— Для меня великолепный случай? — удивленно воскликнул монах. — Какое же он ко мне имеет отношение?
— Вы получите возможность просвещать язычников и обратить их в нашу святую веру, — с невозмутимым хладнокровием ответил капитан.
При этом неожиданном для него предположении монах сделал страшную гримасу.
— На кой мне черт нужен такой случай! — вскричал он, с силой щелкнув пальцами. — Пусть воспользуется им какой-нибудь дурак! У меня же нет ни малейшей охоты сделаться мучеником.
— Как вам будет угодно, ваше преподобие, тем не менее вы не правы.
— Все может быть, любезный капитан. Но будь я проклят, если поеду с вами к этим язычникам. Через два дня мы распростимся друг с другом.
— Так скоро?
— Что же делать! Я рассчитываю, что, прежде чем углубиться в прерии, вы доведете сопровождаемый вами караван до братства святого Иакинфа, расположенного на самом краю мексиканских владений, где начинаются уже прерии.
— Это весьма вероятно.
— Ну, а я поеду с погонщиками мулов, и так как караван минует все опасные переходы, то мне уже нечего будет опасаться. Путешествие мое сделается одним из самых приятнейших.
— А-а! — проговорил капитан, кидая на монаха внимательный взгляд. Но продолжить эту беседу, которая, по-видимому, сильно его интересовала, ему уже не пришлось, потому что в этот самый момент один из всадников, ехавших во главе каравана, прискакал во весь опор к капитану, остановился перед ним и, наклонившись к нему, шепотом сказал ему на ухо несколько слов.
Капитан окинул зорким взглядом окрестность, выпрямился в седле и проговорил, обращаясь к солдату:
— Хорошо! А сколько их всего?
— Двое, господин капитан.
— Наблюдайте за ними, не подавая, однако, повода думать, что они уже в плену. Когда мы сделаем привал, я их подвергну допросу. Поезжайте к своим товарищам.
Солдат почтительно наклонил голову, ничего не сказав капитану, и удалился так же быстро, как и приехал.
Капитан Мелендес давно уже приучил своих подчиненных не вдаваться в обсуждение его распоряжений, а повиноваться беспрекословно.
Мы отмечаем это обстоятельство потому, что подобное отношение подчиненных к своему начальству чрезвычайно редко встречается в Мексике, где о военной дисциплине и субординации не имеют понятия.
Дои Хуан приказал конвою выровняться и прибавить шагу.
Монах с затаенным беспокойством следил за разговором офицера с солдатом, из которого ему не удалось уловить ни одного слова. Когда капитан убедился в точном исполнении отданных им приказаний и снова поехал рядом с отцом Антонио, то последний сделал попытку удовлетворить свое любопытство, спросив у капитана о том, что случилось и почему лицо офицера внезапно сделалось столь серьезным.
— О-о! — произнес он, обращаясь к капитану с громким смехом. — Какой вы стали мрачный, капитан! Уж не попались ли вам с правой руки три совы? Язычники считают это дурным предзнаменованием.
— Может быть! — сухо ответил капитан.
В тоне, которым были сказаны эти слова, невозможно было уловить ни одной дружественной или ласковой нотки, из чего монах заключил, что дальнейшая беседа уже невозможна. Он сейчас же прекратил разговор, прикусил язык и безмолвно поехал рядом со своим спутником.
Через час отряд прибыл на место стоянки. Ни монах, ни офицер не проронили ни одного словечка, только по мере того как они приближались к месту, где предстояло сделать привал, каждым из них, по-видимому, все более и более овладевало беспокойство.
ГЛАВА XV. Привал
Когда караван достиг места стоянки, солнце почти исчезло за горизонтом.
Место это, расположенное на вершине довольно крутого холма, было выбрано с той предусмотрительностью, которой вообще отличаются техасские и мексиканские охотники. Неожиданное нападение было совсем невозможно, а вековые деревья, украшавшие собою гребень возвышенности, в случае вооруженного столкновения представляли надежное прикрытие от вражеских пуль.
Мулов освободили от поклажи, но сделано это было совсем не так, как бывает обыкновенно: вместо того чтобы устроить из вьюков нечто вроде бруствера для защиты лагеря, их сложили в кучу и поместили в таком месте, где они были в полной безопасности от посягательства со стороны грабителей, которые случайно или умышленно могли появиться около лагеря с наступлением темноты.
Вокруг лагеря зажгли семь или восемь больших костров, чтобы заставить диких животных держаться в отдалении. Мулы получили свою порцию маиса, который для них насыпали в мешочки, положенные на землю. Затем, поставив вокруг лагеря часовых, солдаты и погонщики деятельно взялись за приготовление для себя скудного ужина, который был для них решительно необходим, чтобы восстановить силы после утомительного дневного перехода.
