А потом завеса пришла в негодность. И, прикрывая Орнольфа, Паук выпал из невидимости. Кувыркнулся под градом пуль, полоснул вокруг себя смертельными нитями, все еще щадя противников, все еще стараясь обезоружить…
Не так это просто, когда твое тело терзают сталь и свинец.
Отброшенный выстрелами к стене, Паук судорожно пытался удержать паутину, но за несколько мгновений, на которые тело вышло из-под контроля, обезумевшие нити успели дважды пронестись по коридору, пластая живую плоть.
Злые боги… нельзя так с людьми.
Орнольф вцепился в эту мысль, удерживаясь на самом краю, на полшага не дойдя до черной слепой ярости. Сумел остановиться. Не вложить все силы в один страшный удар, в огненный вал, который пронесся бы по подземельям, оставив за собой только жирный горячий пепел.
Нельзя! Это – люди.
Они стреляли в Хельга, они…
Люди.
Тонкий ручеек силы иссякал. Все, на двоих уже не хватит.
Паук унесся вперед, едва не обогнав очередную обманку. И Орнольф прикрыл его, насколько мог. Чары – против чар. Но против свинца они тоже помогают.
А перед дверью хранилища был уже не просто заслон – настоящий дот. Бетонная коробка с бойницами. И из чего там стреляли, Орнольф даже не разобрался. Завеса удержала огонь, приняла град из тысячи гранатных осколков, очередной дождь свинца. Разлетелась в клочья. И бетон рассыпался белой крошкой, оставив скелет арматуры.
– Когда ж я сдохну-то? – прохрипел Паук, сползая по стенке. – Рыжий, сейчас сзади набегут.
И хотя богов, конечно, нет – ни добрых, ни злых – никаких, но когда за открывшейся дверью хранилища обнаружились настоящие, живые люди, Орнольф возблагодарил всех несуществующих богов сразу. Кучно. Чтоб никому обидно не было.
А сзади набежали. Еще как набежали!
Эти, живые, они тоже стреляли. Но с ними Паук не церемонился. Нити паутины жадно запульсировали, вытягивая тэриен. Еще! Еще! Орнольф сам едва успел увернуться. Спустя мгновение Хельг разом отдал ему все, что сумел забрать. И этого хватило, чтобы встретить зомби. Чтобы смести их назад по коридору. И наглухо запечатать, сплавить со стеной, только что срезанную дверь.
Правда, магов и здесь не обнаружилось.
– Как думаешь, не помрут? – поинтересовался Хельг, разглядывая упавшие, где стояли, обессиленные тела. Набор был забавный: солдаты в камуфляже, с нашивками, вроде тех, что были у зомби, и штатские в лабораторных халатах. Как они друг друга не съели в одном-то, не сказать, чтоб очень просторном зале?
– А и помрут – не жалко, – буркнул Орнольф.
– Зря ты так.
Выглядел он… как упырь. Ненормально красивый и основательно мертвый. Плащ, разодранный выстрелами чуть не в лапшу, потихоньку восстанавливался, чего нельзя было сказать о самом Хельге. Хотелось верить, что кровь на нем по большей части чужая. И что раны затянулись, хотя бы самые опасные. Спрашивать бесполезно. Сейчас – бесполезно, он только взбесится.
– Сколько их здесь! Это невероятно, – прошелестел Паук, ковыляя вдоль стеллажей. От пола до потолка, от стены до стены – бессчетное количество ящичков. По-прежнему рябит в глазах от символов эшу, и по-прежнему не ощущается в них ни капли силы. Зато уж изнутри, из контейнеров, веет такой мощью, какая таится только в бессмертных душах смертных существ. Наверное, велик соблазн – зачерпнуть горстями и пить, не отрываясь. Судя по Хельгу, так оно и есть. Вон как смотрит. Из-под верхней губы влажно поблескивают острия клыков. Ох, малыш…
А предложи ему взять хоть каплю этой силы, и малыш на пинках прогонит тебя через все хранилище.
– Я только не понял, – Хельг тронул когтем изображение креста и брезгливо поморщился, – а где унган-то? Тут ни одного мага нет.
* * *
Унган все же нашелся. Когда Альгирдас справился с искушением и проследил, куда сходятся ниточки от контейнеров с душами, среди тех, кто был в халатах, обнаружился один человек без таблички на груди. В разбитых очках и с разбитым носом выглядел он довольно жалко. И главное, цуу в нем даже не пахло. Только когда Орнольф, не слишком церемонясь, привел колдуна в чувство, Альгирдас смог уловить в том бледные краски служения. Кому? Вот так сразу и не сказать. В общем, жрец, но плохонький. Настолько плохонький, что даже не разобрал, кто перед ним. Увидев Альгирдаса дернулся было осенить себя крестом, а Орнольфу провякал что-то, то ли угрожая пожаловаться, то ли просто угрожая.
На этом, впрочем, и иссяк. Видимо, вспомнил, как оказался в столь бедственном положении, и что-то там в его мозгах правильно щелкнуло.
