И не нуждаешься в нашей помощи, чтобы добраться до храма, – произнес один из них.
– Кого вы высматриваете? – спросил Сан-Франциско. – Первых космин?
– День близится, и мы следим за появлением первых признаков прилета небесных странниц…
Сан-Франциско кивнул:
– Песнь космоса, светлые ветреные зори, танец комет…
– Вижу, вы не забыли сураты Новой Библии, князь…
Часовые отодвинулись, давая проход небольшому войску. Их никто не сможет упрекнуть в пролитии крови в эти благословенные дни славы и всепрощения. Ни один из них не установил связи между ребенком-гоком и маленькой пророческой суратой из Книги Космин: «Песне космоса, светлым ветреным зорям и танцу комет будет предшествовать приход невинного ребенка, явившегося из дальних стран, ребенка, который одной силой любви победил безжалостных хищников великой пустыни…»
Ледяные туннели с расположенными на равных расстояниях массивными деревянными дверьми – улицы города Элиан и входы в жилища, уточнил Москва, – были пустынны и тихи. Жек, Марти и Робин де Фарт, чьи сапоги не имели специальных подметок, передвигались маленькими осторожными шажками. Они тратили энергию на поддержание равновесия, поскольку наклонные туннели могли в любой момент превратиться в опасную, скользкую дорожку. Иногда они проходили мимо квадратных столбов, внутри которых виднелись ужасающие лица с широко открытыми глазами и безжизненные тела.
Жек спросил Москву, почему этих людей замуровали в лед, но черты жерзалемянина посуровели и он не снизошел до ответа. Ватная тишина, царившая в галерее, поглощала шум шагов и голоса. После часа ходьбы они вышли на площадь, в центре которой высилось квадратное здание, окруженное ярко освещенными столбами с нетронутыми трупами женщин и искалеченными трупами мужчин внутри. Жеку было неприятно видеть эти статуи мертвецов, часть которых была окружена красным облачком.
– Ториаль, – прошептал Сан-Франциско. – Зал ассамблей… Он старался сдерживать себя, но возвращение на Жер-Залем и в город Элиан переполняло его переживаниями. На «Папидуке» он двадцать лет странствовал от мира к миру, но так и не забыл родной планеты, страны льдов и снегов, где вырос, играл, дрался, где полюбил. Увидев фасад и монументальные врата Ториаля, внутри которого часто спорил со Старейшиной и тридцатью девятью князьями избранного народа, он вдруг понял, что Единый Творец и прислуживающие ему боги отправили его в изгнание с единственной целью – помочь принцу гиен исполнить свою судьбу. Он не задавал вопросов, действовал по велению сердца, но голова теперь осознала, что первостепенной миссией его существования, его долгом было отвести Жека в цирк Исхода до появления космин. Ему надо было любыми средствами убедить абинов дать маленькому анжорцу место в чреве небесной странницы. Для себя он ничего не требовал, кроме возвращения Феникс, с которой расстался, когда ей еще не было шестнадцати лет. Сердце подсказывало ему, что она его не забыла.
Они обогнули массивный Ториаль, вышли на широкую аллею и направились к храму Салмона, на огромной паперти которого теснились тысячи жерзалемян.
– Те, кому не хватило места внутри храма, – уточнил Москва. Здание ассамблей было достаточно изящным, но по сравнению с храмом Салмона казалось тяжелым и грубым.
– Какое чудо! – воскликнул Робин де Фарт. – Как вы считаете, Марти? Я же говорил вам, что Жер-Залем стоит посетить…
Марти кипел от негодования. Невыносимый холод проникал в ноги, руки, во все тело, наливая нечувствительные мышцы тяжестью. Он вспоминал о жарких поцелуях ветра второй сиракузской ночи, нежных ласках Розового Рубина и Солнца Сапфир, об ароматах, висящих над улицами Венисии. Он спрашивал себя, что заставляло людей вести суровую жизнь внутри ледника. Он искоса посматривал на Жека, который, судя по бледности щек и синеве губ, промерз не меньше его. Демон без устали караулил момент, когда маленький анжорец останется в одиночестве. Пока возможность устранить его ни разу не предоставилась. Жек всегда находился в сопровождении одного или нескольких взрослых. Необъяснимое исчезновение Монреаля ничего не изменило. Устами Марти демон пытался уверить других, что исчезнувший случайно открыл люк нижнего трюма. Жерзалемяне не верили в трагическую небрежность Монреаля, который был опытным пилотом из племени канадцев, но, к счастью для Марти, никто не догадался обыскать каюту сиракузянина. К тому же перелет длился всего двое суток, иначе вонь в крохотном закутке вскоре стала бы невыносимой.
– Как тебе нравится храм наших жерзалемских друзей, Жек? – повторил Робин де Фарт.
