Эксплуатационники? Для города мало, – сказал Иванов.
– Всем дадим работу, Толя. Алюминиевый завод построим, машиностроительный, завод швейных машин. Эх, да мало ли что можно построить, когда Волга даст электроэнергию! Волга ведь не просто великая река. Волга – ось России!
– Точно сказано: Волга – ось России! – Генерал кивнул головой. – Крепкая ось!
– Сейчас поедем на завод к шефам, Данила Матвеевич? – спросил Юрий. – Посмотрим сердцевину этой оси.
– Сейчас, дорогой, сейчас. Тоже и ради них живем, носим мундиры. Хочу посмотреть будущих воинов, повидаться со старыми ветеранами.
В машине Михаил молча наблюдал за Ивановым и Холодовым. С удивительным спокойствием отвечал майор на бесконечные вопросы Иванова, слегка поворачиваясь в профиль к нему.
«Вот они, два недруга: один мой, другой Юрия», – думал Михаил. Но в душе его почему-то не было неприязни к Холодову. Иванов же раздражал его до такой степени, что Михаил не мог смотреть на него. Даже полувоенный костюм и особенно шевровые сапожки были противны Михаилу. Ему очень хотелось пройти по цехам вместе с военными гостями, но наступало время становиться на работу, и Михаил, вскочив на паровоз к знакомому машинисту внутризаводских путей, уехал к главному конвейеру.
В сторонке от широких двустворчатых ворот цеха мотористы-контролеры курили на лавочках у врытых в землю кадушек с водой. Вместе с ними он обычно испытывал работу гусеничных тракторов. Но неделю назад с конвейера сполз первый танк, за ним другой, третий…
IV
Юрий долго находился под впечатлением разговора с генералом о войне в Европе, о недавней финской кампании. Правда, о многом из того, что услышал от Чоборцова, он и прежде знал или догадывался, но генерал как бы повернул работу его мысли в определенном и, очевидно, неизбежном направлении: рано или поздно машина войны захватит и нас своими острозубыми шестеренками. Взаимосвязь государств так сложна, что, коль скоро завертелось одно колесо, оно приведет в движение все части сложного механизма. Юрий усматривал в словах генерала обнаженно прямой и точный смысл потому, что Чоборцов, стоявший со своей армией на Западе лицом к лицу с гитлеровскими войсками, был в его глазах человеком опытным, располагавшим сведениями разведки. В душе благодаря генерала за его товарищеский, доверительный топ, Юрий из чувства такта не позволял себе расспрашивать о жизни армии.
Приехали на завод. Прямо глядя в глаза генерала, крепко пожимая его руку своими железными пальцами, Савва отрекомендовался «старым красноармейцем».
– Помню, помню, – сказал Чоборцов несколько смущенно.
– Да вот Агафон Иванович подтвердит. Помните бой у Калмаюра, когда вас, Агафон Иванович, вместе с конем опрокинуло взрывом в канаву? – наступал Савва.
Старик Холодов нахмурился.
– Рад бы не помнить, да вот эта чертовщина не велит! – Он постучал батожком по своему протезу. – Теперь маршальские жезлы спрятаны в сумках вот этаких, – он кивнул на Валентина.
Савва взглядом ощупал майора от фуражки до сапог, как бы оценивая, на что еще, кроме адъютантской службы, способен этот молодой человек. Юрию понравилось, что Валентин нисколько не смутился под этим взглядом: такие люди всегда были ему по душе.
Крупновы не торопили Чоборцова; он задумчиво наблюдал за тем, как на шихтовом дворе автогенщики разрезали отслужившую свой срок маленькую танкетку, как тяжелый пресс сплющил в лепешку жалобно застонавшую легковую машину.
Юрий вздохнул: то был остов машины покойного Тихона Солнцева.
– Переплавится в мартене – получится молодая сталь, – сказал Савва, жестковато посмеиваясь. – Жалко, что человека нельзя вот так основательно омолаживать.
Чоборцов вскинул голову.
– Можно и человека. По себе знаю, – возразил он. А Юрию подумалось завистливо: много пережил, передумал этот толстый седой человек, и, наверное, очень обманчива его напускная простоватость.
Горячим сквозняком обжег их лица мартеновский цех, свирепо гудевший огненными утробами печей. Савва с улыбкой поглядывал на генерала, как чародей, которому подвластны клокочущая сталь и яркое зарево, освещавшее железные перекрытия. Юрий склонился к вишневому уху Чоборцова:
– Вот она, Данила Матвеич, сердцевина оси-то!
Генерал, сомкнув за спиной руки, твердо стоял на железной площадке, будто прикипел к ней подошвами сапог, и не вытирал обильного пота со своего красного лица. Маленькие глаза зорко следили за рабочими. Размеренно двигаясь, сталевары делали свое будничное дело, брали широкими шахтерскими лопатами блестящие кусочки никеля, ловко кидали в огненные пасти печей, заглядывали в смотровые щели.
