Обернувшись, Иден объявила:
– А вот и наша конюшня, правда, мам? Тут наш Уиндсторм стоит, правда?
– Правда, милая.
– Это самый красивый конь на свете. Вот увидишь, Маккрей, – пообещала кроха.
– Перестань «тыкать», Иден. Для тебя этот человек «мистер Уайлдер». Вот так к нему и обращайся. – Для Эбби было невыносимо слышать, как фамильярно беседует с ним ее дочь.
– Ничего, пусть называет меня просто Маккреем. Я не возражаю.
– Зато я возражаю. И была бы тебе весьма благодарна, если бы ты не вмешивался в воспитание моей дочери, – поставила его на место Эбби.
Ускорив шаг, она преодолела последние несколько метров желтого песка и, опередив Маккрея, вошла в прохладную тень конюшни. Бен отпустил ручонку Иден, и та, словно сорвавшись с цепи, помчалась к стойлу – третьему слева по ходу.
– А мы к тебе, Уиндсторм! Да еще и гостя привели!
Несмотря на испорченное настроение, Эбби не могла удержаться от улыбки при виде того, как жеребец поднял голову и ласково заржал, приветствуя дитя, бегущее к нему со всех ног. На ее взгляд, Уиндсторм был само совершенство, что, впрочем, можно было сказать о внешних данных многих других лошадей. Однако самым главным в нем были его необычное благородство и доброта.
Хотя в жилах его текла горячая кровь настоящего арабского скакуна, в этой горячности преобладала любовь к жизни и свободе, нежели необузданная, дикая страсть. И каждый новый помет жеребят от «браков» Уиндсторма с породистыми кобылицами наследовал не только его гордый вид, но и покладистость. Исключением не был даже жеребенок, родившийся у кобылицы, которую все боялись из-за ее бешеного нрава. Между тем ценность любого жеребца-производителя определялась именно его способностью передавать потомству свои лучшие качества. И Эбби было приятно сознавать, что подобное сокровище находится в ее руках.
Вот и теперь ее сердце учащенно билось от радости и восхищения – как всегда, когда она подходила к стойлу Уиндсторма. В этом чувстве не было ничего от раздутого тщеславия, а потому она не стыдилась его. К пяти годам Уиндсторм стал совсем светло-серым, почти белым. Несколько прядей в его длинной гриве и хвосте были словно отлиты из серебра. Темная кожа просвечивала лишь на морде, в особенности вокруг глаз, отчего они казались неправдоподобно большими.
– Ну как тут мой мальчик? – ласково проворковала Эбби, в то время как жеребец склонил голову, чтобы она почесала его под ухом. Эта ласка нравилась ему больше всего.
– Я так и знал: у нее должен быть мальчик. Не знал только, кто именно, – раздался за ее спиной шепот Маккрея. Она и не подозревала, что он стоит так близко, однако, быстро оглянувшись, убедилась, что слух ее не обманывает: от Маккрея ее отделяли какие-нибудь несколько дюймов.
Ее сердце забилось так гулко, что ей показалось, что она оглохла. Что-то подсказывало ей, что стоит лишь обернуться, и она, как в старые времена, окажется в его объятиях и почувствует на губах сладость его поцелуя. От нее всего-то и требовалось, что одно легкое движение, молчаливое приглашение к близости. В душе зазвенела тонкая предательская струнка, зовущая к уступчивости.
Возвращение любви? Нет, Эбби не могла позволить себе подобной глупости. Она уже обожглась один раз – второго не будет. И потому она сделала шаг в сторону, подальше от Маккрея.
– Тебе, кажется, не терпелось увидеть моего жеребца? Что ж, сделай одолжение: вот он, перед тобой.
Эбби сама удивилась тому, насколько спокойно прозвучал ее голос, ведь внутри ее била крупная дрожь.
Маккрей подошел поближе к стойлу, а Иден вскарабкалась на брикеты сена, откуда было удобнее смотреть за деревянную загородку.
– Правда, красивый? – с гордостью задала она вопрос. – Я видела его в ночь, когда он родился. Такая сильная гроза была: гром гремел-гремел, ветер дул-дул. Поэтому его и назвали Уиндсторм.
