Или на шею и щиколотки. На запястья и щиколотки тоже не рекомендовалось. А весь набор – ожерелье и четыре браслета – образовывал какой-то там «контур» и был смертельно опасен. Это Орнольф подчеркивал особо. Но Маришку смех разбирал, стоило только представить себя увешанной золотыми побрякушками в таком количестве.
Золото вбирает в себя магию, как губка воду. Поэтому бесполезно творить заклинания, когда на тебе слишком много золотых украшений. «Контур» же, чем бы он там ни был, отражает силу чар, и чародей может даже умереть от собственного заклятья. Но это ведь додуматься надо – нацепить столько драгоценностей! Еще сегодня утром Маришке в голову бы не пришло, что ее озолотят, не спрашивая согласия.
Она не потеряла сознание. Может, похитители на это и не рассчитывали, а может, сыграло роль запрещенное воздействие Макса. Он ведь буквально за пару минут до похищения дал Маришке достаточный заряд бодрости, чтобы хватило до вечера. На всю долгую прогулку по городу. Как бы там ни было, Маришка понимала все, что с ней делают, только вот сама сделать ничего не могла. И первое, что попробовала, оставшись без присмотра, это применить чары сэйерсе . Заклинание показалось ей достаточно безопасным, чтобы не бояться отдачи.
Но именно отдача была последним, что почувствовала Маришка, когда использовала заклятье. И – блинский блин! – это оказалось хуже, чем все, о чем предупреждал Орнольф.
Маришке показалось, что она умерла.
А увидев склонившегося над ней Олега, она решила, что умерла на самом деле.
Потом Маришка узнала, что на ее освобождение были подняты все бойцы ИПЭ; что Макс в одиночку умудрился задержать инициатора похищения, мага, с которым молодой эмпат не рискнул бы связываться даже ради спасения собственной жизни; что оба Нордана уже через минуту после того, как стало известно о похищении, были в заколдованном доме, а через полторы минуты, уже вчетвером, с Пауком и Касуром прибыли во Владивосток. Еще днем раньше Маришка, пожалуй, гордилась бы тем, какие люди и какие силы бросились спасать ее. Днем раньше – да, гордилась бы. Но все изменилось за каких-то пятнадцать минут.
Она не знала, что, быстро допросив захваченного Максом мага, Артур удержал Паука, рванувшегося к подвалу.
– Ты хочешь поймать Волка?
– Я поймаю его! – рыкнул Альгирдас.
– Чтобы отдать Змею?
– Да.
– Змей убьет его душу, вытравит память и уничтожит личность. Ты расскажешь Волку об этом? Дашь ему выбор?
– Рехнулся, Нордан? – зло бросил Паук. – Ты знаешь, что он выберет.
– Ты дашь ему выбор? – снова спросил Артур.
Они стояли лицом к лицу. Два бойца. Один – безоружный, второй – выпустивший, как кошка, черные десятисантиметровые когти. Где-то, уже близко, спешили на выручку к лейтенанту Чавдаровой машины ИПЭ. А Паук и Артур сверлили друг друга взглядами. И в глазах храмовника, за упрямой синевой, таились жалость и понимание.
– Ненавижу тебя, – пробормотал Альгирдас, опустив голову. – Рыжий, нужно заморочить смертных, чтоб не сразу доехали. Волк убьет их, если его попытаются задержать.
А Маришка, не ожидавшая помощи от ИПЭ, не ждала ее и от Альгирдаса. Во всяком случае, не сразу. Дозваться до Паука не получалось. Ниточка между ними не порвалась, но словно бы ослабла. Зато Маришка могла рассчитывать на помощь Олега. Он пришел, потому что она чуть не убила себя заклинанием освобождения! Он здесь! И надо радоваться! Она и радовалась. И даже не сразу удивилась тому, что, вынув кляп у нее изо рта, Олег не спешил снять с нее наручники. Едва почувствовав, что может говорить, Маришка крикнула:
– Тебе надо бежать, – и заторопилась, зачастила, понимая, что выходит глупо, непонятно выходит, однако он же всегда понимал ее без слов, он же мысли читает, ее Зверь. – Тебя хотят убить, Олег. Твой отец…
– Откуда ты знаешь это имя? – спросил он.
