Худоба с толстым охотником отошли в сторонку, поближе к люду, у шатров толпящемуся, и уже весело там хохотали, забыв о своих пленниках. А чего им было опасаться? Куда мы денемся, когда не только Княгинины вой – весь город о нас наслышан?
Багряну, видать, тоже поделиться новостями хотелось – метался нетерпеливым взглядом от нас к хохочущим приятелям и наконец не выдержал.
– Бежать не вздумай, – упредил меня. – Сам видишь – некуда тебе бежать.
Я кивнул. Чай, не дурак – вижу… Он обрадованно ухмыльнулся, поправил за спиной Эриков меч и поспешил к своим.
– Что делать будем? – негромко шепнул я Чужаку, едва Багрян отошел на пару шагов.
– Делай все, что верным покажется. – Волх подвинулся ко мне, сомкнул на коленях тонкие руки. Золото браслеток под солнечным лучом ударило в глаза. Он равнодушно прищурился. – Обо мне не думай, помни: Эрик – твоя забота.
– Я раз сказанного не забываю. Чужак кивнул, продолжил:
– Если доведется выбраться, знай – стоит у берега глухая старая изба. Хозяйствует в ней старуха Кутиха, вздорная, злая. Коли сумеешь сговориться с ней – никто, даже волховка, тебя не сыщет. Никто к Кутихе не сунется – не подумают даже в ее доме беглеца искать. Она не то что чужим – своим приюта не даст. Да, еще, – он усмехнулся, – коли в другой раз врать надумаешь – постарайся в свою ложь поверить. Тут ведогоны все же – не люди. А что, коли кто проверить твои слова захочет? Кривда здесь строго карается, похуже чем порода ньярова…
Сам врать не умеет, а других учит… У меня учитель был на славу – второго такого ни на земле, ни на кромке не сыскать… Жил он ложью, кормился да богател ею… Просто запамятовал я немного его науку.
– Княгиня! – неожиданно рявкнул один из воев.
Я вмиг забыл о Ролло, уставился на шатер. Волха видел, а волховку еще не доводилось. Почему-то чудилось – будет она высока и мила, в наряде роскошно убранном да шубе собольей…
Полог шатровый качнулся слегка, разошелся и выпустил из шатра служанку волховки. Невысокую, ладную девку, в потертом дорожном зипуне и поношенных поршнях. Хотя нет, не девку – бабу, коли по головному убранству судить…
– Брат?! – Глаза незнакомки широко распахнулись, устремились на Чужака.
Только теперь узрел в них те же всполохи разноцветные, что в глазах волха прыгали. Княгиня? В этаком наряде?
– Брат! – Она кинулась к Чужаку, ткнулась круглым белым лицом ему в грудь, прижалась, крепко обхватив руками сильную шею волха.
А я-то думал – убьет сразу… Не сама, конечно, – куда такой малой бабе с мужиком совладать – воев своих натравит…
Чужак оторвал от себя ее руки, отстранил на полшага, всмотрелся в глаза:
– Не глупи, сестра. Чай, я родич тебе, все твои хитрости ведаю. Любой муж твоей ласке усыпляющей рад будет – не трать же ее на меня понапрасну.
Волховка сомкнула перед грудью тонкие пальцы, хрустнула ими. Вот тебе и баба настоящая – миг назад ластилась, милым братом кликала, а теперь смотрит волчицей, прожигает насквозь злыми глазами!
– Зачем явился?
А в голосе ни нежности, ни ласки нет и в помине…
– Сама ведаешь. – Чужак устало пожал плечами. – Доброй волей из городища уйдешь иль силой тебя сбрасывать?
Она вздрогнула, замотала головой:
– Мне боги на Шамахан указали – мне и править в нем, пока время за кромку не откинет!
– Значит, силой…
– Значит, так…
Что же, прямо теперь драться начнут? Не мог я представить волховку с мечом в руке. Она, небось, и не удержит его. Да и Чужак с мечом – зрелище забавное… Как же будут поединничать? Неужто колдовской силой?
