— Здесь особо нигде не спрячешься, но я постараюсь исчезнуть прежде, чем кто-нибудь объявится, и осмотреться. То есть, если кто-нибудь объявится. Клинок, вы перевозили катер адмиралиссимуса откуда-то куда-то, и автоматика сломалась.Аварийное приземление. 0'кей?— Сэр.— Обязательно следите за пиподами. С местными, если что, играйте в глухих.Постараюсь вернуться до полуночи. Надо держать… О-о-о!«Суперогонь» остановился прямо перед ангаром… Ангар был большой и не такой ветхий, каким казался поначалу. Внутри, скрытые от глаз, выстроились несколько торчей.— Как новые, — сказала Фейрн.Схватив Джайенткиллер, Ваун молча пробежал мимо нее. Он открыл дверь и выпрыгнул в холодный порывистый ветер с запахом океана. Если кто-то стережет эти торчи, то прятаться — идиотизм. Если нет, тогда у него навалом времени, чтобы порыться тут до появления кого-нибудь из больших построек.Проблема разрешилась тут же. В тени стоял какой-то парень. Завидев Вауна, он вышел на свет и быстро зашагал навстречу, неряшливо и привычно вытирая руки о штаны. На нем была ярко-оранжевая рубашка, без — несмотря на холод — рукавов, ветер ворошил его волосы. Он бросился бегом навстречу Вауну. Широко улыбаясь.Знакомая улыбка… трудно было рассмотреть ее сразу, поскольку от ветра слезились глаза. Ваун сделал несколько шагов вперед.— Дайс? — прохрипел он, и горло у него перехватило. — Ваун! Неужто ты, Ваун?Джайенткиллер с грохотом упал, когда они встретились, обхватили друг друга руками и попытались Переломать друг другу ребра. Затем они несколько раз хлопнули друг друга по спине и вернулись к объятиям.— Ваун! Наконец-то! Адмирал во плоти!— Дайс! Ты Дайс? Или ты Сессин?— Нет, брат. Он никогда не был Дайсом…— Тогда…Ваун не договорил, уставившись через плечо брата. К ним бежали еще трое.Судя по цвету их рубашек, это были Зеленый, Фиолетовый и Коричневый. Коричневый отстал — он не был еще вполне взрослым, лет шестнадцати, — но не сильно и вскоре врезался в кучу-малу, был поглощен ею, а Ваун, оказавшись в середине, подумал, что его забьют до смерти или раздавят, и всюду руки и смех. В глазах у Вауна затуманилось.Снова с братьями. Дома. В улье.Сколько их здесь?Коричневый был невероятно похож на Раджа. Как Радж говорил, улыбался как Радж. Он сказал:— Вау! И впрямь брат Ваун! — В почтительных, взволнованных интонациях Раджа. — Я знаю о тебе все, брат!Радж был мертв чуть не полвека. Ваун предал их, всех.Оранжевый или, может, Зеленый, сказал:— О, как чудесно наконец видеть тебя, Ваун.— Мы знаем о тебе все, — сказал другой.— Всего вы знать не можете! — возразил Ваун. — А про Раджа, Приора и «Юнити»?Голоса смешались вокруг: «Конечно!», «Безусловно!», «Столько лет следили за тобой!», «Ты — герой!», «Мы рассчитываем на тебя!»— Что будем делать с дикими, брат? — спросил то ли Фиолетовый, то ли Оранжевый.— С дикими?Ваун вспомнил и огляделся. Казалось, будто солнце засияло ярче, приятней стал морской ветер, холмы вдалеке зеленее. Клинок и Фейрн стояли на площадке, девушка прислонилась к лейтенанту, щекой прижавшись к его груди; он обнимал ее одной рукой. Она была потрясена, лицо ее стало непроницаемым, как камень.«А что, черт возьми, я могу сделать с ними?» — подумал Ваун, а после понял, что решения теперь принимает не он.А что, черт возьми, мы можем сделать с ними?Он взглянул на братьев и увидел, что лицо Фиолетового обескураженно нахмурилось. Обескураженность перешла к Зеленому… и Оранжевому…Они не понимали, почему он вообще сомневается.