– Да, там. Во мне. Скорее, Дамастес, скорее!
Я толкнул, поначалу встретив сопротивление, но потом запирающая мышца расслабилась и снова плотно сжалась, когда я скользнул внутрь. Мне больше не было дела до Никеи, генералов и всего остального – мы воспаряли все выше и выше, поднимаясь в небеса.

Все суда, когда-либо построенные в Никее, вышли нам навстречу, когда «Таулер» величественно подплывал к украшенному флагами причалу. Люди кричали, дули в свистки и рожки, били в барабаны. На берегу стояло несколько оркестров, и каждый играл отдельную мелодию, хотя когда мы приблизились, они достигли согласия и грянули нумантийский гимн. К несчастью, они начали вразнобой, поэтому весела какофония продолжалась.
Никейцы столпились за канатными заграждениями в дальнем конце причала, едва сдерживаемые кавалеристами в ярких мундирах. Это были Золотые Шлемы Никеи, парадная гвардия, появлявшаяся в полном блеске лишь по великим праздникам.
Двойные трапы со стуком опустились на берег, и толпа издала приветственный рев. Мне показалось, что цепь солдат сейчас прорвется под напором людей, и подумал о том, не суждено ли нам оказаться затоптанными насмерть в миг нашего торжества.
Жакоба стояла рядом со мной. Она вынесла свои чемоданы на палубу.
– Ну что ж... – я откашлялся, не в силах найти правильные слова.
Жакоба притянула меня к себе, быстро поцеловала и освободилась от моих рук. Взяв чемоданы, она быстро сбежала по трапу на пристань. Еще один раз она оглянулась, а затем исчезла в толпе.
Частица моей души ушла вместе с ней.

Глава 14
Совет Десяти

Если раньше мне казалось, что чествование героев в Ренане – это нечто ошеломляющее, то теперь мы буквально тонули в ликовании. Толпа нахлынула на нас, подхватила на руки меня и Провидца Тенедоса и понесла неведомо куда. Думаю, нас пронесли по всем главным улицам столицы. Каждому хотелось прикоснуться к нам, бросить цветы или выкрикнуть свое предложение о готовности доставить нам удовольствие любыми возможными способами – от еды до постели.
Я умудрился сохранить улыбку и делал вид, будто приветствую никейцев, хотя в таком гуле мой голос все равно бы никто не расслышал.
Тенедос кланялся, махал рукой и благословлял народ так, словно он был священнослужителем, а не Провидцем. Его глаза лучились от удовольствия.
На первых порах нескрываемое обожание и преклонение казались очень привлекательными, но затем меня посетила мысль: а что, если в следующий раз эта толпа возненавидит нас? Те же любящие руки могут растерзать человеческое тело в считанные секунды.
Наконец нас вынесли к мосту через приток Латаны, ведущему к окруженному глубоким рвом дворцу Совета Десяти. Толпа перенесла бы нас и через мост, но путь преграждали три ряда спешившихся Золотых Шлемов и два ряда городской стражи. Нас неохотно отпустили. Тенедос поднял руку, призывая к молчанию; гомон вокруг начал постепенно стихать.
– Великий народ Нумантии и Никеи! – крикнул он, но тут толпа взревела от радости, и я больше ничего не расслышал, хотя его губы продолжали двигаться. Потом Тенедос махнул рукой в сторону дворца. Когда мы проходили сквозь ряды стражников, у меня задрожали ноги: я осознал, насколько велик был мой ужас перед тем, что могло случиться в этой толпе. Нас быстро провели сквозь строй кавалерии на площадь перед широкой парадной лестницей дворца.
Там стоял человек, облаченный в мантию с многоцветной вышивкой, державший в руке посох из золота и слоновой кости.
– Приветствую вас! – крикнул он так, чтобы толпа могла слышать его голос. – Я Олинтус, главный камергер Совета Десяти. От их имени я выражаю вам благодарность нашего правительства и всей Нумантии. Вам будут оказаны подобающие почести... – его голос упал до нормального: – Должно быть, путешествие и э-э-э... весьма горячий прием, оказанный вам нашими гражданами, были весьма утомительными.
Он взмахнул жезлом, и появились два кланявшихся лакея.
– Поскольку вы пользуетесь особенным расположением Совета Десяти, мы хотим предложить вам наше гостеприимство и просим последовать за этими людьми в апартаменты, которые, я надеюсь, не разочаруют вас.
Я отсалютовал, Тенедос поклонился. Грянули невидимые трубы, и слуги попятились, увлекая нас за собой.
Мне было интересно, в каких апартаментах нас разместят на этот раз, поскольку это был уже третий дворец, который я посещал. Я начинал чувствовать себя знатоком и ожидал, что новые покои будут самыми великолепными.