Два старых обер-мастера – Серафим с розовым личиком, с детскими васильковыми глазами и Денис – подошли к Чоборцову и запросто потянули его руки каждый к себе. С неожиданным проворством подбежал огромный Макар Ясаков, накинул на плечи генерала синий халат. Но тот, сердито ворча, выскользнул из халата и вдруг, признав своего давнего сослуживца, засмеялся широко и погрозил Ясакову кулаком.
– Наша крепость главная не там, а тут! – услыхал Юрий конец фразы Чоборцова.
Валентин Холодов записывал что-то, придерживая планшетку, в то же время он быстро вглядывался в лица вновь подходивших людей. Вот он насторожился, коснулся плечом Юрия и, указывая на молодого рабочего, спросил, давно ли тот на заводе. Юрий ответил, что этот парень вместе с десятью поляками, бежавшими от Гитлера, прибыл сюда полгода назад.
– Я признал в нем поляка по рубашке, – сказал Холодов и, как бы извиняясь, добавил: – Люблю приглядываться. Привычка – вторая натура.
Протиснулся в круг еще один однокашник генерала: костлявый старик со шрамом от ожога на жилистой шее. В съеденных до корешков зубах он держал самокрутку.
– Здоровенек будь, Данила! – Старик вынул из кармана кисет, протянул генералу. – Закуривай, брат.
– Нельзя, друг, мотор не велит!
– Зря! Моя махорка лечебная, крепости лютой. Сам посуди, высший сорт, с первой от плетня грядки. Один курит – пятеро в обморок падают.
Что-то отрадное, очень близкое, полное сокровенного смысла чувствовал Юрий в том, как узнавали друг друга люди. Новая сторона жизни отца, дяди, рабочих открывалась ему. И дороги были их обычные слова: «А помните, как белые саданули снарядами в мартен? Били в самое сердце!»
Данила мигал глазами не то от резкого жаркого ветра, нагнетаемого мощными вентиляторами, не то от дыма самокрутки, которую он все-таки закурил.
– Ну, а кто из молодняка пойдет в родную дивизию? – вдруг по-командирски спросил он, подходя к седьмому мартену, на котором в последний раз перед уходом в армию варил сталь Александр со своей молодежной бригадой. Тут же толкался и Веня Ясаков, свободный сейчас от работы на строительстве.
– Санька! – позвал Юрий.
Александр сдвинул на затылок кепку со щитком синего стекла на козырьке, не спеша подошел к брату. Увидев генерала, он выпрямился, стал еще выше и стройней в своей просторной полотняной робе. Опытный глаз Чоборцова подметил в нем следы воинской выправки. Посмотрев на парня, на Дениса, на Юрия, он строго спросил Александра:
– Крупнов? По горбатому носу вижу.
– Точно, товарищ генерал-лейтенант, Крупнов, – не вдруг ответил Александр, открыто глядя в глаза Чоборцову.
– Идите работайте. Впереди у нас будет много времени, наговоримся. Провинитесь – на гауптвахту посажу.
Старики дружно захохотали.
Александр повернулся и уже через плечо уперся в Валентина Холодова тяжелым взглядом. Юрий видел, как на мгновение оскалились его зубы.
Макар Ясаков с обезоруживающей непосредственностью подвел своего Веньку за руку к генералу:
– Данила Матвеич, вот и мое дитятко идет под ружье. Вы с ним построже, он драчун, самовольник. А ты, Венька, собачий отрок, гляди у меня! Слушайся командиров пуще отца родного! Знай службу: плюй в ружье, не мочи дуло.
Чоборцов залюбовался могучей фигурой парня.
Когда сталь спустили в ковш, разлили по изложницам в канаве, Александр сказал своим товарищам, медленно стирая пот с лица:
– Взять бы эти слитки с собой на память, да боюсь, карманы оттянут.
– А мы тебе пришлем, Саня, в расфасованном виде, в железных ящиках. Береги на случай! – ответил принимавший от него печь сталевар.
Юрий и генерал улыбнулись.
Данила Матвеевич устало волочил ноги, но не сдавался. В сумерках, минуя цехи, Юрий сразу привел его к выходным воротам главного конвейера. Услышав знакомый то замирающий, то усиливающийся рев мотора, генерал весь подобрался, посуровел.
Из широких ворот на залитый синими сумерками двор выполз приземистый танк. На минуту он замер, башня вместе с пушкой повернулась, как бы вглядываясь зачехленным жерлом в караульную вышку. Потом, зарокотав моторами, взвихривая земной прах, танк рванулся вперед. Как зверь в ловушке, метался он в окольцованном каменной стеной дворе, то круто разворачиваясь, то пятясь, то взбираясь на почти отвесный холм, то проваливаясь в ров и снова выныривая на равнину. Набегавшись, танк встал под проливной искусственный дождь, тугими свистящими струями хлестала его душевая установка. Блестя мокрой броней, танк вышел на дорожку, башня повернулась, откинув пушку стволом назад, – так озорной парнишка поворачивает кепку козырьком на затылок.
