— Молчит. Но если что-то начнется, будет знать. Мимо него никак не пройдет. А ты говоришь, зачем Вобла... Вот затем и Вобла. Завербовали дурака, денег посулили, пусть служит.— А нам не удалось ни одного духа завербовать.— Потому и войну проиграли, — усмехнулся Петрович и направился к дому. И походка его тоже была усталой и какой-то безнадежной.— Солдаты войны не проигрывают. Войны проигрывают полководцы, — сказал ему вслед Афганец.— Утешайтесь, — обернулся с улыбкой Петрович. — А духов вам завербовать не удалось. А нам удается.— Это не духи, это дерьмо.— Лишь бы пользу приносило, — уже с крыльца крикнул Петрович.— Каждый так думает, пока не поскользнется на этом самом дерьме!— Смотри, куда ступаешь, — донеслись с веранды еле слышные слова Петровича.«Вот и смотрю», — уже про себя пробормотал Афганец, да так и остался сидеть, прислонившись спиной к яблоне и запрокинув голову. Потом оттолкнулся от шершавого ствола, встал, прошелся по саду, осмотревшись по сторонам, вынул из какой-то щели в одежде непривычной формы нож — видимо, ножны были закреплены на бедре. Нож был достаточно длинный, сантиметров пятнадцать. Сорвав листок с яблони, он разрезал его пополам с торца. Нож прошел сквозь листок легко, не зацепившись ни за одно волоконце. Еще раз опасливо оглянувшись, Афганец снова спрятал нож, раздвинув штанину на бедре. Разрез он снова затянул вшитой «молнией». Похоже, о том, что у него есть это оружие, не знали даже самые близкие приятели.— Так-то оно лучше, — пробормотал он. — Так-то оно спокойнее. Солдаты все-таки войн не проигрывают. А вы, умники, думайте. — И он направился к раскладушке, стоявшей под яблоней, в играющей солнечными зайчиками тени. * * * Когда на следующее утро Пафнутьев шел по коридору к своему кабинету, то невольно обратил внимание на нескольких человек, стоявших в углу у маленького столика. Они и в самом деле обращали на себя внимание — была в их облике какая-то независимость, может быть, даже вызов. Обычные посетители прокуратуры так себя не ведут. Когда Пафнутьев подошел к своей двери, один из них отделился и направился к нему.— Здравствуйте, Павел Николаевич, — сказал подошедший и почтительно остановился в двух шагах.— Здравствуйте. — Пафнутьев посмотрел ему в лицо и понял, что он никогда до этого с этим человеком не встречался. Это уже хорошо, подумал Пафнутьев и, справившись наконец с дверным замком, шагнул в кабинет. Но зацепился пиджаком за ручку двери, пошатнулся и взмахнув рукой, невзначай оперся на незнакомца. И сразу догадался, что у того под мышкой спрятано что-то твердое, что-то выступающее. Нечто такое, что всем показывать нежелательно.— Да, вы правы, — улыбнулся незнакомец. — Это пистолет. Я могу войти?— Входите, если мне это ничем не угрожает.— А если угрожает?— Тогда лучше не входить.— Нет, я все-таки войду.Пафнутьев бросил на стоячую вешалку кепку, пиджак повесил на спинку жесткого кресла. После этого плотно уселся, положил руки на полированную поверхность стола и поднял голову.— Присаживайтесь.— Спасибо.Человек, который так решительно вошел к нему, Пафнутьеву понравился. Не было в нем мелочной суеты, какой-то недостойной значительности или игры в значительность, он нисколько не смутился, когда Пафнутьев нащупал пистолет у него под мышкой. Во всем его поведении было спокойствие и твердое знание, чего он хочет. Такое настроение Пафнутьев чувствовал сразу.— Меня зовут Сергей Семенович, — сказал незнакомец.— Очень приятно. Один вопрос — вас действительно так зовут?