Это было так больно. Как удар в солнечное сплетение. Даже дышать нечем. От обиды на глаза навернулись слезы:
– Ты, – задохнулась Маришка, – убил меня. Меня – первую. Я спасла тебе жизнь.
– Неплохо выглядишь для мертвой, – равнодушно заметил Зверь, – обычно из моих рук выходят в худшем состоянии. Ты упырь?
– Это ты – упырь! – взвизгнула Маришка, стервенея. – Я не знаю, что с тобой сделали, ты должен помнить меня, ты обещал, ты оказался здесь, потому что я чуть не умерла…
На этом месте она осеклась. Мысли, они быстрее слов. К сожалению, не настолько быстрее, чтобы заткнуться вовремя, однако целый рой их, стремительных, пронесся в голове Маришки раньше, чем она закрыла рот, щелкнув зубами.
Этот… это существо… То, чем был ее Олег для всех других, то, о чем он говорил ей там, на чужой планете, когда они с Пауком спасали его, оно не знало ни любви, ни жалости, ни даже элементарной благодарности. Скажи ему сейчас, что он тратит часть себя на поддержание ее жизни, и жизнь немедленно будет отнята. Зверь… о, Господи, вот такой он на самом деле! Человек, которого она любит. Тварь, которую все боятся.
– Я упырь, – он медленно кивнул, – ты и об этом знаешь? Ладно, расскажи мне, кто именно хочет меня убить. И что там с тобой? Ты – маг, это я вижу. Говоришь, я оказался тут по твоей милости? Рассказывай все.
Если бы Маришка могла воспротивиться его голосу и его взгляду! Тем самым, таким памятным Взгляду и Голосу, действие которых она не раз наблюдала на других людях. Никогда Олег не делал этого с ней. Даже, когда убивал…
«Альгирдас! – взмолилась Маришка, цепенея от ужаса, чувствуя, как выступает на коже липкий холодный пот. – Альгирдас, спаси меня!!!»
Все, что было, случится снова. Боль. Кровь. Боль, боль, боль – без конца, и кровь. И смерть не придет. Он же убил ее однажды! Он сделает это снова. Сейчас. Как только узнает все, что хочет знать.
Страх стал сильнее разума, и она закричала от страха, от боли, которой еще не было. От смертельной боли воспоминаний. Она исходила криком, как тогда… когда-то… и, срывая горло, говорила, говорила, рассказывала все, что он велел рассказать.
– Твою мать! – досадливо рявкнул Зверь. – Не ори ты так, я ж еще ничего не делаю.
Маришка подавилась криком и поняла, что не может больше издать ни звука.
– Она спасла тебе жизнь, – тихо донеслось из коридора, – и ты любил ее, Волк. А ведь тебя не назовешь влюбчивым, верно? Оставь девочку, зачем тебе невинное дитя, ты не насытишься ею.
Зверь издал тихое, нечеловеческое рычание.
– У меня есть для тебя пища, – продолжил Альгирдас, – человек, которого ты призвал сюда. Возьми его, если голоден.
Склонив голову, Зверь прислушивался к мягкому, спокойному голосу. Как собака, не понимающая слов, но чутко улавливающая тонкости интонаций.
– Ты сильнее, – прошипел он, поднимаясь на ноги.
Маришка смотрела во все глаза, однако не видела Паука, а Зверь даже не оборачивался, чтобы посмотреть, с кем говорит.
– Я сильнее, но ты нужен мне, – произнес Альгирдас.
– Чтобы принести себя в жертву, спасти мир, убить антихриста и бла-бла-бла, – с неожиданной язвительной насмешкой процедил Зверь, – я многим нужен, но с такой херней ко мне еще не подкатывались. Отвали, красивый мальчик.