Ему хотелось разделить свое восхищение с кем-то, а поскольку Марти выказывал полное равнодушие, он обратился к Жеку, чья голова едва виднелась из-за поднятого воротника шубы.
– Красиво, – сказал мальчуган.
Короткое, но откровенное мнение. Гармоничное величие храма восхитило его, даже потрясло. Высокие стены с многочисленными арками или аркадами вздымались на двухсотметровую высоту. Ему казалось, что округлая вершина центрального купола и стреловидные боковые башни с кружевными крышами словно пронзали толстый слой льда. Кроме скульптур, обрамлявших монументальный портал, виднелось множество шестиугольных ниш со сценами из Новой Библии, чьи миниатюрные, точеные персонажи были столь же прекрасны, как и хрустальные произведения ремесленников Анжора. Яркий свет вращающихся прожекторов выхватывал из тьмы великолепные геометрические узоры в ледяной мозаике, заменявшей витражи классических религиозных строений.
– Истинный шедевр! – восхищался Робин де Фарт со слезами на глазах.
Старый сиракузянин сожалел, что Сан-Франциско запретил ему пользоваться маленьким голографическим регистратором, единственным предметом, который он спас из всего научного и книжного наследия, оставленного в каюте «Папидука». Жерзалемяне не имели права лишать человечества единственного свидетельства их истории и мастерства.
Глаза Жека, уставшие созерцать величественный храм, перешли на Робина. В корабле Глобуса он пытался рассказать старику о странном поведении Марти, но тот немедленно сменил тему разговора, словно категорически отказывался слышать малейшее осуждающее слово о своем сопланетянине. Жек понял, что Робин страдал от той же нехватки привязанности, что и видук Папиронда, и тщательно избегал того, чтобы его поздняя отеческая любовь к Марти была поколеблена. Люди были готовы идти на любое безумство, чтобы выразить всю силу своей любви. Жек попытался довериться Сан-Франциско, но ему ни разу не удалось остаться один на один с бывшим помощником видука, которого постоянно окружали соратники. Поэтому он избрал иную тактику поведения, стараясь не оставаться наедине с чудовищем, прятавшимся в Марти.
– Князь Сан-Франциско! Князь-изгнанник! – раздался чей-то вопль.
Головы жерзалемян, стоявших вне храма, разом повернулись к маленькому войску, поднимавшемуся по ступеням паперти.
– Гоки! Князь Сан-Франциско привез гоков!
Тысячи недоверчивых, враждебных, ненавидящих глаз уставились на Жека и двух сиракузян. Не внезапное возвращение князя поразило или оскорбило членов избранного народа, а то, что его сопровождали представители проклятых народов, изгнанников Глобуса, отпрыски самок с гнусным чревом и самцов с отравленным семенем.
Несколько мужчин и женщин выбрались из толпы, преклонили колени перед Сан-Франциско и с почтением поцеловали полы его шерстяной накидки.
– Да будет с тобой благословение, князь Жер-Залема! Ты пришел вовремя, чтобы помешать князьям Ванкуверу и Акапулько аннексировать твоих американских детей!
Сан-Франциско с нежностью поднял их.
– Настал час испытания истиной… Будьте готовы…
Его телохранители обнажили мечи, образовав непроходимую стену вокруг него и троих гоков, и двинулись вперед, разрезая толпу на паперти. Никто не воспротивился им, не произнес оскорбительных слов. Все расступались, не оказывая ни малейшего сопротивления. Из распахнутых врат храма доносились священные песнопения избранного народа, песнопения, восхвалявшие одиссею абина Элиана и ста сорока тысяч фраэлитов, прилет небесных странниц и исход в светоносный Жер-Залем.
Над кольцевыми ступенями, на которых теснились тридцать тысяч жерзалемян – невероятное скопление народа для первой заутрени, – нависало центральное помещение нефа, круглое пространство, где пол был выложен частями фюзеляжей первых кораблей. Оно было окружено рядом кресел, в которых сидели Старейшина и князья. Одно из кресел было пустым. В центре нефа высились громадные священные глобусы.
Песнопения постепенно замолкли. Их сменил все более мощный ропот голосов. Головы повернулись в сторону главной аллеи, где группа людей в военной форме бесцеремонно раздвигала ряды верующих, мешавших ее проходу.
Князь Сан-Франциско в сопровождении трех гоков и своих людей вступил в неф. Четыре великих абина, стоявшие за пультами, где были открыты четыре светобиблии древних времен, замерли. Их длинные белые одеяния, инкрустированные крохотными кусочками железа, закрывали белые сапоги. Из-под конических колпаков торчали черные скрученные пряди, падая на плечи темными непослушными ручейками. Они напомнили Жеку две декоративные пряди, которые па Ат-Скин вытягивал из-под капюшона облегана. Маленький анжорец мгновенно отождествил абинов с миссионерами Крейца: та же восковая кожа, тот же суровый взгляд, тот же вид хищной птицы… Москва рассказывал ему, что редкие крейцианские миссионеры, лишившиеся ума настолько, чтобы ступить на землю Жер-Залема, отправлялись в родные миры в небольших герметичных мешках.