Капитан Мелендес и монах, отойдя немного в сторону от разведенного для них костра, покуривали сигаретки из маиса, в то время как денщик офицера спешно готовил ужин для своего хозяина. Мы должны заметить, что ужин этот был столь же прост, как и ужин остальных членов каравана, но голод делал его не только сносным, но даже необыкновенно вкусным, хотя состоял он из двух кусков вяленой говядины и четырех или пяти сухих маисовых лепешек.
Капитан быстро покончил с едой. Он поднялся с места и, так как уже наступила ночь, отправился в обход сторожевых постов, чтобы удостовериться, что все в должном порядке. Когда он вернулся к своему месту у костра, отец Антонио, протянув ноги к огню и заботливо укутавшись в свое плотное сарапе, спал или делал вид, что спит, причем руки его были сжаты в кулаки.
Дон Хуан посмотрел на него с невыразимой ненавистью и презрением, задумчиво покачал головой и отдал денщику, молча ожидавшему распоряжений своего командира, приказание привести пленных.
Пленники эти до сих пор находились в некотором отдалении. Хотя с ними и обращались вполне деликатно, тем не менее легко было заметить, что за ними зорко следят и тщательно их стерегут. Впрочем, вследствие своей беспечности, а быть может, и по другой какой-нибудь причине, они, по-видимому, не подозревали, что их удерживают в качестве пленных, так как у них не отобрали оружия. Однако при взгляде на их крепкое телосложение и энергичное выражение лиц, хотя им обоим и перевалило за пятьдесят, можно было предположить, что, выждав удобный момент, они попытаются вернуть себе свободу, хотя бы и пришлось пустить в ход физическую силу.
Они беспрекословно последовали за денщиком и скоро очутились перед командиром отряда.
Ночь была темная, но костры горели так ярко, что легко можно было разглядеть лица незнакомцев.
Увидев их, дон Хуан не мог скрыть своего удивления, причем один из пленных быстро поднес к своим губам палец, чтобы посоветовать капитану вести себя осторожно, и указал глазами на лежавшего перед ними на земле монаха.
Капитан понял это немое предостережение, на которое и ответил легким кивком головы, а затем, выказывая полнейшее равнодушие и небрежно вертя между пальцев сигаретку, спросил:
— Кто вы такие?
— Охотники, — отвечал без малейшего колебания один из пленных.
— Вас встретили несколько часов тому назад на берегу реки.
— Это правда.
Пленник зорко огляделся, а затем, обращая свой взор на офицера, заметил:
— Прежде чем ответить на ваши вопросы, я желал бы, в свою очередь, узнать от вас одну вещь.
— Какую именно?
— По какому праву вы меня допрашиваете?
— Посмотрите хорошенько кругом, — ответил капитан, нисколько не смущаясь.
— Я понимаю, что вы хотите этим сказать: по праву сильного, не так ли? Я — вольный охотник и не признаю по отношению к себе другого закона, кроме собственной воли, и господином своим считаю одного себя.
— О-о! Да вы говорите гордым языком, compadre .
— Я говорю языком человека, не привыкшего повиноваться ничьей посторонней воле. Захватив меня в свои руки, вы злоупотребили не своей силой, потому что солдаты ваши скорее бы убили меня, чем заставили за собой следовать, если бы я сам этого не пожелал, но той легкостью, с которою я вам доверился. Поэтому я заявляю вам свой протест и требую, чтобы вы немедленно возвратили мне свободу.
— Ваша надменная речь не производит на меня ни малейшего впечатления, и если б я только захотел заставить вас заговорить, то уж, конечно, в моем распоряжении нашлись бы средства для этого.
— Да, — заметил с горечью пленник, — мексиканцы не забывают, что в числе их предков были испанцы, и умеют при случае пускать в дело пытку. Ну что ж, капитан, попробуйте, помешать вам некому. Надеюсь, что мои седые волосы не спасуют перед вашими молодыми усами.
— Довольно об этом, — с раздражением вскричал капитан. — Если я возвращу вам свободу, кем вы окажетесь, врагами или друзьями?
— Ни теми ни другими.
— Что вы хотите этим сказать?
— Мой ответ и без того очень ясен.
— Тем не менее я его не понимаю.
— Ну так я поясню его вам в двух словах.
— Говорите.
— Случаю угодно было нас столкнуть, хотя мы и направлялись в разные стороны. Если теперь мы расстанемся, то никто из нас не унесет после этой встречи в своем сердце чувства ненависти, так как ни вы ни я не будем иметь повода жаловаться друг на друга. Тем более что нам, по всей вероятности, и не придется никогда больше увидеться.
— Гм! Однако не подлежит никакому сомнению, что вы кого-то поджидали на дороге, когда вас там встретили мои солдаты.
Пленник рассмеялся.