— Естественно, нам надо будет их убить, — сказал он.Фейрн завопила:— Ваун!— Может, отдадим их пиподам? — предложил юный Коричневый, будто его осенило.— Все равно останется пара трупов, — сказал Зеленый, но он явно был успокоен тем, что Ваун подтвердил очевидное.— Ваун! — закричала Фейрн. — Ты так не думаешь!Ее лицо было мертвенно-бледным. Она повернула голову, посмотрела на Клинка и обняла его крепче.— Он не всерьез, правда?Клинок даже не взглянул на нее. Он продолжал мрачно смотреть на адмирала Вауна, героя-идола всей его жизни. Клинок знал ответ.Ваун говорил всерьез.Поддержи он Братство, ему придется хранить тайну улья, а это означает, что эти двое не должны покинуть Кохэб живыми. А если он по-прежнему на другой стороне — а в данный момент он был настолько огорошен, что не сказал, на чьей, — тогда он должен играть в противное. Очевидно, братья приняли бы его в свои ряды, но надо же сыграть свою роль. Ценой будут два рэндома. Его жизнь тоже в опасности.Иными словами, у него не было выбора.— Они должны умереть, — сказал он, — а где и когда — не могу сказать точно. Давайте запрем их где-нибудь и решим после, хорошо?— На вентиляционной станции есть сарай с замком, — заметил Коричневый, сама услужливость.— Прекрасно. Что вы имели в виду, когда сказали, что рассчитываете на меня?Голоса смешались вокруг него: «То, что ты можешь помочь». «То, что ты можешь сделать для нас». «Помочь улью, когда настанет Армагеддон». «Твоя роль в Судный День».Заражение, о котором так часто говорил Рокер, уже пустило свои корни. Двум неумелым беглецам, Дайсу и Сессину, как-то удалось организовать улей, хотя все говорили, что это невозможно.Вот так. Великий адмирал Ваун не добился успеха ни в чем. Все оказалось враньем. Полстолетия он врал всем — даже, похоже, самому себе. Он не уничтожил Q-корабль «Юнити» и Братство.В конечном счете победил Аббат.Реальность «Юнити» потрясала блеском и великолепием, на всех дверях и стенах кружились цвета и узоры. Голого камня не было видно нигде. Ничего общего с доггоцевским симом — лабиринтом грязных тоннелей, типа заброшенной канализации. Несмотря на страх и злобу, Ваун был взволнован тем, что оказался наконец-таки на настоящем Q-корабле. Художники, авторы этой замысловатой мозаики, может быть, были из членов экипажа, а может, умерли несколько веков назад. Некоторым Q-кораблям по тысяче лет.Затхлый и непереносимо горячий воздух. Летный костюм Вауна быстро промок, даже его полуголые попутчики блестят от пота, корабль годами гнулся под воздействием гравитационных волн двух сингулярностей и пропитывался радиацией.Жилая часть охлаждается; в середине камня значительно жарче.Невидимая система общественного оповещения разражается маршем, что означает, наверное, общий сбор, поскольку все, кого Ваун видит, двигаются в одном направлении. Его ведут дальше внутрь камня, и шум механизмов становится громче, а воздух, что приятно, прохладнее.На него набрасывается ностальгия. Цвета, братья, голые до пояса, голоса все будит воспоминания Приора об улье на Монаде. Монаде, доме, где был создан Ваун, доме, о котором он до выкачки мозгов не знал.Он спешит вместе с группой примерно из десятка парней за Аббатом в черных шортах и кепке. Появляются другие и присоединяются к процессии. Желудок шевелится в невидимых волнах псевдогравитации, и жив еще гнетущий страх стремительно приближающихся снарядов Рокера. Вокруг не смолкают голоса, все одинаковые — и он не может разобрать слов.Может быть, они и кажутся друзьями, но это — враги.