— Хм... Ну вы даете, Павел Николаевич... Нет, меня зовут иначе, немного иначе...— Семен Сергеевич?— Да.— Слушаю вас внимательно, Семен Сергеевич.— Первый раз в прокуратуре, — растерянно проговорил гость. Не знаю, с чего начать.— Ну, раз тропинку к нам протоптали, теперь будете здесь чаще.— Что вы имеете в виду?— Да ладно! — махнул рукой Пафнутьев. — Что там у вас? Выкладывайте. Уж и пошутить нельзя, в самом деле! Какие-то вы все немного испуганные.— Кто все?— Посетители.— А... Значит, так. — Сергей Семенович или Семен Сергеевич вздохнул, посмотрел на Пафнутьева. — Значит, так, Павел Николаевич... Наших ребят три дня назад расстреляли в джипе. Слышали?— Так это ваших ребят, значит... И что же?— С нами поступили плохо. Мы этого не заслужили. Работали не совсем законно, но без крови. Вели себя пристойно.— Я, конечно, понимаю условность такого определения.— И я его понимаю. Вам, Павел Николаевич, мы работы не давали. Согласны?— Руки не доходили! — рассмеялся Пафнутьев.— Мы не возникали, Павел Николаевич, — настойчиво повторил гость. — И не намерены были делать это в будущем.— А теперь? Какие ваши намерения теперь?— У вас нет выбора.— Хотите начать отстрел?— А что остается?Пафнутьев некоторое время молча рассматривал необычного гостя. Упитанный, гладко выбритый, грамотно, коротко постриженный, одет тоже неплохо — светлый костюм, белая рубашка, галстук песочного цвета и, естественно, рукоятка пистолета под мышкой. Отличительные признаки... Шрам над правой бровью... Наколка в виде кольца на правом безымянном пальце, — этих подробностей Пафнутьев просто не мог не заметить. Зачем он пришел? Сообщить о том, что начинает отстрел конкурентов? Но зачем об этом знать ему, начальнику следственного отдела? Просят поддержки? Но ведь мы не можем отстреливать бандитов, мы обязаны их брать живьем...— Вы хотите объединиться со мной в борьбе с этими беспредельщиками?— После того как нам нанесли столь чувствительный удар, мы можем и не задумываться о средствах, — ответил гость. — Согласны?Пафнутьев промолчал.Гость явно увиливал. Он не сказал ничего определенного, отвечает вопросами, уходит от прямого разговора. Или же он попросту боится сказать что-то определенное, или же никак не мог решиться произнести, ради чего пришел.— Прекрасная погода, не правда ли? — сказал Пафнутьев, глядя в окно. — С утра прошел дождь, теперь вот солнышко выглянуло... Вы не намокли, пока добирались сюда?— Нет, мы на машине.— Хорошая машина?— Джип.— О! — восхитился Пафнутьев. — У вас, оказывается, не один джип? А то когда вы сказали, что ваш джип расстреляли, я сразу как-то опечалился, посочувствовал...Как же, думаю, ребята будут теперь по городу перемещаться... Представляете? А теперь, когда вы сказали, что есть еще один джип, я сразу успокоился и про себя подумал, что теперь-то вы уж точно не пропадете. Какой национальности оставшийся джип?— Японской, — ответил гость в некотором замешательстве. Он не понял ни слова из сказанного Пафнутьевым о погоде, о переживаниях и мучительно пытался сообразить, что стоит за всем этим словесным потоком.— Японец? — восхитился Пафнутьев. — Это просто здорово! Какого цвета?— Темно-зеленый.— И все колеса ведущие?— Все до одного.— У меня нет такой машины. И никогда не будет.— Почему же, — улыбнулся гость, уловив в словах Пафнутьева скрытый смысл. — Будет. И для этого достаточно сказать... Да, дескать, хочу джип.— Не хочу. — Пафнутьев решительно покачал головой. — И не уговаривайте! Нет-нет-нет! Чтобы я владел японским темно-зеленым джипом со всеми четырьмя ведущими колесами?! Ни за что!