— Меня волнует космос, — парировала моя жена. — Может, это они послали танки в Вильнюс!Рижское телевидение показало ночную хронику из Вильнюса: прожекторы, стрельба, кого-то бьют прикладом, танки поводят стволами пушек, утыкаясь дулами прямо в стоящих перед входом в телецентр людей.И трупы, лежащие на земле. Один с наброшенной на лицо тряпкой. Подходят старые женщины, откидывают, смотрят, не свой ли…Бедные бабы! Им при всех режимах делать одно дело: хоронить и оплакивать своих и чужих.Хронику повторяют всю ночь. В Москве в это время буйствует «Кравченко-шоу», там Масляков, там веселье.На «Титанике» в момент крушения тоже играли музыканты, но это был их подвиг, они играли, охраняя от страха перед неизбежным концом души погибающих. Да они сами, музыканты, погибли.— Из Москвы ничего нет? — спрашиваю, влетая в комнату, где телевизор.— Москва молчит, — отвечает жена. — А мы с Инной смотрели снова Вильнюс… всплакнули тут… Ты лучше не уходи, а то нам одним страшно.Дали список жертв: 14 погибших, более ста пятидесяти раненых. Погибшие почти все молодежь: от 17 до 25 лет. Говорят: один умер от инфаркта, сердце не выдержало этого ужаса.Но эти сведения все не из Москвы, даже на другой день она не назвала цифр, хотя их знает уже весь мир.Шахтеры Воркуты (не помню уже — где) так прокомментируют увиденное: «Как курят гоняли!» Но кто-то при этом добавил: «А танки, между прочим, тоже горят…»Когда смотрели повторы страшных сцен у телебашни в Вильнюсе, непроизвольно восклицали:— Как в Чехословакии!— Как в Венгрии!— Как в Афганистане!Какой бесконечный, за нашу короткую жизнь, опыт насилия.На митинге в Риге несли и такой плакат: «Хусейн в Кувейте, Горбачев в Балтике!»Инна пошла на почту, в который раз пытается дозвониться нашему другу писателю Кановичу Грише в Вильнюс.Говорят, связь прервана. Но телеграммы берут.Отстаиваю длинную очередь, чтобы дать телеграммы в Вильнюс и в Москву.«Москва, Кремль, президенту Горбачеву. С Литвой вы расстреляли и нашу надежду на демократизацию и обновление общества, мне стыдно и горько за Вашу безрассудную имперскую политику, которая ведет страну к гибели». И подпись.Можно было бы найти и другие слова, но пришли эти, да и времени не было. Я даже телеграммы начиркал на обратной стороне рукописи, где начиналась моя сказка о ежиках. Не беда.Это не беда. Ежики переживут. Беда в другом: когда у друзей несчастье. Еще летом я там выступал в литовском парламенте, и я сказал им в заключение слова: «Спасибо, что вы есть». И на том самом телецентре я тоже выступал, где ныне все произошло.А еще была дружеская встреча в Союзе писателей… Они не забыли поздравить меня с Новым годом.«Вильнюс, Союз писателей. Потрясены горбачевской безрассудной интервенцией и жестокостью, скорбим, молимся о мире на свободной и мужественной литовской земле, всегда с вами».За окошком молоденькая девица, белые крашеные кудряшки. Спросила, принимая телеграммы:— А Горбачев где живет? В Кремле?— Не знаю, — сказал я.— Но это — центр?— Да. Они считают это центром.Когда-то они считали свой Кремль — центром Вселенной, — надо бы добавить.— Вы не хотите послать с уведомлением?— Зачем? — спросил теперь я.— Чтобы дошло, — сказала наивная девочка.Она была русская, но она и вправду хотела, чтобы это дошло.— И так дойдет.— До Горбачева? — Она с сомнением покачала головой. А парень, стоящий позади меня, высокий, спортивного типа, вдруг спросил:— Простите, я слышал… Ну, а вы считаете это… Поможет? — и он кивнул в окошко, имея в виду мои телеграммы.— Ну, а промолчим? Лучше?— Не знаю, — искренне ответил он. — Они же там… (там!) не услышат…— Но ведь никто не знает правды, — вдруг сказала девушка. — Москва все передает не так, как было!Казимера Прунскене «Литва находится в треугольнике: республика — СССР — мир. Именно здесь сейчас проверяется политическая мораль других стран. Фактически вопрос о Литве — один из главных на самых серьезных уровнях зарубежья…»Вообще мораль… И не только стран… А просто каждого человека.Каждое теперь утро, наменяв горсть монет, я бегу на автомат и звоню по нескольким телефонам. Я звоню друзьям и знакомым, повторяю одно лишь слово: «Не верьте! По телевидению врут!»— Не верьте! Не верьте! Не верьте!Может, они там в Москве и сами догадываются или знают, но мне так легче, когда я это прокричу в трубку. КАК ПОПАСТЬ НА БАРРИКАДЫ В Риге строят баррикады.Я не мог не поехать, хотя Мариша не отпускала меня. И провожала, и встречала со слезами. Единственно, обещал не быть один, позвонил писателю Лене Ковалю, он тут же собрался и поехал со мной.Нам объяснили, что в город на машине не проехать, перекрыты мосты. Мы сели на электричку. От вокзала дошли до Дома правительства… Обстановка истинно фронтовая, уж я-то еще помню те времена, когда немцы подходили к Москве.В несколько рядов вокруг Дома правительства встали машины, грейдеры, тракторы, бетоновозы, лесовозы, другие разные «возы»…Не выстроились, а именно встали, сгрудились, окружили плотным кольцом, прикрыв собой беззащитные стены и входы нынешнего главного дома.Машины сейчас похожи на людей, в них видна отчаянная решимость противостоять насилию. И даже танкам.— Да что для танков такая защита? Раздавят!— Пусть давят. Пусть.— А тогда зачем?— А зачем люди встают?— А что им люди? Видели — по телевизору, как девушку… там в Вильнюсе?— Что же они? Звери?— Они военные… Приказ отдадут, и все.Такие вот разговоры на улице.Писатель Ион Друцэ приводит разговор с командующим округом Федором Кузьминым.— Ну, что это за преграда! — сказал тот. — Сельскохозяйственная техника.— Но народ… Который жжет костры? Они как?— Они да. Они — противник, — сказал командующий.Сознался не только в том, что народ, вставший на их пути, им страшен, но, назвав противником, и в том, что ему, то есть, народу, объявлена война.— Ты служил в армии? — спросил Леня.— Конечно. И, кстати, это было как раз здесь, в Риге.— Вот как! Не в танковых?— Я служил в авиации… Но во время праздников мы стояли здесь на площади, заслоном, для порядка.— И был порядок?— Да. Порядок был.— Но… Не при помощи автоматов?— Нет, нет, — успокоил я его.Мы и вправду не были тогда вооружены. Может быть, я еще расскажу и об этом.— Сорок три года я прожил тут в Риге, — сказал Леонид, он пишет книги об еврейских гетто, которые были под Ригой. И войну, и насилие он знает из первых рук. — Я люблю этот город, — продолжает он. — Но никогда я такой Риги не видел… Мне тяжело смотреть…Толпится народ, но любопытствующих мало. Больше тех, кто вышел защищаться: пикеты, дежурные, гражданская самооборона, правда, без оружия. У некоторых транзисторы, приемнички, слушают трансляцию из этого же Дома, где вторую ночь заседает правительство.На машинах листовки, призывы, плакаты.На многих карикатурах Горбачев.На одной из них дядя Сэм — в традиционных полосатых штанах и цилиндре — подкармли-вает птенца, высунувшего свой клювик из гнездышка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22