Тихонько пофыркивая, конь обнюхивал руку Эбби. Она же вернулась к теме, которая в данный момент полностью занимала ее мысли.
– Моя мать должна была знать про это с самого начала. Почему же она ничего не предпринимала?
Эбби не ожидала получить ответ, но Лейн, поколебавшись, сказал:
– Я полагаю, они… достигли взаимопонимания.
– Мама действительно обладает умением закрывать глаза на все, что хоть немного кажется ей неприятным, – с нескрываемым скепсисом признала Эбби. Однако ответ Лейна объяснял ее детские воспоминания. Теперь было понятно, почему перед каждой «командировкой» отца в Калифорнию мать запиралась в своей комнате и часами просиживала в одиночестве, а потом выходила с опухшими красными глазами. А после того как отец все же уезжал, она становилась необычно молчаливой. – Сколько еще людей знают об… отце?
– Поначалу на этот счет действительно ходили кое-какие слухи, но они заглохли уже очень давно.
– А та женщина, с которой у него была связь… Что с ней?
– Она умерла несколько лет назад. Рейчел оказалась предоставлена самой себе почти с семнадцати лет.
– Ты полагаешь, в папином завещании она будет названа в качестве одной из наследниц?
– Я думаю, что подобное предположение не лишено оснований.
– А если она не будет упомянута в завещании, то сможет оспорить его в суде и потребовать свою долю наследства? – с вызовом спросила Эбби, хотя внутри себя чувствовала страх, не отпускавший ее от самого кладбища. Этот страх соседствовал в ней со злостью и обидой. Ривер-Бенд был ЕЕ домом. Он принадлежал многим поколениям Лоусонов, и эта Рейчел не имела прав ни на одну пядь этой земли.
– Это зависит от того, как составлено завещание. Дин мог завещать всю свою недвижимость своей вдове, то есть Бэбс, или указать ее в качестве опекуна над всем своим имуществом, которое после ее смерти должно перейти ее наследникам.
– Наследникам? Уж если ты решил пользоваться множественным числом, то не лучше ли сказать «наследницам»? – жестко проговорила она.
– Послушай, Эбби, до тех пор, пока завещание не вскрыто, я не думаю, что нам следует ломать головы и воображать себе всякие гипотетические трудности.
– Я не такая, как моя мать, Лейн. Я предпочитаю предвидеть любые осложнения. А ты не можешь не согласиться с тем, что все это способно обернуться долгим и изматывающим судебным процессом.
– Вполне вероятно.
Эбби отвернулась и стала смотреть на просторы пастбища, тянувшегося вплоть до расплывчатой линии деревьев, которыми поросли берега реки Брасос. Здесь, в Ривер-Бенде, ей были знакомы каждая пядь земли, каждый куст, каждое дерево. Она знала по именам всех пасущихся здесь лошадей и могла без запинки пересказать родословную каждой из них. Это – ЕЕ наследство. Как может Лейн стоять рядом с ней и спокойно рассуждать о том, что всему этому и впрямь может что-то угрожать!
– Кем была его любовница? Какой она была? – Почувствовав замешательство собеседника, Эбби повернулась и поглядела ему в лицо. – Я хочу знать! И не бойся ранить мои чувства. После всех этих лет я хочу наконец услышать правду. Мама наверняка ничего этого не знает, и только ты можешь дать мне ответ.
Несколько секунд Лейн молча разглядывал женщину, а затем начал рассказывать все, что знал.
– Ее звали Кэролайн Фэрр. По-моему, она была откуда-то с востока. Дин встретился с ней в Хьюстоне, на закрытом показе в Музее изящных искусств.
5
Усталый и взмокший, на ходу ослабляя узел галстука, Дин взбирался по широкой лестнице на второй этаж, где находились их с женой комнаты. Как же ему хотелось скинуть повседневные заботы и нервотрепку с такой же простотой, с которой по вечерам он снимал деловой костюм и галстук! Вот уже три бесконечно долгих года он отчаянно пытался и все же никак не мог привыкнуть к этой шкуре. Если у Р.-Д. принятие важнейших решений занимало лишь несколько секунд, то Дин, прежде чем дать клиенту тот или иной совет, мучился целыми днями, да и то, будь на его месте отец, тот предусмотрел бы вдвое больше возможностей. Дин никогда не чувствовал себя до такой степени не в своей тарелке.
Проскакать несколько миль хорошим галопом, а затем пообедать – вот в чем он сейчас нуждался. Придя к такому решению, Дин толкнул дверь спальни и вошел в комнату. Одетая в пеньюар, Бэбс сидела перед трюмо и смотрелась в висевшее под углом зеркало.
– А, вот и ты, – улыбнулось Дину ее отражение. – Как прошел день?
– Отвратительно. – Он сорвал наконец с шеи галстук и закрыл дверь.
– Это плохо. Но сегодня вечером ты можешь отдохнуть, расслабиться и забыть о всех своих неприятностях, – легко прощебетала она, взмахнув рукой в сторону огромной постели с четырьмя столбиками и резной кленовой спинкой. – Я велела Джексону приготовить тебе одежду, а ванна уже наполнена водой.