– Послание было следующим: ваше слово и ваше видение мира столь же заразно, как и ваше семя… – добавил Москва, рассмеявшись. – Но Церковь Крейца по-прежнему интересуется нами. Однажды она постарается отравить нас газами, как жителей Северного Террариума. Но будет слишком поздно: странницы унесут нас в светоносный Жер-Залем…
Дым, поднимавшийся из небольших сосудов, стоявших на треножниках, был густым, благоухал ароматами. Два огромных глобуса на широких цоколях походили на две планеты-близнецы, одна из которых преждевременно состарилась.
Либо они прекрасно владели своими чувствами, либо предусмотрели встречу, но великие абины не выразили ни удивления, ни раздражения в связи с возвращением Сан-Франциско. Они спокойно выстроились в ряд у входа в неф, скрестили руки на груди и смерили взглядом изгнанника. Тридцать девять князей остались сидеть, но постарались избежать огненных взглядов своего собрата. Ни один из них не вступился за него двадцать лет назад во время процесса о ереси, который учинили хранители Новой Библии. В храме воцарилась тягостная тишина. Тридцать тысяч присутствующих затаили дыхание.
– Тебе нечего делать на Жер-Залеме, Сан-Франциско, – заявил один из абинов. – Ты был изгнан навечно из наших голов и наших сердец! – Его могучий, резкий голос взлетел к своду нефа. – Ты имел наглость не только заявиться сюда без приглашения, но и проявил невероятное непочтение, введя в святое место гоков, предателей человечества! До сих пор ни одно проклятое создание, ни один сын или дочь зараженного семени и гнусного чрева не поганило храма Салмона!
Жек, замерший позади Сан-Франциско, понимал, что абин говорит о нем, и ему показалось забавным, что па и ма Ат-Скины были столь же ограниченны.
– Абины, я благословляю день, когда вы приговорили меня к изгнанию, – громко ответил Сан-Франциско. – Благодаря вам, я смог посетить обширный мир, я встречался с множеством гоков и заметил, что мои братья из рассеянного по миру человечества носят в сердцах и головах столько же достоинств, что и избранные…
– Не говори от имени избранных! – перебил его абин. – Ты перестал быть частью великого народа Фраэля. Ты стал гоком среди гоков, предателем среди предателей, проклятым среди проклятых!
– Абины, вы осуждаете меня, ничего не зная! Вы, бдительные хранители Новой Библии Жер-Залема, следовали путями своей головы и позволили джунглям вырасти на тропе своего сердца. Но сураты Новой Библии обращаются к сердцу человека. Это – тайные пути, которые ведут к внутреннему храму. Абины, разве солнца сияют только для одного народа? Разве Создатель дал фундаментальные законы вселенной только жалкой кучке своих творений? Воздух, вода, огонь – разве они предназначены только элите?
– Твоя речь есть речь змея-искусителя из первого Эдема! – возопил второй абин. – Как и двадцать лет назад, ты предлагаешь яблоко раздора, но, как и двадцать лет назад, мы отказываемся вкушать его! Ты пытаешься внести в сердца и головы смуту, но ни один избранный не будет унесен горьким потоком твоей речи… Разве рассеянное человечество блюло законы святой Библии? Постилось ли оно по сорок дней каждый год? Возносило ли оно хвалу Создателю и богам? Будут ли его представители на Жер-Залеме в славный день прилета космин?
Сан-Франциско сделал несколько шагов по центральной аллее в сопровождении своих телохранителей, которые, войдя в храм, убрали мечи в ножны. Изгнанник обвел глазами море человеческих голов, окружавших его. Хотя был всего один шанс из тысяч, чтобы увидеть только одного человека в этом множестве, он был разочарован, что не заметил лица Феникс.
– Есть множество способов почитать Отца Создателя и его богов, – вновь заговорил Сан-Франциско.
В полной тишине ледяного храма его тихий и печальный голос звучал трагично.
– Вы, абины, завладели словом Библии, чтобы удовлетворить свою жажду власти и подчинения других. Вы заставили избранный народ веками прятаться в леднике, чтобы быть уверенными, что они не уйдут из-под вашего контроля… А как человечество могло ознакомиться со священным учением? Вы действовали так, как действует ученый, отказывающийся сообщить о своих открытиях людям. А ведь его открытия ему не принадлежат. Он – просто инструмент в руках Отца. Вы такие же инструменты Отца, но вы отказались играть его небесную партитуру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62