Голландский художник Геркулес Зегерс на своей гравюре изобразил Товию и архангела Рафаила двенадцатилетними пацанами, идущими в компании с псом Нимвродом. Об этом в своей новелле рассказывает Давенпорт:
“Товия нёс рыбу, которая была бы слишком для него тяжела, если бы Рафаил не подправил локально силу притяжения. Сквозь Рафаила пролетел воробей, но это заметил один Нимврод. <…>
– Идём, – сказал Рафаил, – идём. В Шарлевилле были целые деревья ворон. Или будут. Времена – не для ангелов. Мальчик по имени Жан Николя Артюр. Как Товия. Я шёл, пойду, пойду с ним к чёрным деревьям в зимнее поле, ангелюс перезвоном с квадратной колоколенки маленькой церквушки. <…> И вороны вторили ему сотнями криков. Ветер разносил их карканье.
– Ветер, – произнёс Барсук.
– Ветер, – повторил Аллен.
– Сотня ворон!
– Что знает собака?
– Спроси Нимврода. Он – по запаху знал, что Рафаил – не человек. Никаких луковичных подмышек, одно небесное электричество, богатое озоном”.
Итак, архангел Рафаил ведёт речь идёт о великом поэте из Шарлевилля Артюре Рембо. Это на него каркают вороны, а ветер разносит их брань по всему свету. Кто они, эти вороны, догадаться не трудно. Скажем, французских писателей братьев Гонкуров возмутило восторженное внимание молодых читателей к поэзии гениального подростка; они пишут в своих дневниках: “О, славная молодёжь – чистоплюйствующая и одновременно восторгающаяся Рембо, этим убийцей и педерастом!” Критик Давенпорта Кристофер Кэхил очень близок по своим взглядам к Гонкурам.
Миссия архангела Рафаила, по Давенпорту, под ликующие звуки колокольного ангелюса во все времена ( “времена – не для ангелов” ) помогать гомосексуальным подросткам – Жану Николя Артюру Рембо, Аллену, Харальду и всем-всем другим .
Каким образом? Снимая слепоту ворон и всех остальных недоброжелателей-гомофобов желчью волшебной рыбы? Это – благородный замысел, но, во-первых, он вряд ли осуществим, а, во-вторых, слишком односторонен.
Войдём в положение Кэхила: гомосексуальные чувства Аллена и Харальда, Свена и Олафа он не способен воспринять биологически; его мозг устроен по-иному. Допустим, думает он, ребята из “Кардиффской команды” не опускаются до педерастии, но обнюхивание одежды, мастурбация, поцелуи, объяснения в любви… Б-р-р-р! Секс Гумберта и Лолиты, всё-таки совсем другое дело: хоть это и преступная педофилия, но “нормальная”!
В 1992 году американский психолог М. Рохлин составил ироничный “Опросник для гетеросексуалов”, наглядно демонстрирующий односторонность и несправедливость претензий, предъявляемых геям. Вот часть вопросов из него: (цитирую книгу “Розовая психотерапия”).
“ 1. Как вы думаете, что является причиной вашей гетеросексуальности?
2. Когда и почему вы впервые решили, что вы являетесь гетеросексуалом?
3.Уверены ли вы в том, что гетеросексуальность – не этап вашего развития, который вам предстоит преодолеть?
4. Если вам никогда не приходилось заниматься сексом с лицом своего пола, откуда вы знаете, что вы не предпочли бы гомосексуальную любовь?
5. Может быть, ваша гетеросексуальность – результат невротического страха перед лицами того же пола, что и вы?
6. Может быть, вам нужна лишь хорошая партнёрша (хороший партнёр) одного с вами пола?
7. Кому вы рассказывали о своей гетеросексуальности? Как люди реагировали на то, что вы им сказали?
8. Среди гетеросексуалов очень мало по-настоящему счастливых людей. Существуют методы, позволяющие изменить сексуальную ориентацию. Вам не приходило в голову воспользоваться ими, что бы сменить свою сексуальную ориентацию?
9. Подавляющее число развратителей малолетних – гетеросексуалы (95%). Как вы думаете, насколько безопасно для вашего ребёнка, если он будет общаться с учителем-гетеросексуалом?”
Разумеется, приведенный иронический опросник не следует принимать всерьёз и, тем более, считать откровенным издевательством над гетеросексуалами. Психолог прибегает к парадоксу, чтобы суть проблемы стала очевидной. Подобным приёмом когда-то воспользовался Владимир Маяковский, заявив в одном из своих знаменитых стихотворений:
Я люблю смотреть, как умирают дети.
Поэт отнюдь не был садистом-педофилом, его слова – всего лишь метафора.
Точно такая же метафора–парадокс и опросник Рохлина. Он помогает людям осознать, что сексуальная ориентация может быть различной; что она объясняется многими причинами, в том числе, биологическими. Каждый оценивает естественность тех или иных половых предпочтений сквозь призму собственных чувств, врождённых особенностей и характера переживаемой любви.
