Как не заработали ни огромные элеваторы, ни «город пластика» – завод для изготовления полиэтиленовой пленки. Если вспомнить, что главной страстью супруги президента, Имельды Маркос, была дорогая обувь, можно углядеть некоторую иронию в том, что одна из немногих уцелевших в городке фабрик производит фальшивые кроссовки «Найк». В большом мире Маривелес известен только тем, что именно отсюда в годы Второй мировой войны начался печально известный Батаанский марш смерти, и еще тем, что здесь делают теннисные мячи для Уимблдона. По официальным сведениям, в Маривелесе проживает семьдесят пять тысяч человек, но на самом деле его население почти в два раза больше. В основном его составляют безработные, ютящиеся в трущобах на восточной оконечности полуострова, далеко за пределами «экономической зоны». Это многонациональный город иммигрантов, съехавшихся сюда из еще более нищих и обездоленных уголков мира, – город, в котором работы и надежды никогда не хватает на всех. Единственная отрада для местных жителей – это шабу, филиппинская разновидность метамфетамина. Наркотик в огромных количествах производят в подпольных лабораториях тут же, в трущобах на склоне холма.Со своего места у стойки открытой закусочной Брини Хансон хорошо видел, как у причала в порту допотопный кран грузит тюки на его судно. Портовые сборы в Маниле были чересчур высоки для старушки «Королевы», и им еще повезло, что в Маривелесе нашелся кое-какой груз: вяленые бананы и мука из плодов маниоки, идущая на корм животным, которая будет вонять всю дорогу до Сингапура.Там они выгрузят вяленые бананы и заберут партию электроники на Мадрас, или Ченнаи, как он сейчас называется, где из привозных деталей собирают все – от автомобильных приемников до говорящих плюшевых медведей. Что будет после этого, можно только гадать.Хансон отхлебнул пива из горлышка литровой бутылки и окунул кусочек чичарон – зажаренной до хруста свиной шкурки – в острый соус. Потом вилкой зачерпнул риса, смешанного с обжаренными кусочками кальмара, и запил все это еще одним долгим глотком плотного, золотого, как янтарь, пива. Может, в Маривелесе и правда самые продажные городские власти во всех Филиппинах – а это вам не пустяки! – но закуски здесь готовят бесподобно.Все это утро Хансон провел со своим старым знакомым, доктором Немезио Зобель-Айялой, карантинным врачом порта, специалистом по подпольным абортам, шурином мэра и большим любителем мордиды – иначе говоря, главным местным взяточником. Тех, кто отказывался платить дань Айяле, могли запросто продержать месяц на карантине, запретить им погрузку и выгрузку или даже избить до потери сознания при первой же попытке спуститься на берег.С Айялой следовало дружить, и потому Хансон, превозмогая отвращение, несколько часов просидел с маленьким хорьком в его вонючем офисе в здании таможни, наблюдая за тем, как тот одну за другой опрокидывает в себя рюмки паршивого бренди «Наполеон Квинс», и слушая бесконечные истории о победах, одержанных им в «Ла Зоне» – здешнем квартале борделей, где в крошечных клетушках, отгороженных друг от друга занавеской, местные женщины и девочки, зачастую совсем малолетки, обслуживали моряков и иностранных рабочих с немногих сохранившихся фабрик.Зобель-Айяла поспевал всюду. Он не только был сутенером половины девушек в «Ла Зоне», но и занимал в Маривелесе пост инспектора здравоохранения и неплохо зарабатывал, сбывая выделяемые правительством антибиотики перекупщикам.У доктора были грандиозные планы, большинство которых он связывал с переездом в Америку, но Хансон считал, что, скорее всего, этот скользкий сукин сын в один прекрасный день всплывет где-нибудь у причалов брюхом вверх, с горлом, перерезанным конкурентами из бандитских группировок «Куратонг» или «Пентагон», вкладывающих немалые деньги в производство и распространение шабу.Хансон доел все, что оставалось на тарелке, допил пиво, бросил на прилавок несколько мятых купюр и медленно сполз со старомодного высокого стула. Удовлетворенно рыгнув, он вышел на улицу и по усыпанной обломками кораллов дороге направился в порт. Солнце жгло немилосердно, и скоро он почувствовал, как выпитое пиво начинает просачиваться через поры. Из-под ободка старой капитанской фуражки пот ручейками стекал за ворот.Свет, льющийся с неба и отражающийся от мелкой ряби моря, был таким ярким, что даже в темных очках Хансону приходилось щуриться. Он знал, что в этой части мира подобная погода может в любую минуту без всякого предупреждения смениться черным муссоном и тогда за одно мгновение бухта превратится в кипящий котел, а «Королеву» будет швырять на швартовых концах, как мячик на резинке. Но сейчас ему казалось, что он находится внутри раскаленной духовки.