Дин поглядел на вечерний костюм, тщательно разложенный на персиково-зеленом покрывале, и затрясся от злости.
– Что происходит? Подожди, не говори, я сам догадаюсь. Ты затеяла еще одну из своих чертовых вечеринок?
Он не мог скрыть охватившее его бешенство. Вечер за вечером они должны были куда-нибудь отправляться – то на званые ужины, то на благотворительные обеды. Но даже если им удавалось остаться дома, к ним непременно кто-то заявлялся в гости.
– Дорогой, – Бэбс полуобернулась и посмотрела на него своими широко раскрытыми глазами газели, в которых Дин прочел выражение испуганного удивления, к которому уже успел привыкнуть за три года их семейной жизни. – Сегодня в музее устраивают закрытый показ новых картин. Я спрашивала тебя, и ты сам сказал, что хотел бы туда пойти.
Может, так и было, Дин этого уже не помнил. Его голова была забита совершенно другими вещами.
– Я передумал. Мы никуда не идем.
– Но нас там уже ждут.
– Неужели мы не имеем права провести в собственном доме хотя бы один спокойный вечер? – «И поговорить», – хотелось добавить ему, однако Дин уже давно понял, что Бэбс не хочет ничего слушать. Каждый раз, когда он собирался поделиться с ней своими сомнениями относительно собственной роли в компании, терзавшим его чувством неудовлетворенности, она отметала все его сомнения какой-нибудь банальностью вроде «я понимаю, что тебе сейчас трудно, но ты наверняка справишься». Дин пытался убедить себя в том, что это прекрасно – иметь безгранично верящую в тебя жену, которая не сомневается в твоих способностях, однако ему это не удавалось.
– Если тебе угодно, мы останемся дома. Я и вправду не знала, что тебе не хочется идти в музей. Извини… Извини меня. – Бэбс поднялась с бархатной подушечки персикового цвета, лежавшей на резной кленовой табуретке, подошла к мужу и взяла его лицо в ладони. – Мне хочется того же, что и тебе. Если ты не хочешь никуда идти, то не хочу и я.
Бэбс лучезарно улыбнулась, но он знал, что ее слова – ложь. Ей безумно нравились любые светские сборища. Они позволяли ей снова и снова изображать из себя маленькую девочку и играть в свою любимую игру с бесконечными переодеваниями. Дин почувствовал себя виноватым из-за того, что лишает ее этого. Если ему сегодня плохо, это не значит, что он должен отравить вечер и ей.
– Ну хорошо, пошли. – Он взял ладонь жены и прижал ее пальцы к своим губам. – Вероятно, ты права, мне действительно следует пообщаться с людьми и отвлечься от мыслей о работе.
– Вот и чудесно! – Бэбс приподнялась на цыпочки и тепло поцеловала мужа в щеку. – А теперь поторопись и отправляйся в ванну, пока вода не остыла.
Через минуту Дин уже нежился в длинной – в человеческий рост – ванне, выпуская из себя накопившееся за день напряжение, потягивая заботливо приготовленный Бэбс бурбон с водой и вполуха слушая ее щебетание, доносившееся через дверь.
– Сегодня я надену новое платье. Оно тебе непременно понравится. – Помолчав секунду, она продолжала: – Напомни мне, чтобы в следующий раз, когда мы пойдем на вечеринку с танцами, я надела свои туфли на шпильках. Они просто убийственны. С их помощью я раз и навсегда отучу эту хромую Кайл Макдоннел наступать мне на ноги. Да, кстати, я вспомнила… Недавно мы разговаривали с Джози Филипс, и она сказала мне кое-что важное. По ее словам, если мы с тобой хотим, чтобы я забеременела, то должны заниматься любовью только в полнолуние.
– Что? – Полагая, что он ослышался, Дин рывком сел в ванне, расплескав вокруг себя воду.
– В полнолуние. Ну не дикость ли? Однако она клянется, что всех своих четверых детей они с Гомером зачали именно во время полнолуний. Я сверилась с календарем. Следующее полнолуние настанет только в середине месяца.
Расплескивая воду, Дин пулей выскочил из ванны, распахнул дверь и ворвался в спальню, тщетно пытаясь обернуть талию махровым халатом.
– Бэбс, скольким людям ты сообщила о том, что не можешь забеременеть?
Жена посмотрела на него отсутствующим взглядом и пожала плечами:
– Откуда я знаю! Но разве это такой уж страшный секрет? Люди ведь не слепые. Все же видят, что мы уже три года, как женаты, а детей у нас все еще нет, – проговорила Бэбс, оглаживая рукой свое вечернее платье из черно-белого шелка, в форме трапеции. – Что я должна отвечать, когда меня спрашивают, почему у нас нет детей? Что мы их не хотим? Но ведь это неправда! Ты очень хочешь ребенка, а бедный Р.-Д. вообще сгорает от нетерпения.
– И все же я думаю, что тебе не следует распространяться об этом направо и налево. – У Дина и без того хватало неприятностей, а теперь еще друзья станут тыкать в него пальцем и говорить, что он не в состоянии сделать ребенка! – Если ты непременно хочешь обсудить с кем-нибудь эту тему, отправляйся лучше к врачу.
