Но мальчик, сын Терема, с трудом, заикаясь, проговорил, перебивая старика:
– Вы ведь расскажете нам, как он умер? Расскажите о других мирах, что существуют среди звёзд … и о других людях, другой жизни?”
Это весьма многообещающая и символическая встреча. Речь идёт не только о новых горизонтах, открывшимся перед жителями планеты Гетен и представителями древнего рода Эстре. Новыми чувствами проникся и землянин: “Я даже думаю, – размышляет Дженли, – что в итоге окажется возможной и супружеская любовь между гетенианцем-андрогином и однополым гуманоидом, хотя подобный союз, безусловно, будет бесплодным. Это, разумеется, ещё нужно доказать; Эстравен и я не доказали ровным образом ничего, если не считать области высших чувств”.
В свете подобных размышлений и переживаний, интерес землянина к юному Эстравену выглядит мечтой о воскресении утраченной любви. Это отнюдь не свидетельствует о педофилии Дженли. Мальчиком Сорве назван лишь условно. На самом деле он – “стройный мрачноватый ноша лет девятнадцати-двадцати; во внешности и движениях его была девичья грация, однако ни одна девушка не могла бы так долго хранить столь мрачное молчание”. “Девичья грация” – слова, которые в равной мере подходят и к лорду-наследнику из Эстре, и к Гермафродиту из “Метаморфоз” Овидия Назона (чуть позже читатель познакомиться с мифом об этом андрогине). Сочетание этих слов призвано оправдать в глазах читателя те гомосексуальные чувства, которые Сорве и Гермафродит будят, казалось бы, у вполне гетеросексуальных мужчин. Наличие влагалища (или возможность его появления по ходу кеммера) делает как бы несущественным тот немаловажный факт, что комплект гениталий и того и другого включает половой член!
Но в отличие от женоподобного героя греческой мифологии, обладать которым не прочь похотливые мужские существа мифов, юный гетенианец наделён вполне зрелым и сложным мужским характером. Об этом свидетельствует его суровость, так не свойственная, по мнению Ле Гуин, “молодым леди” . Лишённый с детских лет родителей, подавленный несправедливой клеветой, преследующей его отца, Сорве вполне созрел для высокой и преданной любви к землянину. Ведь тот в глазах юноши – герой, восстановивший честь отца, совершивший вместе с ним немыслимый подвиг. Вместе с тем, он человек, вобравший в себя отцовский образ. Мало того, юный Эстравен угадывает тоску землянина по утраченному другу и его горькие сожаления о нереализованных любовных чувствах обоих.
Оба, землянин и юный Сорве, неудержимо тянутся друг к другу. “Мрачная молчаливость”, так не вяжущаяся с “девичьей грацией мальчика”, растаяла при первой же их встрече, сменившись восторженными расспросами об отце, о совместном подвиге Дженли и Эстравена, об их сверхчеловеческих усилиях во время переправы через ледник, о Космосе, о гуманистических принципах планет Ойкумены.
Нельзя забывать и о том, насколько изменился за время пребывания на Гетене старший из них – Дженли. Он настолько “огомосексуалился”, что лица и голоса людей, прибывших в составе галактической делегации, кажутся ему странными и “извращёнными”. С трудом ему удалось совладать с этими чувствами, и лишь общение с молодым врачом-гетенианцем вернуло Дженли утраченное им душевное равновесие. “Его спокойный голос, его лицо – молодое, серьёзное лицо не мужчины и не женщины, а просто человека ! – принесли мне облегчение; его лицо было таким, как надо…”.
Разумеется, столь полное гомосексуальное обращение Дженли выглядит наивно. Оно отражает распространённый миф о том, что совращение (или перевоспитание) способно изменить сексуальную ориентацию человека. Сексология свидетельствует, что это вовсе не так. Сила гомо– или гетеросексуального потенциала и их сочетание друг с другом у каждого индивида определяется, прежде всего, биологическим причинами. Воспитание или совращение накладываются на врождённые особенности человека и выявляют то, что изначально (со второго триместра внутриутробной жизни) заложено в него природой. Полученное воспитание может повлиять на формирование половых предпочтений лишь в рамках, заранее очерченных природой. Если Дженли оказался чувствительным к любовным чарам гетенианцев, это свидетельствует о достаточной выраженности его врождённого гомосексуального потенциала.

Метаморфозы вечной темы

Тема двуполости отнюдь не нова ни в мировой литературе, ни в религиозных культах. Её корни уходят вглубь тысячелетий, во времена, когда у человечества и письменности-то ещё не было. Вариант подобного мифа, записанный римлянином Овидием, имеет сравнительно недавнюю историю: ему “всего лишь” 2000 лет. Поэт рассказывает о 15-летнем сыне Гермеса и Афродиты. Красивый мальчик неосторожно забрёл на берег прозрачного озера, где жила нимфа Салмакида.
