А большего и не требовалось. Альгирдас хотел выиграть время. Сегодня утром такие же точно существа накинулись на него совершенно неожиданно, и он принял бой, не успев толком разобраться, с кем имеет дело. Низшие действительно мало интересовали его, но надо быть дураком, чтобы не попытаться узнать побольше о врагах, с которыми раньше не сталкивался.
Вот он и пытался узнать. Сейчас. Пока его автомобиль летел по кочкам и ухабам, а за спиной глухо рокотал зачарованный пулемет, и твари, несмотря на яростный огонь, приближались, голодные и безмозглые…
Ага! Не безмозглые. Точнее, не все. И самка среди них всего одна. Держится в стороне. А это – самцы. Они как муравьи или термиты, они не понимают, что делают. Она – понимает. И не лезет под пули. А еще… она нездешняя. Не фейри. Действительно животное, только считает себя… злые боги, кем-то вроде человека. Она считает себя обычной смертной. Так. А ее кладка… о, вот и кладка!
– Держитесь! – предупредил Альгирдас, нажимая педаль тормоза. – Арвод !
И вышел навстречу тварям.
Их самка заслужила бой. Она была разумна, она умела чувствовать, и ее нельзя было убивать, как убивают обычных чудовищ. С ней следовало сразиться один на один. Пусть даже это существо ничего не знает об уважении к врагу, о правилах боя и о том, какую честь оказывает ей Паук Гвинн Брэйрэ.
Но прежде, чем дойдет до боя с самкой, нужно нейтрализовать ее рабов.
Альгирдас сделал несколько шагов, разматывая невидимую, но самую прочную из своих сетей.
Первые два чудовища с разбегу влетели в тенета и забились, пытаясь их разорвать. Дурацкое это занятие – рвать паутину, нет на свете ничего прочнее. И можно было бы сделать нити тоньше, чтобы они резали плоть, резали броню тварей, но опыт первого боя подсказывал Альгирдасу, что раны этих существ заживают слишком быстро для привычных фокусов с паутиной. Эти низшие не разлетятся кубиками окровавленной плоти, скорее уж поглотят сеть, растворят ее в своей ядовитой крови.
Он не стал и пытаться.
Ловчая сеть. Короткое замешательство в рядах врага, когда на первых двух чудищ едва не наткнулись двое следующих.
Малышка что-то крикнула сзади. Альгирдас не вникал. Понял только, что девочка уже сориентировалась. Разбежался и через головы чудовищ прыгнул в центр их боевого порядка.
Орнольф потом прибьет его. И будет прав. Но это – потом…
Ему сразу удалось сбить с ног одну из тварей. Сдерживая остальных, Альгирдас, не глядя, бросил во все стороны липкие, прочные нити паутины. Твари, попавшие в тенета, испугались, хотя вряд ли поняли, что случилось. Они забились, заметались, двигаясь беспорядочно и – тойн асву! – совершенно непредсказуемо. Паук кувыркнулся, чтобы не попасть под удары хвостов и лап. Горло упавшего чудовища оказалось прямо под рукой. Он машинально полоснул по мелкой чешуе когтями, но только искры высек. От неожиданности едва не испугался и очень быстро сообразил, как именно нужно бить, чтобы нанести рану.
Ну а потом стало гораздо легче. Не бой – резня. Заматываешь тварь в липкий кокон, и пока она возится, стараясь сбить тебя с ног и затоптать, используешь самые тонкие нити, собранные в пучок. И бьешь, кромсаешь, режешь. Дело долгое: жизненно важных центров у этих чудовищ целых пять, и каждый надо поразить. Дело грязное. Если бы не самка, ради которой все и затевалось, Альгирдас, как и в прошлый раз, предпочел бы истребить этих тварей на расстоянии.
…Арвод!
Заслышав этот сигнал, что-то в Маришке начинало действовать помимо ее воли. Помимо страха и неуверенности в себе. Начинало действовать правильно, как положено настоящему охотнику.