— Мне показалось, что вы... Вроде как не против...— Я?! — Пафнутьев откинулся на спинку кресла. — Намекнул?! Нет, что вы! Для намеков надо иметь ум тонкий, изощренный, сообразительный, ум, способный просчитывать варианты на несколько ходов вперед! А я... Мой ум прост, примитивен, прямолинеен. Что вижу, то и пою. Если вы со мной согласны, что погода сегодня хорошая, я тем и счастлив. Со мной редко кто соглашается. Вот вы согласились, и мне уже приятно. Очень рад был повидать вас, познакомиться... Вы производите впечатление хорошего, порядочного человека. Если что понадобится, заходите, всегда буду рад. Только позвоните предварительно, чтобы я успел разбросать текучку и отдаться вам полностью и без остатка. Всего доброго! — Пафнутьев радушно протянул руку.Но он недооценил своего собеседника. Пафнутьев ожидал растерянность, смущение, но ничего подобного не увидел — гость улыбался понимающе и спокойно.— Сядьте, пожалуйста, со мной это бывает... Я не знаю банды, которая возникла на подведомственной вам территории. Но если они ведут себя так, я делаю вывод — беспредельщики. Никакие беспредельщики не могут действовать слишком долго. Они обречены. Они, скорее всего, взорвутся сами, изнутри.— Очень даже может быть, — кивнул Пафнутьев. — Но могут пройти годы, пока произойдет предсказанный вами взрыв.— Я не знаю о них ничего. Возможно, прибыл какой-то крутой авторитет, и решил заявить о себе. Возможно, недоразумение, хотя это маловероятно. Помимо ребят, расстрелянных в джипе, пропал еще один наш человек, возможно, его похитили...— Фамилия?— Видите ли, мне бы не хотелось...— Фамилия? — твердо повторил Пафнутьев.— Левтов.— Его нет. Среди живых его нет.— Вы уверены?— Да, — кивнул Пафнутьев. — Мы его найдем, или вы его найдете... Но... Он мертв.— Вот, значит, как. — Гость помолчал некоторое время, привыкая к новости, которую сообщил Пафнутьев. — Ну что ж, пусть. Но мы не сдаемся, Павел Николаевич. Будем работать. Не откажемся и от вашей помощи.— Я тоже не откажусь.— На это я и надеялся. Есть такой адвокат... Илья Ильич Огородников. Запомнили? Если ему зажать яйца дверью, он расскажет много интересного. Он выходил на нас от имени этой банды.— А почему бы вам самим не заняться? Я ничего не могу зажать дверью, но вы-то можете?— Если честно... Нет сил. Требуется время на перегруппировку. И потом... Мы не знаем, кто за ним, сколько за ним, кто он есть на самом деле. Нас и было немного, а стало еще меньше. Если подтвердится, что нет и Левтова...— Уже подтвердилось.— Вы так уверенно об этом говорите... У вас есть труп?— Нет. Я не могу всего сказать, но здесь вы можете верить. Мне незачем пудрить мозги. Вы поделились, я поделился... Возможно, и в будущем сможете кое-что подкинуть... В долгу не останусь.— Значит, и Костю хлопнули, — с неподдельной печалью проговорил гость. — Ну что ж, пусть так... Это придаст нам сил. — Гость поднялся. — Я могу вам звонить?— Да, вполне.— Вы уверены в своей команде? В этом здании? В вашем ведомстве?— Да. — Пафнутьев помолчал, повертел в воздухе растопыренной ладонью. — В пределах возможного.— Про вашу контору мне ничего не известно, но есть основания полагать, что в милиции у этих новеньких завелся свой человек.— Вы уже к ним обращались?— Можно и так сказать... Запустили утку... Или, как сейчас говорят, вирус... Решили проверить... Как видите, не отказываемся от контактов с правоохранительными органами.— Так что утка? — спросил Пафнутьев почти безразлично.