Дайте мне поспать еще часочек. Мне снился прекрасный сон, я постараюсь его досмотреть. Поспать вволю — большое наслаждение.
Капитан невольно улыбнулся при этих словах погонщика. Тем не менее он не счел возможным исполнить его просьбу, так как серьезность положения не позволяла терять времени попусту.
— Живее! Живее! Ради Бога! — вскричал капитан. — Подумайте о том, что мы еще не добрались до Рио-Секо и что если мы хотим совершить этот опасный переход до вечера, то должны торопиться.
— Совершенно верно, — ответил погонщик, успевший подняться на ноги, свежий и бодрый, как человек, пробудившийся от сна час тому назад, — вы уж извините меня, капитан. Мне и самому неприятна будет всякая дурная встреча: закон налагает на меня ответственность за целостность порученного мне груза, и если случится несчастье, я и моя семья пойдем по миру.
— Правда, я и забыл об этом условии.
— Что же тут удивительного! Ведь вас оно не касается, тогда как у меня ни на минуту не выходит из головы, и я клянусь вам, капитан, что, взявшись за это опасное дело, я уже имел множество причин раскаяться в своем поступке. У меня какое-то дурное предчувствие, что вряд ли мы совершим переход через эти проклятые горы целыми и невредимыми.
— Ну, что это еще за глупости? С вами идет сильный конвой. Чего вам опасаться?
— Я прекрасно все это понимаю, но тем не менее вполне убежден в том, что предчувствие мое меня не обманывает и что это путешествие будет для меня роковым.
Хотя у офицера тоже были все основания тревожиться, однако он не находил возможным проявлять свое беспокойство перед погонщиком — он считал необходимым возвратить ему мужество, которое тот готов был утратить.
— Да вы просто с ума сошли! — вскричал он. — Выкиньте из головы эти вздорные мысли, засевшие в вашем отяжелевшем мозгу.
Погонщик покачал головой с серьезным видом.
— Смейтесь, если вам угодно, капитан, над моими мыслями, — ответил он, — вы человек ученый и, разумеется, считаете суеверия предрассудком, не веря ни во что. А я, бедный невежественный индеец, принадлежу к людям, верующим во все то, чему верили мои предки. Отсюда вы можете сделать заключение, что даже те индейцы, которые затронуты цивилизацией, имеют слишком твердую голову для того, чтобы проникнуться вашими идеями.
— В таком случае объясните же мне, — возразил капитан, желавший окончить этот спор, не задевая самолюбия погонщика, — что именно побуждает вас думать, будто путешествие наше кончится неблагополучно? Вы не такой человек, чтобы пугаться своей тени, знаком я с вами давно и вполне уверен в вашей непоколебимой смелости.
— Спасибо на добром слове, капитан. Да, я храбр и не однажды доказывал это на деле, но все это было тогда, когда я ясно видел опасность, а не имел дело с чем-то сверхъестественным.
Капитан нетерпеливо покусывал свои усы, слушая утомительную болтовню погонщика, но, зная его как человека, не способного тратить время попусту и твердого в своих убеждениях, он решил выслушать его до конца.
Молодой человек умерил свое нетерпение и холодно спросил:
— Наверно, вы видели дурное предзнаменование незадолго до того как отправиться в путь?
— Да, именно так и было, капитан, и конечно, будь я человеком робкого десятка, я ни за что не двинулся бы с места.
— В чем же заключалось это предзнаменование?
— Не смейтесь над этим, капитан: в Священном Писании мы находим факты, когда Бог посылает людям спасительные предзнаменования, на которые те, к своему несчастью, не обращают внимания, — со вздохом произнес погонщик.
— Это правда, — пробормотал капитан, просто желая хоть что-нибудь ответить.
— Ну так вот, — продолжал погонщик, польщенный одобрением со стороны своего собеседника, — мулы мои были навьючены, караван, готовый тронуться в путь, ожидал только меня, и я хотел уже отправляться в дорогу. Желая перед этим в последний раз проститься с женой, так как разлука наша могла быть довольно продолжительна, я направился к дому, чтобы обнять ее еще раз. Уже подходя к самому порогу нашего дома, я машинально поднял глаза и увидел на крыше двух сов, смотревших на меня адским взором. При виде этого неожиданного зрелища я невольно задрожал и опустил глаза вниз. В ту же самую минуту дорогу переходили два солдата, которые несли на носилках умирающего; сзади них шел монах, читавший покаянные псалмы и подготавливавший больного к кончине, достойной истинного христианина, но раненый только ядовито смеялся в лицо монаху. Вдруг он приподнялся на носилках, глаза его оживились, он повернулся в мою сторону, насмешливо посмотрел на меня и, снова падая на свое ложе, пробормотал следующие слова, относящиеся, по-видимому, ко мне:
«Hasta luevo ».
