Пауни также справедливы, они хотят жить в мире с моим отцом, так как он не виноват в том, в чем его упрекают. Ответственность падает на другого.
Начало речи произвело благоприятное впечатление на слушателей, в особенности на молодую мать, которая чувствовала, как исчезает ее беспокойство и на его место в сердце проникает радость.
— Пауни, — продолжал вождь, — возвратят моему отцу все взятые у него товары. Он, со своей стороны, даст обещание покинуть места охоты пауни и удалиться со всеми пришедшими с ним бледнолицыми. Пауни откажутся мстить убийцам своих братьев, и вражда между краснокожими и бледнолицыми прекратится. Я сказал.
После этих слов воцарилось молчание.
Присутствующие были поражены. Условия эти принять было немыслимо, война была неизбежна.
— Что скажет на это мой отец? — спросил вождь по прошествии минуты.
— Увы, вождь, — печально ответил капитан, — я не могу согласиться на подобные условия, это немыслимо. Все, что я могу сделать, это удвоить первоначальную плату.
Вождь презрительно пожал плечами.
— Черный Олень ошибся, — сказал он с презрительной улыбкой, — у бледнолицых действительно лицемерный язык.
Невозможно было объяснить вождю истинное положение вещей. Со слепым упорством, составляющим особенность его расы, он не хотел ничего слушать, и чем больше пытались доказать ему, что он не прав, тем сильнее он убеждался в противном.
В час ночи канадец и Черный Олень удалились, причем капитан проводил их до укреплений.
Когда они ушли, Джеймс Уатт в глубокой задумчивости вернулся в башню. На пороге он споткнулся о довольно объемистый предмет. Он нагнулся, чтобы его рассмотреть.
— О, — вскричал он поднимаясь, — так они в самом деле думают воевать! By God! Они меня узнают!
Предмет, на который наткнулся капитан, оказался связкой стрел, перевязанных змеиной кожей. Оба конца этой кожи и наконечники стрел были вымазаны кровью.
Черный Олень, уходя, бросил связку в знак объявления войны.
Всякая надежда на мир исчезла, нужно было готовиться к битве.
После первоначального оцепенения к капитану вернулось его хладнокровие, и, хотя день еще не наступил, он приказал разбудить колонистов и собрал их перед башней, чтобы обсудить средства избавления колонии от угрожавшей ей опасности.
ГЛАВА IX. Пауни
Теперь мы поясним некоторые подробности нашего рассказа, которые могли показаться читателю неясными.
При всех своих крупных недостатках краснокожие питают доходящую до фанатизма любовь к родине, которую им ничто не может заменить.
Обезьянье Лицо не солгал капитану, назвав себя одним из главных вождей племени Змеи. Это было правдой. Он лишь утаил от него причину своего изгнания из племени.
Теперь вполне своевременно будет рассказать, в чем эта причина заключалась.
Обезьянье Лицо не только страдал неимоверным честолюбием, но сверх того, что весьма необычно для индейца, у него не было никаких религиозных убеждений, и он был совершенно чужд тех пристрастных и суеверных взглядов, которым в такой степени подвержены его соплеменники. Это был человек неверующий, бесчестный и крайне развратный.
Ему еще в детстве случалось попадать в города Соединенных Штатов, где он и приобрел непосредственное знакомство с цивилизацией. Но, не будучи в состоянии отличить в этой цивилизации дурное от хорошего и удержаться в должных границах, он, как это всегда бывает в подобных обстоятельствах, позволил себе увлечься тем, что больше всего льстило его вкусам и наклонностям, усвоив те из обычаев белых, которые были угодны его явно испорченному характеру.
Поэтому, когда он вернулся к своему племени, его слова и поступки настолько не согласовались с тем, что происходило и говорилось вокруг него, что он скоро возбудил против себя ненависть и презрение своих соотечественников.
Самыми ярыми его врагами сделались, разумеется, шаманы, которых он ставил иногда в смешное положение.
Как только Обезьянье Лицо восстановил против себя всемогущую жреческую касту, ему пришлось отказаться от своих честолюбивых проектов. Все его происки не удавались, тайное противодействие мешало исполнению составляемых им планов в ту самую минуту, когда он был убежден в полном их успехе.
В продолжение довольно большого промежутка времени вождь, не зная, что ему предпринять, благоразумно занимал выжидательную позицию, внимательно наблюдая за всеми действиями своих врагов, и с кошачьим терпением, глубоко укоренившимся в его характере, ждал, чтобы случай указал ему человека, на которого должна будет обрушиться его месть. Употребив в дело все доступные ему средства, он не замедлил открыть, что тот, кому он был обязан своими неудачами, был не кто иной, как главный шаман племени.