Чары индивидуальны – так учил Орнольф. Это значит, что каждый чародей колдует по-своему. А еще это значит, что ковровые бомбометания – прерогатива бомбардировщиков, а не чародеев. Можно, конечно, бить по площадям. Но эффективность подобных заклятий невысока, а сил они требуют – ой-ой, сколько.
Поэтому Маришка так любила драться рядом с Пауком. В его руках убийственные чары, направленные в одного противника, умножались по числу нитей паутины. Как сейчас. Когда на них летела целая стая…
«Чужих»?!
– Алиенсы! – заорала Маришка, почти не чувствуя, как Альгирдас подхватывает ее не начатые заклятья, – ой, блин, Паук, это же алиенсы!
Он ее услышал, несмотря на рык чудовищ, оказавшихся как-то очень близко. Молча кивнул, как будто что-то понял. Шагнул вперед, еще ближе, почти вплотную к набегающим тварям, и… взвился в воздух. Буквально перелетел через чудищ. Они споткнулись, наверное, о паутину, и Маришка увидела, как Паук прокатился по земле там, внутри круга, среди лап, когтей и хвостов.
Он не стал подниматься, ударил ногами – одна из тварей грохнулась в пыль, кувыркнулся, как будто перелился, чиркнул когтями под челюстью упавшего противника.
Брызнуло зеленым.
А ноги, хвосты и когти… и Паук – все вместе они подняли такую пыль, что Маришка перестала различать происходящее. Все слилось в дикую мешанину, круговерть атак, водоворот ударов – это приходилось видеть не раз, и не два, и это всякий раз наводило ужас.
Маришка не знала, как он это делает.
Никто не знал, кроме Орнольфа, а Орнольф… он тоже не знал, он просто видел это гораздо чаще и узнавал гораздо быстрее, и у Орнольфа было для этого название.
Змеиная пляска. Он говорил, что это – змеиная пляска.
Смертельный танец, заставляющий врагов – любых: животных, людей, фейри – кидаться на Паука и только на Паука, оставляя без внимания всех остальных.
– Каор! – кричала Маришка, заставляя голос звучать так, как будто это пламя гудит на сильном ветру.
И снова:
– Каоррлей! – только теперь подобно рокоту грома в потоках дождя, и огненные шары разматываются мотками ниток, цепочками молний протягиваясь от врага к врагу. Им наплевать. Этим, если они и правда те самые, из кино…
Зато теперь им будет не наплевать вот на это:
– Плаекх' ха-бао!
Есть! Те твари, по чьим блестящим шкурам еще плясали синие змейки электрических разрядов, лопнули с отвратительным мокрым звуком.
И снова. Серия заклятий прошла один раз, пройдет и второй. А там нужно будет придумывать что-то еще…
– Каор…
– Ненавижу детей, – сказал Паук. Он, наверное, хотел сказать зло, а получилось жалобно. И Маришка поджала губы, чтобы не засмеяться.
Она и вправду не хотела смеяться над Пауком. К тому же это было небезопасно, когда он в таком состоянии. Он! Паук! В таком… о, Господи!
Она все-таки хмыкнула – это смешок получился такой, как сдавленный хмык.
– Кладка там! – сообщил Паук ледяным голосом, указывая пальцем куда-то на север. – Иди и убей всех!
«Заклинанием “плаекх'ха-бао”?» – так и подмывало спросить Маришку.
Она воздержалась. Позвала с собой Макса, и они пошли всех убивать. Благо, опыт есть. Должно получиться.
Но… боже ж мой!
Отойдя от машины – и от Альгирдаса – на расстояние, достаточное, чтобы говорить в полный голос, Маришка с Максом переглянулись и, задыхаясь от смеха, упали на землю.
Смеялись так, что слезы потекли. Даже животы заболели. Зато, когда отсмеялись, вроде, полегчало.