Вкусная еда и несколько минут приятного одиночества после утра, проведенного в обществе местного коррупционера, ненадолго примирили его с действительностью, но теперь, шагая мимо полуразвалившихся складов и лавок шипчандлеров, торгующих всякой дрянью, Хансон опять помрачнел. В нос била вонь от старых гниющих канатов, пропитанных дегтем свай и дохлой рыбы, плавающей вперемешку с мусором в грязной воде у кромки причалов, и Хансон знал, что так пахнет его собственное будущее. Бесконечные переходы туда и обратно по опасным, кишащим мелями и пиратами водам, бесконечные одинаковые грузы и порты. Человек не должен так жить. Если что-то не изменится совсем скоро…Хансон уже видел, как краны с поворотными стрелами грузят на его судно застропленные двухсотфунтовые тюки с мукой. На палубе распоряжался Элайша Санторо, старший помощник, а под его началом работал Конг и несколько местных поденщиков. Поденщики были одеты в бахаги – подобие набедренных повязок, а Эли – в джинсы и футболку. Формы на «Королеве» отродясь не водилось, и единственным напоминанием о ней служила потускневшая золотая косичка на фуражке у капитана.Подойдя ближе к «Королеве», он нахмурился. Вяленые бананы должны были подвезти только на следующий день, но на причале у борта судна откуда-то появился штабель деревянных ящиков. Рядом стоял четырехтонный грузовик «мицубиси». Да и в любом случае вяленые бананы перевозят в мешках, а не в ящиках. Еще более странным ему показалось то, что Зобель-Айяла ни слова не сказал о новом грузе, а уж он-то узнал бы о нем в первую очередь, потому что лично подписывал разрешения на вывоз.Завидев капитана, с пассажирского сиденья грузовика спрыгнул мужчина и остановился у ящиков. Хансон уже различал на них знакомую эмблему фирмы «Слазенгер» – вытянувшуюся в прыжке черную пантеру. Мужчина из грузовика шагнул ему навстречу. На вид ему было лет сорок. Он уже располнел и несколько обрюзг, но отлично скроенный белоснежный костюм успешно скрывал намечающийся живот. Маленькие руки и ноги. На ногах – сверкающие лакированные туфли, на розовых, пухлых пальцах – чересчур много золотых колец.Соломенная шляпа, белоснежная, как и костюм, сидела у него на голове с несколько нарочитой небрежностью. Так обычно носят головные уборы мужчины, скрывающие лысину. Глаза прятались за темными очками «Фенди» в кожаной оправе. Такие больше подошли бы женщине. Незнакомец был гладко выбрит и источал легкий аромат дорогого одеколона. Полные губы приветливо улыбались. Зубы напоминали идеально отполированный жемчуг. Роста мужчина был невысокого, но при всей своей миниатюрности и элегантности почему-то производил впечатление человека очень опасного.– Капитан Хансон? – справился он.В голосе слышался аристократический испанский акцент.– Да.– Меня зовут Ласло Арагас. – Улыбка стала еще шире. – Друзья называют меня Ласси.Хансон кивнул. Попробуй назвать такого «Ласси», и запросто заработаешь вязальную спицу в глаз.– Чем могу быть полезен вам, мистер Арагас?– Правильнее будет сказать, чем мы будем полезны друг другу, капитан Хансон.– И чем мы будем полезны друг другу, мистер Арагас?– У меня есть груз, который требуется доставить в Сингапур, – объяснил незнакомец, – а вы, как я понимаю, идете как раз туда.– Какой груз? – поинтересовался Хансон.Арагас обвел сверкающей кольцами рукой штабель ящиков:– Мячи, капитан. Мне надо отправить эти мячи в Сингапур.– Теннисные мячи.– Совершенно верно. Особые теннисные мячи – «ультра-вис» для Уимблдона.Имелись как минимум три причины, по которым это утверждение не могло быть правдой. Во-первых, мячи для Уимблдона действительно делали в Маривелесе, но отправляли их всегда с пятнадцатого терминала в Маниле. Во-вторых, их упаковывали в картонные коробки по шестьдесят тубусов в каждой, потом коробки связывали по десять и помещали в контейнеры, а не в деревянные ящики. И в-третьих, «Слазенгер» ни при каких условиях не отправит свои драгоценные мячи на ржавом корыте вроде «Королевы Батавии».– Ясно, – кивнул Хансон.– Вам правда ясно, капитан?– Полагаю, что ясно, – медленно ответил он.– И что именно вам ясно?– Что на причале стоят деревянные ящики с эмблемой «Слазенгер».– С теннисными мячами внутри, – подсказал мужчина в белом.– Если вы в этом уверены…– Абсолютно уверен, – улыбнулся мистер Арагас.– А доктору Зобель-Айяле известно об этих мячах? – без всякого выражения спросил Хансон.Арагас захохотал. Его смех был похож на лай очень злой собаки.– Эта толстая задница? Он не станет вмешиваться, если не хочет нажить на нее неприятностей.