Шаман этот был старцем, всеми любимым и уважаемым за свою мудрость и доброту. Обезьянье Лицо некоторое время не обнаруживал своей ненависти, но однажды на совете, во время самых жарких споров, он дал волю своей ярости и, бросившись на несчастного старика, пронзил его кинжалом на глазах у всех старейшин племени прежде, чем присутствующие успели помешать исполнению этого намерения.
Убийство шамана переполнило меру отвращения, внушаемого этим жалким человеком. На совете вожди решили изгнать его со своей земли, отказав ему в гостеприимстве и пригрозив самыми жестокими карами в случае, если он осмелится к ним возвратиться.
Обезьянье Лицо, не будучи в силах воспротивиться этому решению, удалился в изгнание, затаив месть в своем сердце и произнося самые страшные угрозы.
Мы уже видели, как выполнил он эту месть, продав землю своего племени американцам и причинив гибель тем, кто содействовал его изгнанию. Но едва удалось ему достигнуть своей цели, как в душе этого человека совершилась странная перемена. Вид страны, где он родился и где покоился прах его предков, со страшной силой пробудил в нем чувство любви к отечеству, которое он считал в себе погасшим, но которое лишь заглохло в нем на время.
Позор гнусного преступления, которое он совершил, продав врагам своего племени земли, на которых они с давних пор охотились, никем не стесняемые, ожесточение, с которым американцы принялись изменять внешний вид этих земель и срубать вековые деревья, под сенью которых столь долгое время проходили советы их племени, — все эти причины заставили его замкнуться в себе. Горько раскаиваясь в преступлении, на совершение которого его толкнула ненависть, он искал случая примириться со своими соотечественниками, чтобы помочь им вернуть то, чего они лишились по его вине.
Иными словами, он решил изменить своим новым друзьям и стать на сторону старых.
К несчастью, человек этот ступил на роковой путь, и каждый новый его шаг на этом пути ознаменовывался преступлением.
Примириться со своими соотечественниками удалось ему гораздо легче, нежели он предполагал. Они разбрелись по лесам, окружавшим колонию, где и жили, отчаявшись в своей участи.
Обезьянье Лицо смело явился к своим соплеменникам, предусмотрительно скрыв от них, что он один был причиной обрушившихся на них бедствий. Напротив, индейцам казалось, что Обезьянье Лицо своим возвращением оказал им услугу, так как он заявил, что мотивом, побудившим его вернуться, было известие о постигших его собратьев неожиданных несчастьях. Что если бы они продолжали жить счастливо, то он никогда не подумал бы о возвращении, но после того, как их постигла катастрофа, у него исчезла всякая ненависть, а осталось лишь желание принять участие в отмщении бледнолицым, этим вечным неумолимым врагам краснокожих.
Словом, он сумел выставить напоказ столько прекрасных чувств и придать такую окраску своему поступку, что вполне преуспел в стремлении обмануть индейцев и убедить их в чистоте своих намерений и своей честности.
Затем он с дьявольским искусством составил против американцев грандиозный заговор, к участию в котором ловко сумел привлечь и другие союзные индейские племена, и, сохраняя видимость дружбы с колонистами, готовил для них втихомолку полную гибель.
Влияние, которое он в короткое время приобрел в своем племени, было громадное. Только три человека в душе не доверяли ему и зорко следили за каждым его шагом. Это были канадский охотник Транкиль, Черный Олень и Голубая Лисица.
Транкиль не мог себе объяснить поведение вождя. Ему казалось очень странным, что этот человек мог таким образом завязать дружбу с американцами. Несколько раз расспрашивал он его по этому поводу, но Обезьянье Лицо, всякий раз обходя вопросы, отвечал уклончиво.
Транкиль, подозрения которого росли день ото дня, желая все-таки узнать, как относиться ему к этому человеку, поступки которого становились все более и более подозрительными, на совете всего племени вызывался вместе с Черным Оленем отправиться к капитану Уатту для объявления войны.
Обезьянье Лицо протестовал против выбора посланцев, считая их своими тайными врагами, но не обнаружил своей злобы, ведь дело зашло настолько далеко, что все было готово к выходу на тропу войны, и что-либо менять было уже поздно.
Таким образом, Транкиль и Черный Олень отправились с поручением объявить войну бледнолицым.
— Я сильно ошибаюсь, — говорил дорогой канадец своему другу, — или думаю совершенно правильно, полагая, что сейчас нам придется узнать нечто новое об Обезьяньем Лице.
— Вам так кажется?
— Я готов биться об заклад. Я убежден, что негодяй ведет двойную игру, обманывая нас в своих корыстных интересах.