— Кто знает! — ответил он, произнося эти слова с особым ударением. — Может быть, мы поджидали более ценную добычу, чем вы думаете, и в ловле которой не отказались бы принять участие и вы.
Монах сделал легкое движение и открыл глаза, делая вид, что он просыпается.
— Как, — сказал он, обращаясь к капитану и слегка позевывая, — вы все еще не спите, сеньор дон Хуан?
— Нет еще, — ответил тот, — я занят допросом двух людей, задержанных моим авангардом несколько часов тому назад.
— А-а! — проговорил монах, кидая на незнакомцев презрительный взгляд. — Эти господа не внушают мне ни малейшего опасения.
— Вы так думаете?
— Я не знаю, какое и у вас основание бояться этих людей?
— Э! Может быть, это шпионы.
Отец Антонио принял отеческий вид.
— Шпионы! — ответил он. — Значит, вы боитесь засады?
— При тех обстоятельствах, в которых мы находимся, это предположение не заключает, мне кажется, в себе ничего невероятного.
— Ба-а! Это было бы необычайно в здешней стране и при том конвое, который находится в вашем распоряжении. Сверх того, оба этих человека, насколько я мог понять, от дались в ваши руки без всякого сопротивления, тогда как легко могли бы ускользнуть.
— Это правда.
— Значит, у них не было дурных намерений, это очевидно. На вашем месте я преспокойно отпустил бы их на все четыре стороны.
— Таково ваше мнение?
— Без всякого сомнения, да.
— Кажется, эти два незнакомца вас очень интересуют?
— Меня? С чего вы это взяли? Я стараюсь рассудить по справедливости, вот и все, а теперь поступайте как знаете, я умываю руки.
— Может быть, вы и правы, однако я не отпущу этих людей на свободу до тех пор, пока они не назовут мне имени того человека, которого они поджидали.
— А разве они поджидали кого-нибудь?
— Я сужу об этом на основании их собственных слов.
— Это правда, капитан, — ответил тот из пленников, который говорил до сих пор, — но хотя мы и знали о том, что вы поедете, однако поджидали мы не вас.
— Так кого же?
— Вы непременно хотите об этом знать?
— Разумеется.
— Так отвечайте вы, отец Антонио, — насмешливо сказал пленник, — так как вы один в состоянии назвать имя, которое капитану желательно знать.
— Я?! — вскричал монах, подпрыгивая от гнева и побледнев как мертвец.
— А-а! — заметил капитан, поворачиваясь к монаху, — Дело начинает становиться интересным.
Редкое зрелище представляли из себя четыре наших героя, стоя лицом к лицу друг с другом около костра, пламя которого освещало их фантастическим светом.
Капитан беспечно покуривал свою сигаретку, насмешливо поглядывая на монаха, на лице которого боязнь и нахальство вели ожесточенную борьбу, за всеми перипетиями которой легко было уследить. Оба охотника, скрестив на груди руки, мрачно улыбались и в душе, по-видимому, радовались смущению человека, которого они столь резко и грубо заставили выйти на сцену.
— Не делайте, пожалуйста, удивленного вида, отец Антонио, — промолвил наконец один из пленников, — вы ведь отлично знаете, что поджидали мы именно вас.
— Меня? — задыхающимся голосом ответил монах. — Клянусь честью, этот несчастный сошел с ума!
— Я и не думал сходить с ума, отец Антонио, — сухо ответил пленник, — и вам придется поплатиться за те выражения, которыми вам угодно меня награждать.
— Так сознавайтесь же, — грубо заметил тот из пленных, который до сего времени молчал. — У меня нет ни малейшей охоты быть повешенным ради вашего удовольствия.
— Что неизбежно и случится, — спокойно добавил капитан, — если вы, senores caballeros, не потрудитесь дать мне удовлетворительное объяснение своим поступкам.
— Ну, вот видите, ваше преподобие, — проговорил пленник, — наше положение начинает становиться рискованным. Извольте же отнестись к делу серьезно.
— О-о! — вскричал с яростью монах. — Я попал в ужасную западню.
— Довольно! — прервал его капитан громовым голосом. — Эта комедия не может продолжаться больше, отец Антонио. Не вы попали в ужасную западню, а, наоборот, я должен был попасть в нее по вашей милости. Я знаю вас с давних пор, и все ваши планы известны мне до мельчайших подробностей. Вы уже давно ведете свою опасную игру. Нельзя служить одновременно и Богу и черту без того, чтобы это рано или поздно не открылось. Я ведь хотел только сделать вам очную ставку с этими честными людьми, чтобы привести вас в смущение и заставить сбросить с себя ту маску ханжества, которую вы постоянно на себя надеваете.
Пораженный резкостью этих слов, монах некоторое время не мог вымолвить ни одного слова, сознавая полную справедливость обращенных к нему упреков. Наконец он поднял голову и, обращаясь к капитану, высокомерно спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34