Эрик хрипло застонал, перекатываясь на бок, но так и не придя в себя.
Волховка лихо скакнула к нему, даже о Чужаке забыла:
– Ньяр?!
И завопила, не раздумывая:
– Убить! За кромку спихнуть до времени – в Мореновы спутники!
«Эрик – твоя забота», – так сказал волх. Я заслонил собой ньяра:
– Мало чести убивать хворого… Не ведал, что ты так слаба да боязлива – не можешь со здоровым врагом схватиться. Видать, верно говорят, будто ньяр любого волха вмиг завалит…
Опять лгу? Хорошо хоть – не напрасно… Княгиня вскинулась:
– Как смеешь такое обо мне говорить?!
– А что же мне еще сказать? Что вижу, то и говорю, – честно признался я.
Хорошо, что честно… Радужные огни уставились на меня, тонкими холодными змейками вползли в душу, закопошились там, ложь выискивая. Не нашли…
Волханка успокоилась:
– Вижу – не врешь… Знать, впрямь считаешь – не осилить мне ньяра, коли здоров он будет?
– Верно.
Раззадорь бабу – гору свернет, обо всем на свете забудет. А волховку мое недоверие за живое задело. Не волхский оказался гонор у нее – обычный, бабий…
– Станешь ли ты дожидать, брат, коли попрошу о том? – развернулась к волху.
Тот кивнул. Конечно, еще бы ему не ждать! Я давно приметил – он драк и смертей не любит.
– Не обессудь, брат. – Поганая злая улыбка скользнула по ее припухлым губам. – Придется тебе с ньяром в темнице посидеть да полечить его… Сам ведаешь – нет лекаря лучше волха.
Чужак опять кивнул. Главное – подольше бы лечил он ньяра, а там, глядишь, и удача какая подвернется по случаю… Боги над всеми судьбами властвуют – им решать, кому жить, а кому в землю ложиться.
Двое дюжих воев ловко подтащили к неподвижному Эрику толстую шкуру, уложили его, потянули в небольшой шатер. Чужак подбросил на плече суму, двинулся за ними. Даже на пороге не обернулся, чтобы на меня глянуть… Зато волховка смотрела шибко пристально. Казалось, гладит глазами кожу сквозь одежду, заползает взором в самые сокровенные места. И приятно становилось от ее взгляда, и муторно. Так бывает, когда медовухи перепьешь – сладка она, а не в радость уж…
– Как звать тебя, ведогон? – Бархатом голосок обволакивал. Хитра… Лаской хочет взять… Зачем только? Может, меня одурманив, меня же и с волхом в поединке столкнет? Не самой же ей драться в конце концов! Хитра лисица, да не на того петуха напала! А лучше все же притвориться, будто поддался я ее чарам. Она проверять не станет – уверена, небось, как все бабы, что супротив нее ни один мужик не устоит.
– Олегом кличут, милостивая Княгиня.
– Имя у тебя, ведогон, странное, красивое. По нраву ты мне. – Она сладко улыбнулась и вдруг, обернувшись к воям, резко рявкнула:
– Он – мой гость!
Вновь огладила меня нежностью:
– Только поклянись, ведогон, что сбегать и зла мне причинять не думаешь…
Не думаю… Не думаю… Не думаю… Красива она… Умна… Мне б такую госпожу на всю жизнь…
Слабо я своим убеждениям верил, а все же решился:
– Клянусь в том!
Вновь закопошились изворотливые змейки, в моей душе кривду выискивая.
Я смотрел на Княгиню, силился представить ее бабой обычной с шитьем в руках иль у люльки дитячьей. Привычней так было…
А ведь и впрямь красива она… Любому мужику – награда лучшая…
– Пойдем, Олег. – Отпустили змеи.
Любому награда, да не мне… Есть у меня Беляна, есть ребенок, еще не народившийся, есть изба в Новом Городе и планы великие, кои лишь Рюрику под силу замыслить было… Недолго волховке надо мной властвовать… Ой, недолго…
БЕЛЯНА
Неулыба своей неприязни к урманам не утратила – косилась на Оттара так, будто это он много лет назад ее в полоне рабой держал.