Та увидала его и огнём загорелась желанья.
“О мальчик прекраснейший, верю, ты из богов!
Я невеста тебе, войдём в нашу общую спальню!”
Молвив, замолкла она, а мальчик лицом заалелся,
он и не знал про любовь. Но стыдливость его украшала.
Нимфе, его без конца умолявшей ей дать поцелуи,
“Брось, или я убегу, – он сказал, – и всё здесь покину!”
Та испугалась. “Тебе это место вполне уступаю!” –
сказала она, и в чаще кустарника скрывшись,
спряталась там и, присев, подогнула колено. А мальчик
ходит туда и сюда и в игриво текущую воду
кончик ноги или всю до лодыжки стопу погружает.
Вот, не замедля, пленён ласкающих вод теплотою,
с нежного тела свою он мягкую сбросил одежду.
“Я победила, он мой!” – закричала наяда и, сбросив
с плеч одеянья свои, в средину бросается влаги,
силою держит его и срывает в борьбе поцелуи.
Сопротивляется он и вырваться хочет, но нимфой
он уж обвит, как змеёй. <…>
Так в морской глубине осьминог, врага захвативший,
держит его, протянув отовсюду щупалец путы.
Мальчик меж тем упирается, нимфе не хочет
радостей дать. Та льнёт, всем телом прижалась:
“Как не борись ты со мной, не убежишь от меня!
Прикажите же, вышние боги,
не расставаться весь век мне с ним, ему же со мною!”
Боги её услыхали мольбу: смешавшись, обоих
соединились тела. <…>
Стали не двое они по отдельности, – двое в единстве:
то ли жена, то ли муж, не скажешь, – но то и другое.
Только лишь в светлой воде, куда он спустился мужчиной,
Сделался он полумуж…”.
Художники изображали Гермафродита прекрасным юношей с женской грудью и мужским половым членом. Излюбленные сюжеты античных скульпторов – козлоногий сатир, фавн (у римлян) или Пан, похотливо преследующие и насилующие Гермафродита. Сам он в любовных сценах всегда пассивен. В отличие от этого юного и нежного создания, двуполые герои ещё более древних мифов в полной мере наделены и мужской мощью, и женской плодовитостью. Именно такими предстают андрогины в знаменитом диалоге древнегреческого философа Платона. Даже боги испугались их могущества:
“Когда-то наша природа была не такой, как теперь, а совсем другой. Прежде всего, люди были трёх полов, а не двух, как ныне, – мужского и женского, ибо существовал ещё третий, который соединял в себе признаки этих обоих, сам он исчез, и от него осталось только название – андрогины, из которого видно, что они сочетали в себе оба пола – мужской и женский. Кроме того, тело у всех было округлое, спина не отличалась от груди, рук было четыре, ног столько же, сколько рук, и у каждого на круглой шее два лица, совершенно одинаковых; голова же у этих двух лиц, глядевших в противоположные стороны, была общая, ушей имелось две пары, срамных частей две, а прочее можно себе представить по всему, что было сказано. Передвигался он либо выпрямившись – так же, как мы теперь, но в любую из двух сторон, – либо, если торопился, колесом, занося ноги вверх и перекатываясь на восьми конечностях, что позволяло ему быстро бежать вперёд. Страшные своей силой и мощью, они питали великие замыслы и посягали даже на власть богов.
И вот Зевс и прочие боги стали совещаться, как поступить с ними, и не знали, как быть: убить их, поразив род людской громом, как когда-то гигантов, – тогда боги лишатся почестей и приношений от людей; но и мириться с таким бесчинством тоже нельзя. Наконец Зевс, насилу кое-что придумав, говорит:
– Кажется, я нашёл способ и сохранить людей, и положить конец их буйству, уменьшив их силу. Я разрежу каждого из них пополам, и тогда они, во-первых, станут слабее, а во-вторых, полезней для нас, потому что число их удвоится. И ходить они будут прямо, на двух ногах.