Юрий вместе с генералом и Саввой пошел к танку. Из люка высунулась голова в кожаном шлеме, потом вылез и сам инженер, мягко спрыгнул на землю. Водитель в таком же шлеме выбрался через нижний люк. Юрий не сразу узнал Михаила: лицо у брата было сурово-сосредоточенное, глаза сузились от злого раздражения. Он начал что-то говорить инженеру, но тот нетерпеливым жестом оборвал его:
– Иди в цех!
Михаил потоптался и, улыбнувшись виновато, исчез в широком зеве ворот. Юрий догадывался, что брату хочется знать, что скажет генерал, но он не мог ослушаться инженера.
Впрочем, генерал ничего особенного не сказал, он только выразил желание поехать завтра на танкодром вместе с Юрием и Саввой. Самым значительным, заманчивым для Юрия было приглашение генерала к нему в гости, в армию: «Накормим солдатской кашей».
Не задерживаясь, прошли конвейер до истоков его, где в простейшем виде начиналось зарождение танков…
V
По ночам, вздымая пыль, танки уходили в степь, на танкодромы. Вид этих приземистых, с угрюмыми стальными лбами грозных машин, алчный рев их моторов питали овладевшее Михаилом суровое предчувствие жестокой схватки. Работа казалась ему естественным продолжением той необычной жизни, которая началась в снегах Финляндии. И это настраивало душу на высокий и строгий лад, и он очень радовался такому настроению.
Возвращаясь домой, Михаил увидел на улице Веру Заплескову – несла полную сумку помидоров, клонясь на левый бок. Если прежде, встречая ее, он всякий раз как-то унизительно подло робел, красота ее подавляла его, то теперь Михаил посмотрел на девушку иными, незаинтересованными глазами. Как будто перерезал в своем сердце те нити, которыми так больно прирос к этой маленькой девушке. Он дышал полной грудью, радуясь своему освобождению. Так было однажды на подходах к юности: соревнуясь с Юрой, кто дольше продержится под водой, Михаил привязал к ноге кирпич, нырнул… И, уже теряя сознание, он едва освободился от груза. Такого голубого неба никогда потом не видел, как в те секунды, когда, пробив головой водяную могилу, выскочил к вольному ветру.
– Я знаю, что надо делать! – заорал он, врываясь в свой дом. Лену бешено крутанул вокруг себя, обнял мать.
Женя и Лена ястребами бросились на Михаила, норовя свалить его на пол. Он упал, задрыгал ногами, замахал руками:
– Сдаюсь!
Потом сгреб обоих, повалился с ними на диван.
– Я видел генерала, братцы! Вот это генерал!
– Расскажи, дядя Миша! – пристал Женя.
Когда Михаил рассказал, племянник спросил:
– А меня он возьмет служить, как я вырасту?
– Обяза-а-ательно. Ну, Ленок, видал я и его адъютанта Валентина Холодова. Все понял, со всеми примирился. Отбой по всем линиям. Начинаем жить заново.
С радостью принял Михаил предложение Александра пойти по черемуху для невесты Вени Ясакова, тем более что брат предсказывал обязательное приключение. Шли по пьяному лесу – оползни похитнули деревья в разные стороны. Александр смеялся над Венькиным нарядом: армяк, лапти, войлочная шляпа. За спиной три корзины. Огрызаясь, Веня жаловался Михаилу:
– Жадная мамка навешала на меня корзин, авось, мол, грибов приволокешь к свадьбе. Невеста ужасно привередливая. То соленую капусту подавай, то… даже совестно признаться… древесный уголь просит. Одно, Михаил Денисович, утешает меня: волчий аппетит у нее на дешевые продукты. Капусты привез бочонок, а угля – рогожный куль: ешь, дорогая! Теперь захотела черемуху, ки-и-исленькую! Выручайте, ребята, а когда ваши прихихешки чего запросят, я любой продукт достану. Хоть куриного молока!
Михаилу было отрадно вникать в простую и чрезвычайно важную для него жизнь Ясакова.
– Как это ты рано женишься? – спросил он.
– Ничего тут хитрого нет, Михаил Денисович. Я бы прошлый год определился, да Марфа Агафоновна выкобенивалась. Видно, Рэма или Саняку ждала. Теперь отпрыгалась. Сыграем свадьбу – в родильный дом отомчу.
Легко и радостно чувствовал себя Михаил с этими здоровыми, веселыми парнями. Добротно ложился на душу их разговор, вытесняя колючий словесный мусор ивановских острот, ложно-значительные недомолвки майора Холодова, квасную простоту речей генерала. За грубыми словами Вени видел он чистое, прямое сердце, целостные чувства сильного, здорового человека. И сам удивился, как просто спросил его:
– Веня, а твоя сродница, Вера Заплескова, еще не просит кислой капусты?
– Куда ей до капусты! Заучилась в отделку, даже рыбу не лопает, ковыряет вилкой. Я вот на свадьбе выкину номер. Скажу майору Холодову: возьми в обмен на Марфу мою сродницу.
– А если не захотят?
– Рассказывай Паньке-дурачку! Каждую ночь до петухов корогодятся у нас в палисаднике. Говорят, чертте о чем, а о главном ни слова. Чую, обоим и хочется, и колется, и мамка не велит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54