Маришка не успела заметить движения. С нечеловеческой силой Олег сдернул ее с матраца и развернулся к Пауку. Еще не остывший автоматный ствол уперся в подбородок. И от голоса Зверя, прозвучавшего так близко, на глазах снова выступили слезы.
– Это хуже чем магия, – сказал Зверь, – но выстрелить я успею.
– Ты ничего не помнишь, – прошелестел Альгирдас, – как это случилось, Волчонок?
– Не болтай! – оборвал его Зверь. – Иди вперед, открой дверь и скажи магам и священнику, чтобы убрались подальше.
– Обещай, что отпустишь девушку.
– На черта она мне сдалась? Девственница… не еда.
– Обещай.
– А ты хорошо меня знаешь, – хмыкнул Зверь, – лучше, чем я сам. Ладно, обещаю. Вперед!
Через несколько секунд в подвал просочился дневной свет. Безжалостная рука больнее сдавила ребра, но, честное слово, эта боль ни в какое сравнение не шла с той, что колола Маришку в сердце. И она плакала, не переставая, тихо, чтобы не рассердить Олега… Зверя. Господи, ну почему так? Еще месяц назад она знала, что он скорее отгрызет себе руку, чем сделает ей что-нибудь плохое. Еще месяц назад она улыбалась в ответ на его улыбку, спасала его от смерти, жалела и восхищалась. Сейчас остались только страх и безнадежная печаль.
– Он хороший парень, да? – сумасшедший смешок обжег ей ухо. – Обменял Вселенную на девчонку. Кто ты ему? Сестра? Дочь?
– Заткнись, – прошептала Маришка.
– Дура! – зло бросил Зверь. – Из-за тебя жертвуют целым долбаным миром, а ты рыдаешь о детской влюбленности.
Солнечный свет обжег глаза – слишком яркий после мягкой тьмы подвала. Сильный удар в спину швырнул Маришку на шершавый асфальт. Рядом хлопнула дверца автомобиля, тихо вздохнул двигатель. Проморгавшись, лейтенант Чавдарова разглядела исчезающую за углом черную блестящую корму какой-то машины.
Секунду спустя рядом с ней был Альгирдас. Длинные пальцы его слепо, но уверенно метнулись по лицу Маришки, по плечам и рукам. Что-то мягко коснулось сердца, и боль растаяла, почти совсем прошла.
– Ты цела… – его глаза были светлыми до прозрачности, – хвала богам… Маленькая, прости меня! Пожалуйста.
* * *
Все повторилось.
Золото, кровь, смерть. И девочка, беспомощная маленькая девочка, заложница в столкновении чужих интересов. Волк мог убить ее. Волк мог ее убить! На какой-то миг там, в подвале, Альгирдас окунулся во тьму и боль, пришедшие со смертью Малышки. И тогда он сам едва не убил Волка.
Только боги знают, как ему удалось удержаться. Не ударить насмерть.
Он мог не успеть, и тогда… нет, не думать об этом! Он знал, что будет тогда. Гибель Волка, и ярость Змея, и скорый неизбежный конец света. Но не это заставило остановиться. Он испугался, что девочка погибнет. Снова. Как тогда.
Золото, кровь и смерть.
Снова.
И снова.
Маришку колотило крупной дрожью. Брезгливо срывая с нее мягкое, податливое золото, Альгирдас сдерживался, чтобы не выругаться. И самому не дрожать от дикой запоздалой злости.
– Паук, – легкое прикосновение к плечу заставило резко обернуться. Артур Нордан успел отдернуть руку от клацнувших острых клыков и отступил на полшага. – Извини, я не подумал. Возвращайтесь домой, сюда вот-вот приедут люди. Марина, нам с тобой надо поговорить.