Меня ожидало разочарование. Сначала я заметил, что ковер, по которому мы шли, несмотря на свою красоту, заметно истерся в центре, так что были видны нити основы. Картины на стенах казались какими-то выцветшими, а на богатых узорных обоях то тут, то там попадались пятна. Униформа различных дворцовых слуг, которых мы миновали по пути, была безупречно чистой, но явно поношенной.
Короче говоря, дворец Совета Десяти напоминал резиденцию уважаемого дядюшки, разбогатевшего давным-давно, почившего на лаврах и позволившего своим делам мало-помалу катиться под гору.
Но большинство этих выводов пришло позднее, когда я начал размышлять о том, что видел. Сейчас мои нервы были напряжены до предела. Мне не терпелось узнать, что принесет завтрашнее утро.
Катастрофа оказалась еще более ужасной, чем я опасался.

Слушание по делу «О Прискорбных Инцидентах В Спорных Землях, Иначе Именуемых Кейтским Королевством», началось после полудня. Нам сообщили, что Совет Десяти не расположен заниматься рассмотрением общественных дел по утрам, посвящая это время своим личным заботам.
– Это означает, что по утрам они делают деньги или дрыхнут в постели, – пробормотал Тенедос.
Мы ждали у входа в аудиенц-зал при полных регалиях. Я нарядился в парадный мундир нашего полка, так же как и Карьян, Свальбард и Курти. Легат Йонг облачился в свое лучшее штатское платье, однако повязал на талии кушак легата нумантийской армии. Все мы были безоружны, за исключением Йонга, хотя обычай требовал от улан носить оружие с любым мундиром. Но старшина дворцовых стражников объяснил нам, что никому, абсолютно никому не разрешается носить орудия смерти в присутствии Совета Десяти. Йонг с недовольным ворчанием отдал саблю, но когда стражник потянулся к его кинжалу, он крепко стиснул рукоятку и процедил, что никто не может прикоснуться к этому оружию и остаться в живых. Стражник начал было протестовать, но потом заглянул в холодные глаза Йонга и решил, что не заметил кинжала.
Тенедос был одет не в мундир полномочного посла Нумантии, а в тогу Провидца, словно подчеркивая этим свое презрение к политике, проводимой Советом Десяти.
Нас провели в большую комнату со стенами, обшитыми панелями из темного дерева. Дальний конец помещения был отгорожен перилами, а за ними располагался длинный помост, на котором помещались члены Совета Десяти. Перед помостом находились скамьи для тех, кто был удостоен чести говорить перед правителями Нумантии, место для писца и сиденья для зрителей. Все это скорее напоминало судебное присутствие.
Здесь почти не было обычных зевак: все нумантийские листки новостей, у которых имелись корреспонденты в Никее, послали своих представителей. Прочие наблюдатели были богато одеты и, очевидно, принадлежали к высшему классу. Некоторые из них, как я узнал позже, были членами городского правительства, Никейского Совета, который считался таким же консервативным, как и Совет Десяти.
После получасового ожидания нам приказали встать, и в зал вошли члены Совета Десяти. Они носили черные церемониальные мантии и держались с большим достоинством. Священник благословил собрание и вознес молитвы к Ирису и Паноану. Во время священнодействия Тенедос тоже молился приглушенным шепотом, и я уловил имя Сайонджи, созидательницы и разрушительницы, – богини, которую мало кто осмеливался призывать.
Спикер Совета Бартоу, полный человек лет шестидесяти на вид, сердечным тоном приветствовал нас и спросил, довольны ли мы своим приемом в Нумантии и не имеем ли каких-нибудь пожеланий.
Тенедос встал и от лица всех присутствующих выразил наше глубочайшее удовлетворение столь теплым приемом.
– Надеюсь, вы останетесь довольны и в дальнейшем, – произнес Бартоу, – хотя ничто не может послужить достаточным возмещением за те ужасные страдания и лишения, о которых вы собираетесь поведать.
Тенедос начал свой рассказ.
Я внимательно следил за членами Совета. Вчера вечером в своей комнате Тенедос сотворил заклятье Квадрата Молчания – разложил по углам четыре одинаковых предмета, произнес непонятные слова, и подробно рассказал мне о том, с кем нам предстоит встретиться. Двоих членов Совета, которых Тенедос считал нашими союзниками, я быстро узнал по его описанию. Первого, довольно пожилого, звали Махал. Тенедос сказал, что Махал в меньшей степени разделяет философию Провидца, чем его новая, молодая и хорошенькая жена из зажиточной купеческой семьи, которая, как и большинство людей, принадлежавших к ее классу, была ревностной патриоткой. Она также была известна своим пристрастием ко всему новому и необычному. «Поэтому ее влияние на Махала может оказать решающее значение», – добавил Тенедос.