– Ну, – сказал Орнольф, и Альгирдас им даже залюбовался, такой он стал пугающий, – рассказывай, мразь!
– Что рассказывать? – жалобно спросил унган.
– Все, – отрезал Орнольф.
Фамилия его была Лизютин, и был он мэнээс. Вечный. Это хуже, чем вечный жид, потому что к последнему хотя бы относятся с пиететом. А быть младшим научным сотрудником и в тридцать лет, и в сорок, и в сорок с хорошим хвостиком – это лишает самоуважения, да и просто уважения. Окружающих. Не говоря уже о близких.
Да, а звали его Григорий Гаврилович.
Но до сорока шести лет оставался он на родной кафедре Гришей, или Гришенькой. И коллеги его не уважали. И студенты не уважали. И сам он себя – не очень. Давно разочаровавшись в науке этнографии, Григорий Гаврилович именно по причине низкого самоуважения не попытался искать счастья на иной какой-нибудь стезе. Так и прозябал в университете, говорил себе, что двигает науку, сам не верил в это, и никто не верил. И черт его разберет, в какой такой прекрасный момент пришло ему в голову, что наука наукой, но ведь не на пустом же месте люди все это придумывали.
Это, говорят, случается во время переходного возраста – начинаешь верить во всякую чушь. А сорок шесть – возраст самый, что ни на есть, переходный.
Началось с безобидного. Экстрасенсы с аурами и прилипающими к животам утюгами. Астрологи, гипнотизеры, таро и Папюс в комплекте. Странное дело: казалось бы, получив высшее образование, должен был Григорий Гаврилович научиться хотя бы систематизировать информацию, отделять, если не зерна от плевел, так хотя бы белое от коричневого. Но на первом этапе своего погружения в мир неведомого был он всеяден, как домохозяйка, стремящаяся похудеть любой ценой, на двадцать килограммов за две недели, с помощью таблеток и чая, но чтобы, пожалуйста, без физических нагрузок и кушать сколько захочется.
И надо ж было случиться такому, что Грише все-таки повезло. Мыкаясь по экстрасенсовским и прочим «магическим» тусовкам, наткнулся Лизютин на человека, кажущегося в этой среде вызывающе чужим. Как будто пришедшим из другого мира. Из мира больших денег и больших дел, настолько же далеких от магии, насколько сам Григорий Гаврилович был далек от большого бизнеса. И именно этот человек оказался настоящим магом.
– Они такие, – рассказывал унган, а Альгирдаса кривило от отвращения, – настоящие – они не похожи на других. Они на людей похожи. Успешных, знаете, как сейчас принято говорить. Успешных, да! Потому что ты, если маг, ты себя чувствуешь… и все соответствует.
И день, когда Лизютин попал на собрание настоящих магов, показался ему лучшим днем в жизни. Он и сейчас вспоминал его с мечтательной улыбкой, как, наверное, вспоминает светская львица свой первый взрослый бал. А уж тогда, тогда чуть не пел от восторга, оказавшись среди людей, не нуждавшихся для подтверждения своей силы ни в нелепых костюмах, ни в громких словах, ни в титулах и званиях, которые так любили в других компаниях.
Просто люди. Хорошо одетые, хорошо выглядящие, в хорошем настроении. Держащиеся свободно и друг с другом, и с ним, новичком – приблудным псом с ближайшей помойки.
А еще там был Владыка. Его называли так за глаза – Владыка. А вообще-то звали его господин Элиато, и сам он просил называть себя именно так. Господин Элиато, а для друзей просто – Адам. Говорили, что он бывший священник. Расстрига. И «Владыка» – это потому, что занимал он в церкви очень большой пост. Говорили, что он знается с силами, которые не снисходят до обычных, пусть даже и настоящих магов. Говорили, что он не человек. Было ли все это правдой – трудно сказать. Лизютин мог поручиться только за то, что Владыка мог выполнить любое желание.
Любое.
Достаточно попросить.
И Григорий Гаврилович попросил. Попросил могущества. Волшебной силы. Он очень хотел стать магом, но только таким, чтобы самому верить в свою силу. Он очень хотел походить на этих людей. Он готов был платить любую цену – действительно любую, хотя бы даже и душу отдать. Вот на душе и сошлись.
– Бред! – фыркнул Орнольф.
«Нет, – хотел сказать Альгирдас, уже протянувший ниточку от унгана к Владыке, – это не бред, он действительно отдал душу…»
Хотел сказать. Но устал так, что даже подумать толком не смог. По натянутой паутине скользнул прямо в сердце заряд иссушающей боли. Последнее, что сумел Альгирдас, прежде, чем свалиться на пол, это запомнить – запомнить существо, попытавшееся убить его.
Орнольф успел его поймать… Он всегда успевает, Молот Данов, он не позволит Пауку упасть… Злые боги, как есть-то хочется, а?
– Так я научился повелевать различными духами, – продолжал Лизютин.