— Гм! — произнес капитан.
— Не правда ли, приглашение на свидание от этого человека было очень лестным для меня? — продолжал погонщик. — Я был до глубины души поражен этими словами и устремился было к говорившему, чтобы хорошенько обругать его, но тот был уже мертв.
— А что это был за человек? Вы его знаете?
— Да, это был один грабитель, который вступил в драку с горожанами и был ими смертельно ранен. Его принесли и положили на ступеньки собора, чтобы он там испустил свой последний вздох.
— Это все? — спросил капитан.
— Да.
— Ну, мой друг, я хорошо поступил, настояв на том, чтобы вы рассказали мне о причинах своего беспокойства.
— А-а?
— Разумеется, так как вы неверно поняли полученное вами предзнаменование.
— Почему же вы так думаете?
— А вот я сейчас объясню вам: предзнаменование это заставляет нас сделать вывод, что с помощью благоразумия и неусыпной бдительности вы преодолеете все козни и повергнете к своим ногам разбойников, у которых хватит смелости на вас напасть.
— О-о! — радостно вскричал погонщик. — Вы уверены в справедливости своего толкования?
— Как в своем собственном спасении при переходе в другой мир, — набожно ответил капитан.
Погонщик твердо верил словам капитана, к которому он питал глубокое уважение за его превосходные качества, поэтому он нисколько не усомнился в справедливости того объяснения, которое Мелендес дал неприятному предзнаменованию, желая ободрить своего подчиненного — он сейчас же пришел в хорошее настроение и, щелкнув пальцами, сказал с лукавым видом:
— Если все это так, то я ничем не рискую. В таком случае мне незачем ставить Соледадской Богоматери свечку, которую я ей обещал поставить?
— Совершенно ни к чему, — подтвердил капитан.
Вполне приободрившись, погонщик поспешил приняться за свои обычные дела.
Таким образом, молодому человеку удалось, подстроившись под склад мыслей индейца, незаметно заставить его позабыть о своих предрассудках.
Между тем в лагере все пришло в движение, погонщики чистили и навьючивали мулов, а драгуны седлали своих лошадей, готовясь к выступлению в поход.
Капитан с лихорадочным нетерпением следил за действиями своего отряда. Одних он торопил, других награждал похвалою, наблюдая за точным исполнением своих приказаний.
Когда все приготовления были окончены, молодой офицер приказал солдатам завтракать стоя, держа поводья в руках, чтобы потратить на завтрак как можно меньше времени, а затем подал команду трогаться в путь.
Солдаты сели на лошадей, но в ту минуту, когда колонна двинулась с места стоянки, в кустах послышался сильный шум, ветви с треском раздвинулись, и из чащи леса показался всадник в форме мексиканского драгуна. Он во весь опор скакал по направлению к отряду, от которого находился уже на довольно близком расстоянии.
Подъехав к капитану, он тотчас же остановился и, отдавая воинскую честь, произнес:
— Я имею честь говорить с капитаном Мелендесом?
— Совершенно верно, — удивленно ответил капитан, — что вам угодно?
— Мне? Ровно ничего, — сказал солдат, — но у меня есть пакет для передачи в собственные руки вашей милости.
— Пакет? Откуда?
— От его превосходительства генерала Хосе Мария Рубио. В этом донесении говорится о чем-то очень важном, так как генерал приказал мне беречь депешу как зеницу ока и вручить ее вам как можно скорее. Я проделал сорок семь лье в течение девятнадцати часов.
— Превосходно, — сказал капитан, — давайте его сюда.
Драгун вынул из-за пазухи большой пакет, запечатанный красной печатью, и почтительно протянул его капитану.
Последний взял его, распечатал, но, прежде чем приступить к чтению, бросил подозрительный взгляд на солдата, неподвижно стоявшего перед ним. Драгун не моргнув выдержал этот взгляд.
На вид этому человеку было лет тридцать с небольшим, он был высок и статен, военная форма, в которую он был одет, сидела на нем с замечательной ловкостью. Умное лицо светилось лукавством и хитростью. Выражение это еще более усиливалось тем, что у драгуна были черные глаза, находившиеся в постоянном движении, взгляд которых никогда не останавливался прямо на капитане. Словом, вновь прибывший как две капли воды походил на мексиканского солдата, и вид его не заключал в себе ничего такого, что могло бы привлечь к себе внимание или возбудить подозрение.