Сказав это, он стал разрезать людей пополам, как разрезают перед засолкой ягоды рябины. И у каждого, кого он разрезал, лицо и половина шеи поворачивались в сторону разреза, чтобы, глядя на своё увечье, человек становился скромней. И бог поворачивал лица и, стянув ото всюду кожу, как стягивают мешок, к одному месту, именуемому теперь животом, завязывал получавшееся посреди живота отверстие – оно и носит ныне название пупка. И вот когда тела были таким образом рассечены пополам, каждая половина с вожделением устремлялась к другой своей половине, они обнимались, сплетались и, страстно желая срастись, умирали от голода и вообще от бездействия, потому что ничего не хотели делать порознь. Тут бог Зевс, пожалев их, придумывает другое устройство: он переставляет вперёд срамные их части, которые до того были у них обращены в ту же сторону, что прежде лицо, так что семя они изливали не друг в друга, а в землю, как кузнечики. Переместил же он их срамные части, установив тем самым оплодотворение женщин мужчинами, для того, чтобы при совокуплении мужчины с женщиной рождались дети и продолжался род, а когда мужчина сойдётся с мужчиной – достигалось хотя бы удовлетворение от соития и они могли передохнуть, взяться за дела и позаботиться о других своих нуждах. Вот с каких давних пор свойственно людям любовное влечение друг к другу, которое, соединяя прежние половины, пытается сделать из двух одно и тем самым исцелить человеческую природу.
Итак, каждый из нас – это половинка человека, рассечённого на две камбаловидные части, и поэтому каждый ищет всегда соответствующую ему половину. Мужчины, представляющие собой одну из частей того двуполого прежде существа, которое называлось андрогином, охочи до женщин, и блудодеи в большинстве своём принадлежат именно к этой породе, а женщины такого происхождения падки до мужчин и распутны. Женщины же, представляющие собой половинку прежней женщины, к мужчинам не очень расположены, и их больше привлекают женщины. Зато мужчин, представляющих собой половинку прежнего мужчины, влечёт ко всему мужскому; уже в детстве они любят мужчин, и им нравится лежать и обниматься с мужчинами. Такой человек непременно становится любителем юношей.
Когда кому-либо, будь то любитель юношей или всякий другой, случается встретить как раз свою половину, обоих охватывает такое чувство привязанности, близости и любви, что они поистине не хотят разлучаться даже на короткое время. И люди, которые проводят вместе всю жизнь, не могут даже сказать, чего они, собственно, хотят друг от друга. Ведь нельзя же утверждать, что только ради похоти столь ревностно стремятся они быть вместе. Ясно, что душа каждого хочет чего-то другого, чего именно она не может сказать и лишь туманно догадывается о своих желаниях. Таким образом, любовью называется жажда утраченной целостности и стремление к ней”.
Платон, живший за пятьсот лет до Овидия, не сам придумал этот миф; он стал ему известен от орфиков – последователей древнейшего культа Диониса. Так что миф об андрогинах пришёл к нам из глубины тысячелетий, возникнув на самых ранних этапах развития человеческой культуры. Сказания о беременных богах, также как и статуэтки богинь, наделённых мужской бородой, были и у древних египтян, и у индусов, и у греков. Известен, например, миф о беременности Гора, одного из главных богов египетского пантеона. Всё это свидетельствует о том, что тема двуполости играла важную роль в религиозном мировоззрении первобытных людей.
Сейчас трудно установить назначение этих мифов. Наверняка можно утверждать лишь то, что с их помощью уточнялась роль каждого из полов в деторождении.
Миф, пересказанный Платоном, утверждает, что половое разделение (а вместе с ним и любовное влечение, как гетеро– , так и гомосексуальное) пришло в наш мир на смену эре двуполых андрогинов, неспособных к размножению. В его основе лежит историческое открытие: люди узнали о том, что у ребёнка есть не только мать, но и отец. То, что сейчас известно даже малым детям, для наших предков долгое время оставалось тайной. Роль материнства была очевидной всегда, но то, что зачатие – результат полового акта и что оно вызвано попаданием спермы в половые пути женщины, стало известно людям лишь в ходе их наблюдений над одомашненными животными. Мы можем предположить вероятное время подобного открытия и возникновения мифов, его формулирующих: это случилось в эпоху перехода от собирательства к скотоводству и земледелию.
Между тем, то была переломная эра в истории человечества, когда власть в первобытном обществе стала переходить от женщин к мужчинам. Падение матриархата сопровождалась тем, что дети, которые прежде учитывались по линии матери, стали причисляться к родне отца. Одновременно с патрилинейностью возникло и право наследования отцовского имущества. Становление новых отношений и понятий не обходилось без ожесточённой борьбы. Из глубины веков до нас дошли легенды и сказания, пытающиеся поставить под сомнение роль каждого из полов в деторождении. Многим религиям присущи мифы о непорочном зачатии. Их идеологическая направленность и связь с попытками защитников матриархата удержать уходящую от них власть, очевидны: участие отца в деторождении, мол, вовсе не обязательно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68