Нашим вторым союзником был Скопас – человек средних лет и огромных размеров. Однако его едва ли можно было отнести к породе добродушных толстяков – жесткие линии его лица говорили об уме и честолюбии.
Из достойных противников Тенедос назвал Бартоу и еще двоих. Эти двое, Фаррел и Чейр, были относительно молоды и лишь недавно вошли в состав Совета. Тенедос предупредил меня, чтобы я не делал скидки на их молодость – они были такими же ярыми консерваторами и реакционерами, как и самая дряхлая развалина.
Считалось, что пятеро остальных будут голосовать за то решение, которое они сочтут наиболее безопасным для себя, что давало Бартоу солидное преимущество.
– Все, на что мы можем надеяться, – это пристыдить их до такой степени, что они пойдут на решительные меры, – сказал Тенедос. – И здесь я предпочитал бы обладать талантом искусного демагога, а не волшебника. Я бы заложил душу демонам в преисподнюю, если бы в самом деле знал заклинание, способное повлиять на исход голосования Совета. Но, так или иначе, дворец так прочно опутан защитными заклинаниями, что я и рта не успел бы раскрыть. К тому же, это означало бы мою смерть – любому, кто осмеливается использовать колдовство против наших лидеров, грозит плаха.
Показания Тенедоса постоянно прерывались вопросами членов Совета, вызванные скорее желанием показать заинтересованность спрашивающего, чем стремлением узнать факты. Поэтому Провидец успел дойти лишь до момента нашей встречи на переправе и последующего сражения, когда первое дневное слушание закончилось.
Разумеется, Тенедос ничего не сказал о своих соображениях по поводу нашей задержки. Не упомянул он и о «безопасном проходе», которого в действительности не существовало. И разумеется, он ни словом не обмолвился о своей догадке относительно истинных намерений Совета Десяти при назначении его послом в Кейт.
Листки новостей в те дни были полны подробностями его дневных показаний, в сопровождении рисунков, изображавших Тенедоса и меня.
– Ты поразительно хорошо получился, – заметил Тенедос, взглянув на один рисунок. – Без сомнения, утром ты получишь несколько предложений руки и сердца, мой молодой друг.
Так оно и вышло. Однако предложений оказалось значительно больше, и лишь немногие из них действительно имели отношение к брачным делам; в основном это были предложения весело провести время. Писали все – от бабушек, которым давно следовало бы забыть о греховных усладах, до девочек, еще не расставшихся со своими куклами. Многие женщины прилагали к своим посланиям маленькие дары – как правило, свои портреты или миниатюры. Некоторые были на диво хороши. Три письма озадачили меня: в каждое из них был вложен крошечный клочок курчавых волос. Я покраснел и почувствовал себя идиотом, когда Тенедос сухо объяснил мне их очевидное происхождение.
– Так что же мне делать с этими письмами, сэр?
– Можешь ответить на них.
– Даже на это? – Тенедос протянул мне медальон.
– Действительно, очень хорошенькая, – согласился я. – Ей нечего скрывать. Но вот что интересно: если она так внезапно воспылала страстью ко мне, как говорится в письме, и я должен немедленно переспать с ней... когда она успела сделать этот медальон?
– Хм-мм, – протянул Тенедос. – Он поднял металлическую пластинку и сделал вид, что внимательно изучает ее обратную сторону. – Ах, да. Справедливое замечание. Тут написано, что это номер 47 из набора в триста штук.
– Должен ли я вернуть письма?
– Дамастес, иногда твои мозги подводят тебя. К чем эта головная боль? У скольких из этих замечательных женщин есть мужья, отцы, любовники? Думаю, не стоит напоминать им о том, что их любимые так внезапно воспылали похотливыми чувствами именно по твоей вине.
Йонг хотел почитать эти письма, но я сжег их в тот же вечер.
На второй день наше повествование пошло быстрее, и меня тоже попросили вкратце описать несколько инцидентов. Листки новостей снова вопили о злодеяниях ахима Ферганы и об ужасах Кейта, а я получил вдвое больше писем с предложениями, чем в первый раз.
Но после слушаний третьего дня, когда мы приблизились к описанию праздничного банкета у ахима Ферганы, предательству джака Иршада, в прессе не появилось ничего, кроме краткого упоминания о том, что слушания продолжаются.
– Это наводит на очень грустные предположения, – заметил Тенедос. – Совет Десяти жестко контролирует листки новостей. Похоже, они решили, что мы становимся слишком популярны, или же наши показания могут настолько взбудоражить население, что Совет будет вынужден предпринять суровые меры против Кейта.
Боюсь, мы обречены, Дамастес.
На следующий день, четвертый, корреспонденты еще присутствовали на слушании, хотя я видел, что никто из них не записывает наши показания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78