– Я уже это сделала, – ответила Бэбс, натягивая длинную, до локтя, белую лайковую перчатку и аккуратно поправляя каждый пальчик. – Он сказал, что я слишком много думаю на эту тему и единственное, что нам нужно, так это перестать так усердствовать. Слышал ли ты что-нибудь более нелепое? Как, интересно, мне удастся забеременеть, если я ничего для этого не стану предпринимать? – Бэбс потянулась за второй перчаткой. – Одевайся поскорее, милый. Р.-Д. уже ждет нас внизу.
* * *
Оказавшись на закрытом показе последних музейных приобретений, Дин безразлично разглядывал картины. Его окружал тихий гул голосов, лишь изредка нарушаемый чьим-либо смехом. Новое сборище, но все здесь было прежним: те же лица, те же разговоры, тот же высокосветский лоск, присущий всем сборищам, на которые его таскала Бэбс.
Теперь Дин уже жалел, что согласился прийти сюда. Ведь сейчас он мог бы находиться у себя дома в Ривер-Бенде и возиться с лошадьми. Через две недели должно было состояться очередное конское шоу, и Дину хотелось, чтобы полдюжины «арабов», которых он собирался на нем выставить, были в самой лучшей форме. Впрочем, по этому поводу он мог не беспокоиться, ведь у него служил Бен. Дин завидовал конюху, поскольку тот имел возможность находиться с лошадьми каждый день и с утра до вечера. Сам же Дин мог позволить себе разве что короткую утреннюю прогулку верхом.
Бэбс переходила от одной картины к другой, а он тащился следом за ней, тщетно изображая интерес к живописи. На самом деле вся эта мазня была ему безразлична. На стенах висели какие-то сюрреалистические полотна – бессмысленная мешанина красок и образов. К ним присоединился Р.-Д. с плетущимися у него в кильватере Макдоннелами.
– Восхитительная работа, не правда ли? – заметила Бет Энн, словно зачарованная разглядывая одну из картин. – Как много в ней энергии и мощи! Вы со мной согласны?
Дин молча кивнул и подумал: хорошо бы сейчас выпить.
– Мне кажется… – глубокомысленно начала Бэбс и на несколько секунд умолкла, изучая полотно. – Мне кажется, он очень любит красный цвет.
На мгновение воцарилась мертвая тишина, а затем Р.-Д. разразился оглушительным хохотом.
– Ты просто прелесть, Бэбс! – проговорил он, утирая выступившие на глазах слезы. – Клянусь, это – первые честные слова, которые я услышал за весь сегодняшний вечер. Пойдем. – Он обнял ее хрупкие плечи своей огромной ручищей и повел к следующей картине. – Взгляни-ка теперь на эту. Что скажешь?
Слегка растерявшаяся Бет Энн поплелась следом за ними, волоча на буксире своего Кайла. Дин остался на месте, сделав вид, что сосредоточенно изучает картину на противоположной стене. Сейчас он был не в том настроении, чтобы находиться в компании отца.
– Вам нравится?
Дин обернулся и увидел стоявшую справа от него женщину. Его слегка удивило, что ее лицо было ему незнакомо. Это само по себе было необычным, и такой же необычной была женщина. Начать с того, что она была одета совершенно иначе, нежели Бэбс и ее подружки. На ней было простое черное платье и никаких украшений. Густые темные волосы были убраны назад и водопадом стекали по плечам. Это даже отдаленно не имело ничего общего с кудряшками итальянской прически Бэбс.
Но насколько бы неожиданным ни было появление женщины, Дину вовсе не хотелось заводить ленивую, ничего не значащую беседу с незнакомым человеком.
– Я нахожу это полотно весьма любопытным, – вежливо ответил он и повернулся, чтобы уйти.
– Значит, оно вам не нравится, – ровным голосом констатировала она.
– Этого я не говорил, – поморщился Дин.
– Нет, – согласилась незнакомка, – вы назвали его «любопытным». Именно так говорят вежливые люди, когда им что-то не нравится.
– В данном случае это не так. Как ни странно, мне нравится сюрреализм, – ответил Дин. Его слегка раздражала категоричность, звучавшая в голосе собеседницы, и кроме того, с какой стати первый встречный будет смело судить, что ему, Дину, нравится и что – нет.
– А это – не сюрреализм, как, например, у Дали. – Продолжая разглядывать картину, женщина задумчиво наморщила лоб, отчего ее на удивление густые брови сошлись в одну линию. – Эту картину не так уж сложно расшифровать. Она скорее напоминает головоломку.
Она говорила с такой уверенностью и знанием дела, что Дин невольно заинтересовался предметом разговора.
– Почему вы так считаете? – оживился он.
– Потому что… – И она пустилась в объяснения того, какое символическое значение имеют числа для обозначения человечества и человеческого интеллекта, что слепящий красный цвет символизирует солнце, зеленый – землю, синий – воду, а все это вместе создает аллегорический образ неразрывной взаимосвязи человека с природой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75