И Орнольфу совсем не понравилось то, как изменился взгляд унгана, когда Эйни сломанной куклой повалился на пол. Кого-то искал Паук – кого-то далекого, уж не Владыку ли, скупщика душ? Да нет, при всей своей наглости, малыш все-таки не сумасшедший. Не настолько сумасшедший, чтобы тянуть паутину к таким существам. Ему бы крови сейчас, но… вот уж чего точно не стоит делать, так это демонстрировать свои отношения под этим жадным, испуганным взглядом. Испуганным. Жадным. И – да, на дне зрачков в блеклых глазах плесенью проступает похотливая зависть. Ну не дерьмо? И этот туда же!
– Что ты устроил здесь? – резко спросил Орнольф, возвращая унгана к реальности. – Зачем? Кто все эти зомби?
Что ж, вполне понятно, зачем. Новая сила требовала применения. Не сразу, конечно, но довольно скоро родился у Григория Гавриловича дерзкий и красивый план. Вообще, надо сказать, что с обретением силы и голова начала работать как-то иначе. Как будто в череп вложили другие мозги. Идеи так и брызгали, так и лезли, теснились, рвались быть реализованными.
А фабрика по производству зомби просто показалась из всех самой глобальной. Если уж браться за что-то, так пусть это будет большое дело.
Самым сложным оказался первый этап: объяснить Бекешеву… Почему именно Бекешеву? Да просто повезло ему. Их, таких, некоронованных королей, в этих диких землях предостаточно. Но вот выбрал Григорий Гаврилович именно его – хваткого, хотя и несколько простоватого мужика. К тому времени он сам уже научился правильно держаться и правильно подавать себя, умел произвести впечатление. И вот надо же – не произвел. На Бекешева – никакого. То ли видал тот в своем королевстве и не такие персоны, приходившие на поклон. То ли просто не впечатляли его, плоть от плоти здешней, суровой и далекой от изысков земли ни самоуверенность жителя столиц, ни деньги, ни предполагаемые возможности и связи.
Денег, если уж на то пошло, у Лизютина тогда особых не было. Связей и возможностей, естественно, тоже. Из столицы же он попросту сбежал, потому что для громадья его планов не подходил ни один большой город.
Как бы там ни было, Бекешев предложил ему не понтоваться, а объяснить толком, чего надо, сколько это будет стоить и какую пользу принесет.
Ну, Лизютин и объяснил.
Король долго смеялся, а потом сказал: да пробуй, хрен ли там – народишку хватает.
К чему Орнольф так и не смог привыкнуть, так это к тому, как люди умудряются не помнить о том, что вокруг них – тоже люди. Такие же как они. Имеющие столько же прав на жизнь. Привыкнуть не смог – научился принимать это как факт, делать на это поправку, учитывать в расчетах. Но по сей день горько недоумевал: как же так вышло, что даже Змей, даже его чудовищный сын человечнее множества настоящих людей.
Сейчас он баюкал на руках слишком человечного вампира и слушал исповедь упыря куда более страшного. Человека. Обычного, в прошлом не слишком удачливого человека. Сколько их – вот таких? Сколько людей на месте вот этого удержались бы от искушения? И стоят ли они того, чтобы защищать их?
Эйни сказал бы, что стоит. В свои двадцать лет Орнольф тоже не сомневался в этом.
А Лизютин начал с малого: с создания для Бекешева небольшой армии. Называлось это безобидными словами «внутренняя охрана». И было в охране всего пятьдесят человек. Пятьдесят зомби. На создание каждого десятка понадобился один заживо погребенный. Итого – пятерых человек ожидала мучительная смерть в заколоченном гробу. На создание каждых двух десятков понадобилась одна женщина, погибшая через отрубание головы. Что ж, и с этим проблем не возникло.
«Народишку» действительно хватало. Кто только не ехал сюда, за большими деньгами, на тяжелые, но серьезные заработки или, наоборот, за легким фартом. За икрой и золотом, за красной рыбой, за пушным зверем или за дешевыми автомобилями с японских свалок. Кто только не пропадал здесь – без вести, в диких лесах, на заброшенных военных базах, в глубоких, холодных реках.
Идею производить солдат уже не для себя Лизютин подал хозяину через несколько месяцев после создания первых пятидесяти зомби.
И Бекешев согласился. Потому что вот это было уже всерьез. И обещало деньги, такие деньги, какие и не снились даже ему, королю лесов, земель и вод, и всего, что в них обитает. Private military companies. В современных условиях, с тех пор, как на планете вновь начались крупные войны, для подобных организаций настали золотые деньки. Грех было не воспользоваться ситуацией.
Он так и сказал, этот, еще испуганный, но уже вполне пришедший в себя человечек: «Грех было не воспользоваться».
И он ни разу не назвал грехом то, что делали он и его хозяин на протяжении нескольких лет. Не назвал грехом убийства погребение живых людей, порабощение чужих душ. И ведь даже не отдает себе отчета, тварь, в каких преступлениях признается. Надеется на что-то?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90