— Спейсеры, — спрашивает он, — вы отравили их газом?— Боюсь, да, — небрежно отвечает Аббат. — А что еще с ними делать?— Что за газ?— Понятия не имею. Спроси Байо. Знаю, что у нас немного иная альфа-цепь гемоглобина, что помогает в технических средах. Более старательно отбирает кислород.Четыре парня и две девушки изуверски убиты! Ваун задыхается от ярости. Он возглавлял судно, он отвечает за них. Пока ему удалось убить одного брата, ранить одного — счет он еще не сравнял. Невозможно верить в эти чудесные всепрощение и дружбу. Они как-то обманывают его… впрочем, какая разница? От него пользы, как от трупа.Мэви и Вэлхэл далеко.Его приводят в просторный круглый зал. Здесь уже около двух десятков парней, и двери впускают потоки людей. Вся мебель — одна скамья, сплошное кольцо, на котором могут разместиться более шестидесяти человек. Аббат перешагивает скамью и садится лицом к центру. Все делают так же. Через несколько минут кольцо заполнено, парни сидят плечом к плечу, вжимаясь друг в друга, все лицом к центру. Потом как-то втираются еще человек десять или больше, создается настоящая давка. Все елозят, шутят, дружески наезжают друг на друга.Братство! Улей в сборе. Он снова видит этот зал в Монаде, открытый всем ветрам и птицам, с полом, устланном бурой пещерной травой. Летом птицы нередко пролетают тут даже во время собраний Братства. Он вспоминает взрыв веселья в тот день, когда одна нагадила на выступающего брата.Ваун обнаружил, что бессмысленно таращится на купол над головой, в мозаике которого запечатлены чудные крылатые чудища и мифологические существа. Картины, возможно, дело рук человеческих, но яркие цвета говорят, что это — работа Братства. Двадцатилетнее путешествие оставляет много времени на искусство.Ваун не знает, что предстоит, и спрашивать не будет. Собрание подозрительно напоминает суд, посвященный тому, что он пристрелил Аббата первых двух Аббатов.Две тяжелые руки опускаются ему на плечи — опоздавшие выстраиваются снаружи кольца. Детишки втискиваются, пролезают под ногами и взбираются кому-нибудь на колени. К двоим его ближайшим соседям — справа Аббат, слева Голубой приземлились мальчики достаточно взрослые, чтобы их назвать подростками — Белый и Лиловый, улыбаются, скачут, борются, выслушивают сдержанное брюзжание, а вот малышу, тянущему к Вауну исполненные надежды ручонки, вряд ли больше четырех.Ваун не помнит, когда к нему в последний раз подходил ребенок. Он как-то странно тронут, хватает ребенка и усаживает его настолько удобно, насколько это возможно в такой давке.— Привет.— Привет.— Как тебя зовут?— А? — Ребенок поворачивает голову и обеспокоенно смотрит на Вауна. Розовый, конечно!Вот кто он сегодня. Он хмуро разглядывает военную форму Вауна, с любопытством ощупывает ее.Очевидно, центр круга — заповедное место, там пусто, а все пространство от скамьи до стен плотно набито Ваунами всех размеров и возрастов. Повсюду он видит свое лицо. всегда готовое улыбнуться, встреться только взглядом, еще более загорелое, чем у тех двоих, с кем он сюда пришел. Воздух жаркий и спертый, как в аду немытой раздевалки, но запах пота кажется ему знакомым и безобидным.Его форма бросается в глаза. Он смотрит поверх Розового, мимо Белого на Аббата.— К чему шорты? Почему бы не бегать вообще с голым задом?— Карманы! — твердо отвечает Белый и подпрыгивает.Аббат пожимает плечами.— Гигиена, наверное. Сиди спокойно, шалопай!— А еще из-за них меньше «Эй, дружок», — добавляет Оранжевый, что прислонился к Вауну сзади.