Подобно Рохлину, Давенпорт пытается показать своему критику и его единомышленникам, что двойная мораль в сексе несправедлива. Что гомосексуалы, особенно подростки, нуждаются в литературе, адекватной их видению мира, их эмоциям и романтическим мечтам, точно также как и представители сексуального большинства. Отсюда натурализм писателя: он пишет на языке подростков, поскольку любой другой язык покажется им таким же фальшивым, неискренним и непонятным, как Лолите изысканные обороты речи Гумберта, именующие её “ультрафиолетовой нимфой” (вместо того, чтобы сказать просто и понятно: “Ты – загорелая классная девчонка”)!
В половом воспитании нуждаются все. Всем необходимо достичь зрелости чувств, избавиться от невротических комплексов, блокирующих способность любить, обрести способность к избирательности и к альтруизму, без которых не бывает подлинной любви. И хотя в этом нет особой разницы между представителями сексуального большинства и меньшинства, геям всё же приходится намного труднее. Они привыкли к тому, что их сексуальная инаковость осуждается, отождествляясь с извращённостью, с психической и биологической неполноценностью. Подростки, относящиеся к категории “ядерных” гомосексуалов, нуждаются в особом половом воспитании, предупреждающем развитие у них интернализованной гомофобии. Именно такой тактики придерживается Марк, воспитывая Уолта. Представители же сексуального большинства нуждаются в профилактике гомофобии, ибо это тоже вид невроза.
Обеспечить полноценное половое воспитание могут лишь педагоги (в том числе работники молодёжных организаций), прошедшие курс обучения основам сексологии у врача-сексолога.
Те же, кто отягощены гомофобными предрассудками или страдают интернализованной гомофобией, вне зависимости от их возраста, нуждаются не столько в правильном половом воспитании, сколько в психотерапевтическом лечении. В полной мере это относится и к лицам, склонным к педофилии: любой человек с парафилией (перверсией, половым извращением) нуждается в лечении, покуда беда ещё не стряслась.
Что же касается педофильных тенденций, остающихся латентными и не представляющих собой угрозы, то они не только не мешают педагогам, но порой делают их особо одарёнными творцами детских душ. В этом отношении Гай Давенпорт прав. Кристоферу Кэхилу остаётся лишь поверить на слово, что описание чувств гомосексуальных подростков – не более эксцентрично, чем шекспировский рассказ о чувствах Ромео и Джульетты.


Глава IX
Секс и насилие в искусстве и в жизни





Когда началось скерцо, мне уже виделось,
как я, радостный и легконогий, вовсю полосую
вопящий от ужаса белый свет по морде своей
верной очень-очень острой бритвой. … А ещё
были сны про сунь-вынь с девочками – как я
швыряю их наземь и насильно им засаживаю…
Энтони Бёрджесс


Алекс, юный садист, насильник и убийца

Слова, взятые в качестве эпиграфа, принадлежат Алексу, герою романа Энтони Бёрджесcа “Заводной апельсин”. Так он описывает чувства, которые вызывают у него звуки Девятой симфонии Бетховена. Не правда ли, парадоксальная ситуация – гениальная музыка возбуждает у её слушателя садистские желания и кровавые видения?!
Первая публикация романа в 1962 году прошла без особого ажиотажа. Зато шумной славой сопровождалась экранизация книги гениальным кинорежиссёром Стэнли Кубриком в 1971 году. Повторилось нечто похожее с историей “Соляриса”. Кубрик так ярко преподал миру идеи “Заводного апельсина”, что они до сих пор будоражат воображение зрителей. Между тем, они, эти идеи, весьма спорны.
Авторы романа и фильма вступили в полемику с Оскаром Уайльдом и, сами того не ведая, с Гаем Давенпортом. Напомню: Оскар Уайльд испытал на прочность собственную концепцию, согласно которой человек, наслаждаясь прекрасным в искусстве и в жизни, способен реализовывать потенциальную способность творить добро и красоту, а также сохранить свою индивидуальность. Печальная история Дориана Грея выявила уязвимое место этой идеи – если человек не способен сопереживать людям и поступаться собственными эгоистическими интересами ради окружающих, то он, вопреки восприятию прекрасного, обречён на моральную деградацию. Гай Давенпорт, учитывая уроки Уайльда, предложил свой вариант гедонизма – альтруистический. Дружелюбие и любовь способны помочь человеку сохранить те прекрасные задатки, что были получены им от рождения ( “не потеряв гончей, гнедой кобылы и голубки” ).