Глядела хмуро, но кормила-поила, как положено, – худшей беды нет, чем гостя прогнать… Недолго, однако, терпела – едва наелись, поскорей все со стола смела и заявила:
– Бабий разговор не для ушей воя!
Да так на Оттара поглядела, что того ноги сами из избы вынесли.
А на меня тепло глянула, нежно почти:
– Где же, древлянка, муж твой? Да не отвечай – сама знаю – далеко он…
Коли хотела она меня удивить – так лучшего способа и придумать не могла. Я полагала – долгий у нас будет разговор, с расспросами, а выходило, что она больше моего ведала… Хотя, что ведала? Вести да слухи нелепые, что быстрей тараканов по углам расползаются, иль правду, от меня сокрытую? Олег не раз говаривал – незнаемого человека напрямую не шибко расспросишь, а коли зацепить его за живое – сам он всю правду выложит… У знахарки, коли есть в душе частица нетронутая, то это Васса… О ней и речь заводить придется…
– А знаешь ли, что пропала Васса, а он ее искать пошел?
Горбунья не удивилась ни чуточки. Сцепила на животе мягкие морщинистые руки, зыркнула на меня:
– Я многое знаю. Об Эрике, о болотниках, о муже твоем. И о волхе, что ведет их…
Хоть она о волхе вспомнила! Когда уходили из Ладоги, думала я: Меслав по-стариковски обиделся на сына – с Чужаком не всякий уживется – прогнал его с глаз долой и забыть решил, а после по-настоящему всполошилась. Дорога к избенке Неулыбиной долгой казалась – не вынесла я молчания и заговорила с Оттаром о Княжиче.
– Ты о каком Княжиче? – спросил он, неспешным широким шагом скользя позади меня. – Об Игоре, сыне Рюриковом?
– Нет, о Ладожском Княжиче. Меслава сыне…
Я приостановилась, ожидая ответа, повернулась к урманину.
– Ни разу о сыне Меслава не слыхал. Не ведал даже, что есть у него сын, – честно глядя мне в глаза, заявил он. – Да и Рюрик говорил, будто после смерти Меслава Ладога бесхозной останется…
Меня от его слов шатнуло – чуть не упала в снег и не завыла от отчаяния.
Как мог Оттар о Чужаке не слышать?! Сколько раз при нем Княжича Ладожского поминали и дивились, как он на болотах никем не узнанный жил, как лицо прятал, чтоб ненароком сходство с отцом не выдало! И болотники, и Олег, и даже Эрик о Чужаке говорили! Только ньяр Чужака не по имени звал – волхом именовал.
Но оказалось, про волха Оттар тоже слышал впервые. Он даже коситься на меня начал опасливо – не свихнулась ли баба беременная от дороги дальней? Заметив его озабоченное лицо, я расспрашивать перестала и сама засомневалась вдруг – а был ли Чужак? Не придумала ли его себе в тот миг, когда на плечи белые варяжская плеть опускалась да плоть на куски рвала? Не измыслила ли себе защитника надежного, такого, чтоб всегда от бед спасал? Образ волха расплывчатым показался, будто лик Пастеня, неясной тенью на стенах клети промелькнувшего. Как ни силилась, не могла упомнить лицо волха. Даже глаз его не помнила – только блики ясные, радужные, будто солнцем оброненные…
Так и мучилась, не зная твердо – был ли Чужак? Хорошо, Неулыба сама о нем спросила. Я уж вряд ли бы отважилась ей вопросы о Чужаке задавать – хватило с меня взглядов испуганных, жалостливых. Не хотела вновь кому-нибудь кликушей показаться…
Старуха недаром знахарничала – в глазах моих все углядела, закачала седой головой:
– Меслав сына не вспомнил? Не мудрено, что ты запуталась…
Запуталась? Нет, не запуталась я – утонула в сомнениях и тревоге…
– Меслав – человек простой… С даром, это верно, но куда ему до сына! Тот от матери волховскую душу взял, от отца – взор вещий, от Сновидицы болотной – науку травную… – Неулыба подошла к печи, заковыряла в углях толстой палкой. Горб делал ее неуклюжей и страшной – казалось, будто склонилась она над огнем низко-низко да вглядывается в него, с жаром печным слиться желая. Тот потрескивал, рычал на нее… – Средь волхов нет его сильнее…
Не о том говорила горбунья! Не о том… Разве о Чужаке я беспокоилась, разве за ним в Ладогу бежала?