– Главное, не вспоминать, как он сейчас выглядит… – пискнула Маришка.
За что немедленно была сражена новым приступом смеха.
Заклинания сработали на трех алиенсах. Три из семи – неплохой результат. Они лопнули. Остальных прикончил Паук, а эти – лопнули. Вокруг Паука. Когда он сражался с самым большим чудищем.
Ох, господи боже… Нельзя сказать, чтобы из других схваток он выходил чистеньким. Но в этот раз… когда он с хрустом оторвал голову последней твари, а потом остановился и так недоуменно убрал с лица заляпанные липкой слизью пряди волос.
Мама дорогая! Какие у него были глаза!
Маришку тогда даже совесть слегка уколола. Во-первых, кровь у алиенсов все-таки очень едкая. А во-вторых, Альгирдас так на нее посмотрел. Чистюля-Паук. Весь с головы до ног в гадких, скользких ошметках. И волосы – их отмывать то еще удовольствие.
Фу-у…
Но до чего же это было смешно!
Кладку нашли в полукилометре от места побоища. Дошли туда без приключений, что дало Маришке лишний повод задуматься о том, насколько внимательно Паук приглядывает за ней. Он ведь знал, что никакой нечисти по дороге не встретится, иначе ни за что не отправил бы ее одну. Иногда, натыкаясь в самостоятельных вылазках на каких-нибудь тварей и разделываясь с ними без посторонней помощи, Маришка вместо торжества чувствовала лишь детскую досаду: ее пустили поиграться. Так, наверное, лиса или волчица приносят в нору подранков, чтобы детеныши учились охотиться.
Из чувства противоречия, а может, оттого, что Макс как-то очень уж понимающе на нее поглядывал, Маришка уверенно предложила:
– Айда вниз!
И, не дожидаясь, пока лейтенант Адасов покрутит пальцем у виска, полезла в широкую черную нору.
Ход был глубокий, но покатый – ясное дело, маленьким алиенсам, когда вылупятся, надо будет как-то вылезать наружу. Хотя, если вспомнить, как они прыгают, непонятно – на фига им вообще ходы. Дыры в потолке было бы достаточно.
– Ты, идиотка, – зашептал Макс уже внизу, – пойдем отсюда, быстро!
Подземная полость от стены до стены оказалась увешана кожистыми, полупрозрачными коконами. В них, наверное, и сидели маленькие алиенсы…
Ох… Маришка вдруг вспомнила, как это было в кино, дернулась к выходу и не успела. С чмокающим звуком лопнули десятки мембран. Со всех сторон на Маришку с Максом бросились зеленые, проворные головастики. Она крикнула: «сках!», одновременно выталкивая эмпата в подземный ход. Запоздала с заклинанием: сразу два головастика оказались под щитом, и выстрелы максового пистолета прогремели в подземелье так громко, что часть потолка обвалилась, засыпав чудовищ.
Щит чар не удержал пули. Слава богу! Слава богу! Слава богу… что сил ее не хватило на то, чтобы сотворить более мощное заклинание. Иначе Макс не сумел бы застрелить головастиков, уже провинтившихся насквозь через ее разгрузку.
Снайпер, блин…
Пока остальные эмбрионы, или кто они там, копошились под грудой земли, Маришка с Максом лезли на поверхность. Макс честил ее на все корки, что не мешало ему бежать по узкому, осыпающемуся под ногами ходу, как по дорожке стадиона. Маришка не отставала. Ей все время казалось, что заклинание вот-вот разрушится, и какая-нибудь тварь вцепится в… ну, в нежную часть тела.
Тугая петля захлестнулась вокруг ребер. Маришку рывком, как будто на буксире у грузовика, выдернуло на поверхность. Она по инерции пролетела еще несколько шагов, упала, больно ударилась локтем, однако смогла перекатиться и быстро вскочить на ноги. Рядом, морщась, потирал коленку Макс. А Паук, встав между ними и провалом пещеры, кромсал паутиной выпрыгивающих из темноты головастиков.