Кубрик с Бёрджессом подошли к проблеме с неожиданной стороны: по их мнению, способность воспринимать прекрасную музыку ценна тем, что помогает эгоистичному и агрессивному индивиду подавлять окружающих. Иными словами, с помощью прекрасного можно и должно сохранять своё Я, даже если оно исполнено зла и стремится к насилию. Ведь человек агрессивен по своей природе, и живёт он в жестоком эгоистическом мире. Фильм Кубрика – настолько талантливая иллюстрация этой антигуманной идеи, что даже человек, который её абсолютно не приемлет, не способен оторваться от экрана и не сразу находит контраргументы в мысленном споре с увиденным.
Действие фильма происходит в будущем. Отсюда экзотические костюмы персонажей и суперэротичность интерьера кафе, любимого места пребывания Алекса и его шайки. Столики в нём сделаны в виде голых женщин, стоящих либо на четвереньках, либо делающих “мостик” животом кверху. Автомат, выдающий наркотики, растворённые в молоке, также изображает голую женщину; заказанный напиток вытекает из её сосков, а само кафе носит двусмысленное название – “Корова” (то есть “тёлка”, что на молодёжном сленге означает “женщина”). Алекс со своими дружками, Джорджиком, Питом и Тимом, хулиганят, грабят, насилуют, воруют; они угоняют машины, носятся на них за городом, а потом бросают их за ненадобностью.
Покинув кафе, шайка отправляется на поиски приключений. Первым, кто попался им на глаза, был бродяга-попрошайка, тут же оскорбивший эстетические вкусы Алекса тем, что был стар, разил спиртным и осквернял тонкий слух меломана урчанием в животе. Шайка, науськиваемая вожаком, принялась избивать беднягу кулакам и дубинками; пинать ногами, обутыми в тяжёлые ботинки. “Давайте, кончайте меня, трусливые выродки, всё равно я не хочу жить в таком подлом и сволочном мире! В этом мире для старого человека нет места, я вас не боюсь, а убьёте, так только рад буду сдохнуть!” – кричал старик .
“– Мы ему врезали, смеясь и хохоча, так что кровь хлынула из его поганой старой пасти”, – рассказывает Алекс, от лица которого ведётся повествование в романе и фильме.
В заброшенном здании казино, куда заглянули дружки, они обнаружили своих соперников-хулиганов из шайки Биллибоя. “Они затеяли игру в сунь-вынь, сунь-вынь с маленькой плачущей мелкой кисой”, иными словами, собирались вшестером изнасиловать девочку. Пока что они гоняли её по сцене казино, срывая с неё одежду. Крики жертвы, накладываясь на музыку увертюры к “Сороке-воровке”, придавали происходящему мрачно-шутовской характер. Девчушку уже завалили на матрац, расстеленный на полу, как послышалась насмешливая мелодекламация Алекса:
“– Кого я вижу! Надо же! Неужто это жирный и вонючий, неужто мерзкий наш и подлый Биллибой, козёл и сволочь! А ну, иди сюда, оторву тебе яйца, если они у тебя ещё есть, ты, евнух дрочённый!
– Мочи их, ребята! – взревел Биллибой.
Нас было четверо против шестерых, но зато у нас был балбес Тим, который, при всей своей тупости, один стоил троих по злости и владению всякими подлыми хитростями драки. Он шуровал железной цепью; у Пита с Джорджиком были замечательные острые ножи, я же, в свою очередь, не расставался со своей любимой старой очень-очень опасной бритвой. Да, блин, истинное было для меня наслаждение выплясывать этот вальсок – левая, два-три, правая, два-три – и чиркать Биллибоя по левой щёчке, по правой щёчке, чтобы как две кровавые занавески вдруг разом задёргались при свете звёзд по обеим сторонам его пакостной физиономии. Вот уже льётся кровь, бежит, бежит…”.
Послышался рёв полицейской сирены, и шайки разбежались в разные стороны, прекратив свой жуткий балет под музыку Россини.
“У нас была задумана операция «Незваный гость», – повествует Алекс. – Это был крутой прикол, полный юмора и доброго старого супер-насилия”.
За городом находился коттеджик под символическим указателем “Home” (“Дом” или “Прибежище”), в котором жили писатель Фрэнк Александер (почти тёзка нашего героя) и его жена. Раздался звонок в дверь.
“– Кто там?
– Простите, – заговорил Алекс с деланной взволнованностью , – не могли бы вы нам помочь? Мой друг истекает кровью. Вы не позволите позвонить по телефону? Это вопрос жизни или смерти!
– Дорогая, думаю, им следует помочь!”, – откликнулся гуманный писатель.
Как только приоткрылась дверь, в дом ввалилась банда в масках, пиная ногами хозяина, нанося пощёчины его жене, круша стеллажи с книгами. По воле Кубрика сцена насилия напоминала жуткий балет. Алекс, распевая песню из мюзикла “Поющий под дождём” и пританцовывая, то кружил вокруг писателя, прижатого к полу налётчиками, и бил его ногами в лицо, живот, грудь, то возвращался к его жене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68