– И ушел он, как истый волх, – памяти о себе не оставил, – бормотала Неулыба. – Будто не было его в мире этом. Волхи все так уходили – не оставляли людям не имен своих, ни облика. А вспоминали их люди под именами уже иными. Кого Правдой нарекали, кого Справедливостью, кого Радостью… И у каждого волха враг лютый был, коего богам убить клялся.
Я дернулась, вспомнив об Эрике. Чужак ньяра ненавидел – неужто ему в помощи отказал?
– Не о ньяре речь! – засмеялась старуха. Зорка была, хоть и стара уже. – У Волхов враги посильнее да пострашней…
Что ее на Чужаке заклинило?! Что бы ни объясняла она – оставался для меня волх, словно море глубокое.
– Хорошо, что поклонился ему Эрик… Отпустил его, освободил… – Неулыба все копошилась палкой в печи, словно пыталась достать что-то из горячих углей.
– Ты о деле говори! – решилась я перебить горбунью. – Зачем звала?
Она повернулась ко мне, сверкнула чистыми глазами:
– Думала все тебе объяснить, да вижу – не поймешь. А коли так, послушай… Было мне видение о Василисе. Будто стоит она на самом краю глубокой темной ямы – стоит, плачет и все ждет кого-то. Лада явилась мне в том видении, сказала – не дождется Васса, сорвется вниз, коли никто не поможет ей… Хуже того – получат нежити, ее пленившие, Триглавову силу в награду да силой той сотрут всех, кто за Вассой идет. Может, даже волха свалят…
Олег! Муж мой! Чего ж она так долго вокруг да около ходила – главного не говорила?! Я соскочила с лавки, затрясла знахарку:
– Зачем звала меня?! Коли могу помочь – скажи как, мигом все сделаю! Коли сыскать ее нужно – лишь место укажи, найду! Быстрей ласточки вешней полечу…
Горбунья оскалилась в улыбке. Нехорошей улыбке, недоброй:
– Туда, куда их волх провел, не долететь тебе… А все-таки помочь можешь – удержи только Вассу от шага опасного. Ненадолго хоть…
Как? Как смогу отыскать ньярову жену и рассказать об Эрике, об Олеге, о болотниках, на помощь поспешающих? Где же земли эти, коих мне не достичь? Где мой Олег? Почему кажется – умер он? Почему ноет печалью и мукой сердце, а ребенок будто плачет внутри меня?
– Ты ребеночком своим сильна, – словно услышала Неулыба. – Вдвое сильней обычного. Твоей силой да моим умением сможем до Вассы дотянуться – хоть сном, хоть словом подбодрить, надежду воротить… Но станешь ли ты мне помогать?
Стану ли? Она еще спрашивает! Пусть ничего не понимаю я в хитростях ее ведовских, а мужа в беде лишь плохая жена бросила бы! Древлянки, у которых мужья в бою гибли иль рано умирали, сами себя жизни лишали – лишь бы с любимыми не разлучаться! Древлянка я!
– А коли помрешь от ведовства моего?
Глаза у знахарки сияли яркими углями и сама стояла прямая и непреклонная, словно вновь помолодела, горба лишилась…
За дверью громко затопал Оттар, ругнулся, в темноте налетев на что-то. И в клеть не вошел он – ураганом ворвался. Замер на пороге, к темноте приноравливаясь…
Сверкал в его руках обнаженный меч, голубые глаза леденили душу, зловещей улыбкой кривилось жестокое лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75