Цвета, конечно, повторяются по кругу, но такие большие сборища, наверное, редкость.— Пора начинать, — говорит Аббат. — Давай ты, парень. Я тут пригвожден.С радостной улыбкой малыш — Белый срывает с головы Аббата кепку, сползает с его коленей и принимается расхаживать внутри круга, размахивая кепкой высоко над головой, чтобы видно было всем. Болтовня стихает.Коричневый говорит:— Восемьдесят четыре.Пауза, потом со вздохом говорит Зеленый:— Восемьдесят один.Восемьдесят один, восемьдесят четыре… Это они — о возрасте, наверное, но по авалонскому календарю, не похожему на ультийский, так что Ваун не может сказать, что это означает. А сколько лет самому Братству?На восемьдесят один Зеленого никто ответить не может, и Белый швыряет ему вращающуюся кепку. Зеленый держит очень маленького ребенка, так что юноша рядом с ним хватает кепку на лету и водружает Зеленому на голову — задом, естественно, наперед.Белый трусит назад и грузно усаживается на колени к Черному, который говорит:— Ух! — А потом Вауну:— Тебя что-то удивляет? Сдавленный голос из-под извивающегося младшего брата. Подобным же образом Лиловый штурмует Голубого, и Вауну ни с того ни с сего приходится заняться защитой малыша Розового от всеобщей потасовки.— Да, — признает он, — ты легко расстался с властью. Ты больше не Аббат?Черный устраивает своего седока — переворачивает юного Белого с головы на ноги, сжимает его бедрами и поднимает его тощие ноги так, чтобы Оранжевый мог нагнуться и пощекотать ему пятки. Дикие крики доносятся снизу. Точно такое же безобразие чинится по всему кругу.— Чему тебе тут удивляться? — удивляется Черный.— Дикая раса готова пойти на убийство и на что угодно в погоне за властью — я видел их! — Ваун знает, что даже гнусное судилище Фрисд — не самое худшее из того, что бытует на Ульте. — По собственной воле они никогда не расстанутся с властью.— Власть? — фыркает сосед. — Это ответственность, не более того. Никакой власти.У Вауна такое ощущение, будто сбываются давнишние мечты. Очевидно, что в Братстве все мальчики созданы равными.Где еще есть такое в миллионе миров?Кормя младенца, новый Аббат выходит на опустевшую середину, и шум затихает. Это может любой из тех, кто достиг совершеннолетия. Здесь может быть Дайс, может быть Приор.Среди братьев воцаряется порядок. Юный Белый освобожден, ему дозволено сесть, где сидел, у него красная улыбающаяся физиономия.— Мы чествуем нового брата, — обращается Аббат к тишине. Внимательна даже малышня. Аббат улыбается Вауну улыбкой Раджа. — Это твой улей, брат. Здесь все твое.Ваун подпрыгивает, когда все собравшиеся вскрикивают:— Согласны!Его хлопают по плечам. Белый тайком щиплет его.«Все, что у меня осталось, это моя жизнь, и вы в любой момент можете отнять ее у меня», — думает Ваун. Всю свою жизнь он чувствовал себя самым лучшим, а теперь он окружен такими же, как он, — не менее чем тремя сотнями таких же. Зеркальный зал. Ему кажется, будто его заточили в граненый кристалл.Он не отвечает, Аббат печально улыбается ему и переходит к делу:— Медицинский отчет. Готово?— Медик, — доносится голос из-за спины. Ваун вытягивает шею, чтобы взглянуть на говорящего, а потом понимает, что это ни к чему. — Один погиб Он умер хорошо и не страдал.— Мы скорбим о потере, — торжественно произносит Аббат, и вновь хор ему вторит:— Согласны!Ваун разглядывает свои колени. Стоило бы ему знать, что убивать представителя Братства бессмысленно и глупо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46