На ломтики. В клочки.
Он был так зол…
Весь мокрый – с волос текут струйки воды. Он даже плащ надеть не успел, а не застегнутая шелковая рубашка облепила тело, став почти прозрачной. Заглядевшись на него, Маришка с трудом вспомнила, что нужно делать. И чуть не замешкалась, призывая духов. Если бы не косой взгляд Альгирдаса, острый, как режущая нить паутины, она бы так на него и таращилась, открыв от восхищения рот.
Однако такие паучьи взгляды очень быстро возвращают к реальности. Маришка сплела заклятье – из земляного хода, так же, как в прошлый раз, дохнуло дымом и пламенем.
– Тайрибл! – бросил, как ударил, Паук, не беспокоясь о том, что его не поймут.
Его поняли.
– Альгирдас… – начала было оправдываться Маришка.
– Брэлл мвирэ! – резко оборвал Паук, тряхнув мокрыми волосами, на которые уже начал налипать всякий гадкий мусор. – Брэлл съяньшэ , – прошипел он, глянув на Макса.
Похоже, предполагалось, что после этих слов Маришка с Максом пойдут биться головой о камни. Ей действительно захотелось сделать что-то подобное, несмотря на то что языка Ниэв Эйд она не знала и о смысле сказанного могла только догадываться.
Паук уходил, не оглядываясь. Шел как всегда легко, ни облачка пыли не поднималось из-под высоких сапог, но почему-то создавалось впечатление, будто он вбивает в землю каждый шаг.
Очень злой Паук.
Слава богу, он успел хотя бы отмыться от взрослых алиенсов, то есть, от того, что осталось от взрослых алиенсов, после заклинания «плаекх'ха-бао», а то был бы сейчас еще злее. По десятибалльной шкале Чавдаровой-Адасова, эта злость тянула на шестерочку. А вот, например, восьмибалльная злость включала в себя ломание всего, что ломалось, и разбивание всего, что разбивалось. Все не ломающееся при этом подвергалось агрессивной обработке с целью сломать и, насколько успела понять Маришка, без помощи Орнольфа или нескольких убийств такая злость не проходила. Злость на пять баллов выглядела великолепно, была малоразрушительна и опасна, в основном, только для врагов. Злость до трех баллов включительно была нормальным состоянием Паука. А шесть баллов – это миленькая перспектива провести время, оставшееся до воссоединения с Орнольфом и Дюхой в обществе Паука безмолвствующего и угрюмого, как сыч.
Да, была еще злость на десять баллов!
И бесконечная выжженная пустыня вокруг – прямое следствие одного-единственного приступа такой злости.
– Я же говорил, – пробормотал Макс, пока они тащились следом за Альгирдасом, – не надо было туда лезть.
– Без тебя знаю.
– Как он без машины так быстро добрался?
– Как-как, – Маришка снова ощутила укол совести, – через Межу.
Оставшиеся десять минут Макс задумчиво молчал. Может, пытался без подсказки сообразить, как можно ходить через Межу, когда ее нет уже шесть с лишним месяцев?
Можно было, и Маришка даже знала, как это делается, только у нее не хватило бы сил на такой подвиг. Особенно, если спешить, как спешил Альгирдас. Орнольф, тот, пожалуй, мог, но ему эти полкилометра дались бы таким трудом, что по прибытии на место от чародея оказалось мало толку. А Паук… ну, он мастер. Гроссмейстер. Орнольф говорит, что Паук всегда, еще в детстве умел «уходить» почти моментально, как выключатель поворачивал. «Уходить», значит отпускать душу… это что-то вроде медитации, только иначе, в общем, нормальный человек так вообще не сможет, а специально обученным на это требуются часы, если не дни глубокого сосредоточения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90