Взгляд Маринки стал таким отчаянным, что Альгирдас едва не зарычал на храмовника. Чего еще ему нужно?! Он не позволил задержать Волка, он едва не погубил девчонку…
Будь оно все проклято! При чем тут Артур? Он же не ошибается, он всегда знает, как надо, и в этот раз он был прав, просто не нужно было слушать его. Это ты, Паук, ты, а не Нордан, чуть не убил Малышку…
– Я знаю, Альгирдас, и ты знаешь, – спокойно произнес Артур, – что ни сейчас, ни когда-нибудь потом ты не допустишь, чтобы с ней случилось что-то плохое. Ты давно это понял, и сегодня сделал все правильно. Все сказано и сделано именно тогда, когда нужно, и именно так, как нужно. Подумай об этом. А пока отдай мне девочку, ей нужна помощь.
Смяв в пальцах остатки последнего браслета, Альгирдас поднялся на ноги. По коже еще бегали мурашки: золото и неосмотрительное прикосновение Артура – все вместе заставляло почувствовать себя так, как будто таракан упал на голову. Отвращение и брезгливый озноб.
Он не терпел чужаков! Ненавидел их! И отпустить Малышку с этим…
Альгирдас выдохнул. Подал руку Маринке:
– Артур прав. Мы тебя подождем в машине.
Благие боги, как она вцепилась в его ладонь! Вот уж точно, здесь без Артура не обойтись, не отдавать же девчонку на растерзание смертным душеведам. Психологам.
Прошипев напоследок мрачное ругательство на языке Ниэв Эйд, Альгирдас аккуратно разжал Маринке пальцы и, не оглядываясь, пошел к своему «ауди». Там, кстати, заперт был пленный маг, по имени Вересов. Альгирдас собирался скормить его Волку, но тот ограничился тем, что угнал машину Вересова. Надо позаботиться о пленнике. Нельзя, чтобы он достался охотникам раньше, чем его допросит Орнольф.
* * *
Сверкнула и зашуршала змеиная кожа, хлопнула дверца. Хельг откинулся на спинку сиденья и закурил, глядя вперед. Где-то с первой трети сигареты его стало ощутимо потряхивать, и тогда Орнольф рискнул сжать тонкую, белую руку.
Если затрясло, значит, отходит. Значит, не набросится, не ударит, не укусит. Хотя в последнем-то как раз нет ничего страшного.
Досталось им обоим – и Хельгу, и Марине. Не стоило отпускать Паука в подвал, а с другой стороны, кто бы удержал его, когда девочка позвала на помощь? Разве что Артур. Но Артур не пожелал вмешаться. Да к тому же никто, кроме Хельга, не сладил бы с Волком, дойди дело до боя. А Эйни мог успеть спасти Марину, даже нажми змеев сын на курок. Собственно, он и сам это понимает, знает, что шансы у него были, что он просто испугался за девочку. Потому и бесится сейчас.
Но у него есть все основания бояться.
А Нордан, надо сказать, остался доволен. Что бы ни творилось на душе у Хельга, как бы плохо не было Марине, Артура это не беспокоит. Его не назовешь жестоким, даже равнодушным не назовешь, значит, дело того стоило. Что-то произошло между Мариной и Волком, или между Волком и Хельгом, что-то важное, пусть пока никто, кроме Артура, и не подозревает о значимости этого.
Впрочем, так же можно предполагать, что произошло что-то между Хельгом и Мариной. Кто его поймет, Артура Нордана?
Хельг его понимает. И кажется иногда, что Артур понимает Хельга лучше самого Орнольфа.
Он отпустил Паука на помощь девочке, рискнул жизнью Волка, собственной душой рискнул. «Ты дашь ему выбор?» Этого простого вопроса оказалось достаточно, чтобы Хельг изменил сам себе, позволил Волку уйти живым, словно забыл, что тот мог убить его ненаглядную «малышку».
– Он стал старше.
– Кто? Артур?
От сигареты осталось сантиметра полтора, и Орнольф забрал у Хельга окурок прежде, чем огонек обжег нежные пальцы.
– Волк. Он не изменился внешне – это понятно, бессмертный, но, рыжий, ему сейчас лет сорок, и…
Паук запнулся.
– И он ничего не помнит, – продолжил Орнольф.
– Да.
– Он очень испуган, Хельг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90