Однако капитан с трудом победил свое отвращение, мешавшее ему вступить в переговоры с солдатом. Причину этого капитан и сам не мог с точностью определить. Но в человеческой природе существуют законы, влияние которых не подлежит сомнению, и благодаря этим законам у вас по первому впечатлению составляется определенный взгляд на человека, с которым вам приходится иметь дело, и тогда вы его называете симпатичным или антипатичным, то есть чувствуете к нему невольное влечение или же относитесь к нему с известным предубеждением. Откуда берется подобное предвзятое мнение о человеке, редко, впрочем, бывающее ошибочным? Мы затрудняемся ответить на это и должны ограничиться простым признанием факта, в существовании которого сами не один раз имели случай убедиться и на деле проверить его последствия.
— Где вы покинули генерала? — спросил офицер, машинально вертя в пальцах распечатанную депешу, на которую он еще ни разу не взглянул.
— В Пасо-Редондо, неподалеку от Пориа де-Гваделупе, капитан.
— Понятно… Кто вы такой? Как ваше имя?
— Я ординарец его превосходительства, зовут меня Грегорио Лопес.
— Вам известно содержание депеши?
— Нет, хотя я и предполагаю, что в ней заключается нечто важное.
Солдат отвечал на все вопросы капитана без малейшего замешательства. Очевидно было, что он говорит правду.
Наконец капитан решился прочесть депешу. Скоро его брови нахмурились, и на лице появилось выражение неудовольствия.
Депеша гласила следующее:
Пасо-Редондо, 18…
Генерал дон Хосе Мария Рубио, главнокомандующий техасской армией, имеет честь известить капитана дона Хуана Мелендеса де Гонгора, что в стране вновь вспыхнули волнения. Несколько шаек бандитов и пограничных бродяг захватили в свои руки все окрестности, грабя и сжигая асиенды, захватывая в плен конвойных солдат и перехватывая курьеров. При столь серьезном положении дела, угрожающем общему благу и безопасности жителей, на правительстве лежит важный долг — принять в интересах всеобщей пользы решительные меры к подавлению беспорядков, чтобы не дать им принять большие размеры. Ввиду всего этого Техас объявлен находящимся на осадном положении…
Далее следовало перечисление мер, принятых генералом для подавления восстания. Депеша оканчивалась следующими словами:
… Генерал дон Хосе Мария Рубио получил уведомление от лазутчиков, на преданность которых он может вполне рассчитывать, о том, что один из главарей восстания, прозванный товарищами Ягуаром, собирается захватить караван, охрана которого вверена капитану дону Хуану Мелендесу де Гонгора, и с этой целью вышеупомянутый главарь предполагает поджидать прибытия каравана, устроив засаду у Рио-Секо, в месте, наиболее благоприятном для внезапного нападения. Генерал Рубио приказывает капитану Мелендесу взять себе в проводники подателя настоящей депеши, человека надежного и преданного, который проведет караван к броду дель-Венадо, где к нему присоединится конный отряд, посланный генералом для того, чтобы обеспечить каравану полную безопасность. Капитану Мелендесу поручается командование над обоими отрядами и предписывается в возможно более короткий срок присоединиться к генералу в его главной квартире.
Да хранит вас Бог.
Главнокомандующий техасской армией
генерал дон Хосе Мария Рубио.
Внимательно прочитав эту депешу, капитан поднял глаза и с минуту смотрел на солдата пристальным, зорким взглядом. Но тот, опустив руку на эфес своей сабли, беззаботно играл кисточкой темляка, не обращая, по-видимому, ни малейшего внимания на то, что происходит вокруг него.
— Приказ ясен! — тихо повторил несколько раз капитан. — Я обязан его исполнить, хотя все подсказывает мне, что этот человек изменник. — Затем он громко добавил:
— Разве вы хорошо знакомы с этой местностью?
— Я здешний уроженец, капитан! — ответил драгун. — Нет ни одной затерянной в лесу тропинки, по которой бы я не бегал еще ребенком.
— Вам известно, что вы должны будете служить мне проводником?
— Его превосходительство генерал оказал мне честь, посвятив меня в это дело, капитан.
— А вы вполне уверены, что доведете нас целыми и невредимыми до пункта встречи с отрядом кавалерии?
— Я употреблю все усилия и исполню все, что будет в моих силах.
— Прекрасно. Вы устали?
— Это скорее относится к моей лошади, чем ко мне. Если вы прикажете дать мне другую, я немедленно поступлю в ваше распоряжение, так как вижу, что вы торопитесь.
— Это правда. Выбирайте.
Гонец не заставил повторять приказания. В отряде было несколько запасных лошадей. Он выбрал из них одну и перенес на нее сбрую со своей собственной. Все это потребовало нескольких минут, по прошествии которых всадник уже сидел верхом.
— Я весь к услугам вашей милости, — сказал он, обращаясь к капитану.
— В путь! — произнес на это Мелендес и мысленно добавил: — Я ни на минуту не упущу из виду этого бездельника.
ГЛАВА XXVII.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34