— Крякнула.— Выходили на Шаланду?— Не так чтобы впрямую. — Гость помялся, ему, видимо, стоило усилий сдержать себя.— Так, — кивнул Пафнутьев. — Ну что ж... Телефончик не оставите? Или адресок? — Пафнутьев улыбнулся, понимая, что просьба его невыполнима.— Позже, Павел Николаевич. — Гость тоже улыбнулся, уже от двери. — Мы немного узнаем друг друга, проникнемся доверием... Чего не бывает в жизни. Глядишь, вам все-таки приглянется темно-зеленый джип японской национальности, а?— Как знать, как знать. — Не поднимаясь из кресла, Пафнутьев прощально помахал рукой утреннему гостю. Потом взял ручку и написал на листке отрывного календаря: «Илья Ильич Огородников, адвокат». — И за то спасибо, — пробормотал он. * * * Прошли, миновали времена, когда Шаланда мог сидеть за столом и на пыльной его поверхности рисовать пальцем замысловатые узоры, изображая внутреннее свое состояние — от подавленного, смятенного до восторженно-агрессивного. Перебравшись в кабинет городского начальника, он похудел, стал порывистее, проще говоря, непоседливее. И вовсе не потому, что изменился его характер, ничуть, изменилась криминальная обстановка, и уже не оставалось времени сидеть за столом и водить пальцем по пыли.Да какая пыль!По его столу за день проносилось такое количество документов, протоколов, фотографий и прочих криминальных бумаг, что там не то что пыль, там скоро могло вообще исчезнуть лакированное покрытие.А вот обидчивость в нем осталась, обидчивость и постоянная подозрительность — не разыгрывают ли его, не пытаются ли выставить смешно и позорно. Поэтому доклады и донесения Шаланда выслушивал, как и прежде, внимательно, даже настороженно. И к посторонним присматривался как бы с сомнением, даже к тем, кого знал годы и годы.— Привет, Шаланда! — радостно приветствовал его Пафнутьев, распахивая дверь и широко перешагивая через порог.— А ты кто такой будешь? — хмуро спросил Шаланда, отрываясь от бумаг.— Пафнутьев моя фамилия! Пал Николаичем зовут! В прокуратуре служу.— Тогда входи, — улыбнулся Шаланда, приподнялся, пожал руку Пафнутьеву, приглашающе махнул в сторону приставного столика. — Все веселишься?— А жизнь-то какая! Как же мне не веселиться, не балдеть от разных дел! В нашем городе начался откровенный беспредел! Слышал такую песню?— Да ладно тебе... Чего пришел? — Шаланда исподлобья посмотрел на Пафнутьева, нехотя, с сожалением сложил бумаги в папочку, сдвинул ее на край стола. — Опять что-то не так?— Да нет, все путем, все идет как надо... Зашел вот поговорить, на тебя посмотреть, себя показать... Вдруг, думаю, уж и забыл, как я выгляжу, а?— Помню, как ты выглядишь, хорошо помню. А поговорить... Хуже времени ты не нашел? Самый разгар, суета, беготня... Некстати, Паша, боюсь, некстати.— Прогонишь?— Прогнать не прогоню, но и сильно радоваться тоже не буду.— Меня это вполне устраивает. Можешь не радоваться, только не прогоняй. Полчаса выдержишь?— С трудом, — честно признался Шаланда.— Пусть так, меня и это устраивает.— Ох, и хитрый ты, Пафнутьев, ох и хитрый! — покрутил головой Шаланда. — Смотрю на тебя и думаю — неужели есть на свете люди, чтоб хитрее были?— Что ты, что ты! Мне до тебя топать и топать! — Пафнутьев приложил руку к груди.— Точно? — простодушно обрадовался Шаланда. — А мне кажется, что и дурноватый я, и недалекий какой-то, и все, кому не лень, ездят на мне, а?— Брось, Жора! — махнул рукой Пафнутьев. — Ты и сам понимаешь, что это не так. Значит, слушай меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36