– Ну хорошо, а я здесь при чем? – осторожно поинтересовался Хансон.Если Арагас действует в обход Айялы, без проблем не обойдется.– Мне нужен перевозчик. И вы оказались здесь очень кстати.– Но ваши теннисные мячи не включены в мой коносамент.– И не надо. Пусть этот маленький договор останется между нами.– Зобель-Айяле это не понравится.– Зобель-Айяла сделает так, как ему скажут.– Может, и так, мистер Арагас, но мне ведь еще придется сюда вернуться. У вас с ним, возможно, какие-то особые отношения, но моей заднице неприятности тоже ни к чему.– Это не ваша забота, капитан, – отрезал Арагас, перестав улыбаться. – Ваша забота – как можно скорее погрузить мои мячи.– И что я скажу про эту партию своему агенту в Сингапуре?– Ничего.– В каком смысле?– На траверзе Сентосы у вас сломается двигатель. Ремонт займет пару часов. К вам подойдет катер, и вы сгрузите мячи на него.Остров Сентоса, бывшая рыбацкая деревня, а ныне дорогой курорт, располагался перед самым входом в гавань Сингапура.– А таможня? А пограничники?– О них уже позаботились.Понятно – опять мордида. За последние четыреста лет филиппинцы успели превратить этот способ решения проблем в высокое искусство.– А что за все это буду иметь я?– Вот что. – Арагас выудил из внутреннего кармана пиджака неизменный конверт. Довольно толстый. – Евро, если не возражаете. – Когда-то все расчеты велись в американских долларах, но времена меняются. – Двадцать пять тысяч.Значит, примерно тридцать три тысячи долларов или около того, в зависимости от ежедневно меняющегося курса. Но это не важно. Важно то, что теперь уже невозможно изображать неведение. Никто не стал бы платить такие деньги за перевозку сотни ящиков с теннисными мячами.Вся ситуация выглядела довольно паршиво. Если Арагас не боится действовать в обход Айялы, значит, у него очень серьезные связи. Стало быть, в случае отказа не миновать серьезных неприятностей. С другой стороны, если взять конверт и сделать, как он говорит, можно запросто закончить жизнь в тюрьме Чанги – перспектива тоже не слишком радостная.Иными словами, он влип, и, похоже, серьезно. Выхода не видно, и дергаться бесполезно. Хансон и не стал. Он взял у Арагаса конверт, согнул его пополам и засунул в задний карман.– Вот и хорошо, – похвалил его Арагас, точно капитан был псом, освоившим несложный трюк. – Буду признателен, если погрузите ящики как можно быстрее. Сами знаете, здесь полно воришек.В порту и правда тащили все, что не приколочено, но Хансон почему-то был твердо уверен, что к ящикам Арагаса никто даже близко не подойдет.– Не проблема, – кивнул он.С борта судна, облокотившись на поручни, на них смотрел Элайша Санторо. Старшему помощнику вся эта история совсем не понравится.– Хорошо, – улыбнулся Арагас. – Рад, что мы с вами достигли взаимопонимания. На борту постарайтесь разместить ящики так, чтобы их можно было быстренько выгрузить. Я вернусь вечером, часов в семь.– Вернетесь? – удивился Хансон.– А разве я не сказал? Я буду сопровождать груз до Сингапура.Он приложил два пальца к шляпе и забрался в грузовик. Двигатель сразу же заработал, машина тронулась с места и скоро скрылась из виду. Хансон смотрел ей вслед. Конверт в заднем кармане брюк мешал ему, будто опухоль.Эли Санторо спустился по трапу и подошел к капитану. Пару минут он рассматривал ящики, а потом поинтересовался:– Что это, новый груз?Это был даже не вопрос – Эли видел Арагаса и видел конверт. Парень был еще молод, но далеко не глуп.– Что-то в этом роде, – буркнул Хансон.– У нас проблемы?– Похоже на то.Элайша Санторо, как и все на борту «Королевы Батавии», был изгоем. Ему едва исполнилось двадцать восемь лет. Три года из них он отслужил в ВМС США, потом закончил Академию торгового флота, два года проработал в береговой охране на острове Гуам и там во время самого обычного барбекю на базе умудрился потерять глаз. После этого его карьере пришел конец: Элайша лишился лицензии штурмана и шанса когда-нибудь стать капитаном. В двадцать пять лет он остался без денег, без работы, без надежды, с неясным и безрадостным будущим.Хансон встретился с Санторо, когда тот зарабатывал себе на жизнь, перегоняя яхты из Гонконга. После двух распитых в баре бутылок пива и знакомства с его послужным списком Хансон решил, что парень пригодится ему даже с повязкой на глазу. За прошедшие с тех пор три года он ни разу не пожалел о своем решении.– И что будем делать?– Мы попали и так и этак, – вздохнул Хансон. – Поднимай эти мячи на судно. Пристрой ящики так, чтобы в случае чего их можно было быстро сбросить за борт.– Как думаешь, что там на самом деле?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29