— Я сам ему не очень доверяю, но мне не хочется думать, что его подлость заходит так далеко.
— Мы скоро узнаем, как к нему относиться. Во всяком случае, обещайте мне одно.
— Что именно?
— Что вы предоставите право вести переговоры мне одному. Я лучше вас знаю, как вести дело с американцами.
— Я согласен, — отвечал Черный Олень, — вы будете действовать на свой страх и риск.
Через пять минут они достигли колонии. В предшествующей главе мы уже рассказали о том, как их там приняли и какого рода разговор произошел между ними и капитаном Уаттом.
Обычай объявлять войну своим неприятелям, существующий у индейцев, может показаться странным, так как в Европе краснокожих считают неразвитыми дикарями. Но это большая ошибка. Краснокожие обладают в высшей степени благородным характером и никогда, если дело заключается не в похищении лошадей или угоне скота, они не нападут на врага, не дав ему предварительно знать, чтобы он держался настороже.
Североамериканцы, впрочем, умело воспользовались этим рыцарским духом, которого, как мы должны, к их вечному стыду, сознаться, сами они не имеют и которому обязаны большей частью своих побед над краснокожими.
В нескольких шагах от колонии оба наших героя разыскали своих лошадей, которых оставили, спутав им ноги, вскочили на них и быстро двинулись в путь.
— Ну, — спросил Транкиль у вождя, — что вы об этом думаете?
— Брат мой прав. Обезьянье Лицо часто нам изменял. Очевидно, это его рук дело.
— Что же предполагаете вы теперь делать?
— Я еще не знаю, быть может, разоблачать его будет опасно.
— Я не разделяю вашего мнения, вождь. Присутствие этого предателя в наших рядах может только повредить делу.
— Посмотрим сперва, каковы его намерения.
— Хорошо. Но позвольте мне сделать одно замечание.
— Я слушаю, брат.
— Почему, узнав о существовании подложной купчей крепости, вы все-таки непременно хотите воевать с этим американцем, хотя уже выяснилось, что он стал жертвой обмана со стороны Обезьяньего Лица?
На лице вождя показалась хитрая усмешка.
— Бледнолицый не был обманут, — сказал он, — потому что согласился на подлог.
— Я вас не понимаю, вождь.
— Я сейчас объясню. Имеет ли мой брат понятие о том, как продают землю?
— Право, нет. Я должен вам сознаться, что, не имея до сих пор нужды ни в купле, ни в продаже, я совсем не интересовался этим вопросом.
— А-а! Тогда я расскажу сейчас об этом моему брату.
— Вы доставите мне этим огромное удовольствие. Больше всего на свете я стремлюсь к приобретению знаний, и это может пригодиться и в данном случае, — со смехом сказал канадец.
Индеец поведал Транкилю о том, что когда белый человек желает приобрести землю охоты какого-либо племени, он обращается к его главным вождям, перед которыми, выкурив предварительно трубку мира, излагает свою просьбу, причем предлагаемые им условия рассматриваются очень внимательно. Если обе заинтересованные стороны приходят к соглашению, то верховным шаманом племени снимается план местности, покупатель выдает товары, предназначенные для уплаты, все вожди подписываются под планом, на деревьях томагавком делаются зарубки, намечаются границы — и новый хозяин немедленно вступает во владение.
— Гм! — пробормотал Транкиль. — Однако это довольно просто.
— На каком совете седовласый вождь курил трубку мира? Где те старейшины, которые вели с ним дело? Пусть он покажет деревья с зарубками.
— Действительно, мне кажется, это будет для него довольно затруднительно, — заметил охотник.
— Седая Голова знал, — продолжал вождь, — что Обезьянье Лицо его обманывает. Но земля ему понравилась, и он рассчитывал завладеть ею во что бы то ни стало, пустив в ход оружие.
— Это похоже на правду.
— Седая Голова не стал с нами спорить. Он захотел уговорить нас, предложив еще несколько тюков товара. Так когда же бледнолицые правдивы и не лукавят?
— Благодарю вас, — заметил со смехом охотник.
— Я не говорю о соотечественниках моего брата, на которых я никогда еще не имел случая пожаловаться, а имею в виду только Длинных Ножей. Согласен ли мой брат с тем, что я имел право оставить при своем уходе намазанные кровью стрелы?
— Может быть, в данном случае вы немножко поторопились, вождь. Но у вас столько причин ненавидеть американцев, что я не решаюсь вас порицать.
— Значит, я могу рассчитывать на содействие моего брата?
— С какой стати я буду вам в нем отказывать, вождь? Дело ваше, как и всегда, правое.
— Спасибо, ружье моего брата будет нам полезно.
— Вот мы и пришли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34