Маккрей недоверчиво сдвинул брови.
– Да ты ведь сама в то время была совсем крошечной.
– Я была маленьким ребеночком, – согласилась Иден. – Но мама говорит, что, когда он родился, я смотрю на него, а сама все смеюсь и смеюсь. Очень рада была, что он родился. – Словно поняв, о чем речь, Уиндсторм замотал в ее сторону головой. Уверенно схватив его за ноздри, Иден оттолкнула конскую морду, но потом ласково погладила по атласной щеке. – А ну не балуйся, глупыш, – выговорила она ему. – Видишь, какие у него жилы? – обратилась девочка к Маккрею. – Это значит, что он сухой. А это очень хорошо.
– Ты, я гляжу, неплохо разбираешься в лошадях.
– Ага, – без ложной скромности признала Иден. – У меня есть свой пони, зовут Джоджо. Он тебе тоже понравится.
Глядя на их головы, едва не соприкасавшиеся, Эбби удивлялась, как Маккрей до сих пор не увидел, насколько эта девочка похожа на него. Сама она давно уже заметила это поразительное сходство: те же темные волнистые волосы, те же густые брови, тот же рот, тот же подбородок. А руки? Эбби с болью и нежностью наблюдала за тем, как эти маленькие изогнутые пальчики гладят лошадиную голову. Она не могла допустить, чтобы он узнал правду. Не имела права!
– Иден, подойди сюда, милая. – Нужно было разделить их, отвлечь дочь от Маккрея.
– Но мама…
– Никаких «но»! Что я тебе сказала? Ты уже замучила мистера Уайлдера своей бесконечной болтовней. – Едва Иден сползла с брикетов, Эбби тут же схватила ее за руку и отвела к Бену. – Увези ее отсюда, а потом я сама вас найду.
– До свидания Мак… мистер Уайлдер. – Иден встала вполоборота, чтобы помахать ему на прощание.
– До свидания, Иден. Как-нибудь еще увидимся.
И тут внутри Эбби словно что-то хрустнуло. Все бурные эмоции, которые она до сих пор прятала внутри, внезапно хлынули наружу.
– Нет, ты больше не увидишь ее! Прошу тебя, оставь мою дочь в покое. И меня тоже!
В ее голосе звучали слезы, и это бесило ее, однако она не чувствовала, что слезы текут и по ее щекам. Не чувствовала до тех пор, пока Маккрей не приложил ладонь к ее щеке и большим пальцем смахнул слезинку с ее нижнего века.
– Ты плачешь, Эбби. Почему? – Нежность и обеспокоенность, прозвучавшие в его словах, едва не заставили ее позорно капитулировать. Ей так хотелось утонуть в его крепких объятиях.
Но Эбби не могла позволить себе этого. И не в силах была ответить ему. Она просто положила локти на перекладину стойла, повернувшись к нему спиной. Ей даже в голову прийти не могло, что по прошествии столь длительного времени, после всего, что он с ней сделал, она будет по-прежнему испытывать к нему душевное влечение. Неужели душа ее настолько несуразна, что она способна продолжать любить мужчину, которому ни за что нельзя доверять?
– Значит, не забыла? – голос Маккрея потеплел.
– А я и не пыталась ничего забыть, – солгала она.
– Может, поужинаем сегодня вместе? Вспомним старые времена… Можешь взять с собой дочку и Бена, если тебе рядом с ними спокойнее, – предложил он с едва уловимой насмешливостью, которая в чем-то была даже изысканной.
– Из «старых времен», как ты изволил выразиться, для меня имеет значение только один момент – когда ты ушел. Может, подаришь мне это счастье снова?
– Нет уж, позволь, ведь это ты ушла от меня, – напомнил он с внезапным раздражением.
Его гнев был как нельзя более кстати. Он придал ей силы, необходимые для того, чтобы завершить этот разговор.
– Значит, это была я? Что ж, должно быть, мне слишком не понравилось то, как ты манипулируешь людьми.
– Это я-то манипулирую? А ты сама? Будто я не знаю, какова истинная причина, по которой ты вышла замуж за этого фермера! Признайся, ты же не любишь его. И окрутила с единственной целью – прибрать к рукам землю, которая когда-то принадлежала твоему семейству.
– Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кто наплел тебе такую чушь. Все понятно: ты пожаловал сюда, чтобы встретиться с Рейчел. Что же ты до сих пор здесь стоишь? Беги же, ищи ее!
– Я приехал сюда, чтобы встретиться с Лейном.
– Тогда иди ищи его. Только ко мне не приближайся! – Она быстро пошла прочь. В горле кипели слезы, в сердце поселилась тупая боль. Ее догадка оказалась правильной, и от этого боль становилась только сильнее. Маккрей был здесь, чтобы увидеться с Лейном и Рейчел.
34
Ответив рассеянным кивком на приветствие горничной, Маккрей подошел к двустворчатым дверям номера в самом конце широкого гостиничного коридора. Он дважды стукнул в дверь и застыл в ожидании ответа. После посещения выставки у него осталось гнетущее чувство тоски и беспокойства. Оно не покидало его и сейчас.
– Кто там? – донесся изнутри женский голос. Из-за тяжелых дверей он прозвучал приглушенно, и все же Маккрей безошибочно узнал его: это была Рейчел.
– Маккрей Уайлдер. – Он до сих пор не мог понять, что ему здесь нужно. Почему он до сих пор не отправился в аэропорт, чтобы сесть в первый же самолет на Финикс? Скорее всего ему просто не хотелось, чтобы у Эбби складывалось впечатление, что именно она вынудила его покинуть Скоттсдейл.
Звякнула дверная цепочка, затем дверь широко распахнулась перед ним. Рейчел отступила в сторону, давая ему войти. На ней были туфли на высоком каблуке, однако толстый ковер, устилавший пол роскошного гостиничного номера, делал ее шаги почти неслышными. Все так же неслышно она подошла к овальному зеркалу на стене.
– В баре – полный боекомплект. Налей себе сам чего-нибудь. – Она небрежно кивнула в сторону полированного бара, стоявшего в углу просторной гостиной.
– Спасибо, не откажусь. – Бросив шляпу на кресло из розового дерева, Маккрей подошел к бару и плеснул себе в бокал виски «Чивас ригал», разбавив его содовой. – А где Лейн?
– Остался в Хьюстоне. – Рейчел достала из шкатулки на столе сережку и поднесла ее к уху.
Маккрей застыл, не донеся бокала до рта.
– Но он же говорил, что будет здесь.
– Говорил. Мы планировали лететь сюда вместе, но Алекс неожиданно прихворнул – у него, кажется, насморк – и Лейн побоялся оставить его одного. Ты же знаешь, он с сына буквально пылинки сдувает.
Маккрей в недоумении поднял брови: в ее голосе явственно сквозила неприязнь и вместе с тем не было даже намека на тревогу за собственного ребенка. Он снова невольно сравнил ее с Эбби, которая оберегала дочь, как тигрица.
– Непохоже, чтобы ты слишком беспокоилась за него. – Сделав небольшой глоток виски, он внимательно посмотрел на Рейчел поверх бокала.
– Я беспокоюсь за него, но только когда он по-настоящему болен. К тому же никто не собирался бросать его на произвол судьбы. У миссис Уэлдон есть диплом медсестры. Она лучше, чем кто бы то ни было, позаботится о нем. Однако Лейну этого мало. Алекс – его сын, и этим все сказано.
– Но он и твой сын, – напомнил ей Маккрей.
– Неужто? – Этот ироничный вопрос, кажется, вырвался у нее помимо воли. Чтобы скрыть неловкость, она хохотнула. Смешок получился деревянным. – Ты можешь представить, чтобы мой сын боялся лошадей? А он, когда ему было года два-три, просто разрывался от рева, стоило лошади подойти к нему ближе, чем на три метра. Нет, Алекс – папенькин сынок.
– Пройдет время, и он изменится.
– Хотелось бы верить, – тяжело вздохнула Рейчел, уже не пытаясь скрыть своих чувств. – Помнишь старую присказку: «Двое – уже компания, а трое – целая толпа»? Так вот, Маккрей, я сама себе и компания, и толпа…
В этот момент она выглядела настолько одинокой и незащищенной, что в душе Маккрея даже шевельнулось нечто похожее на жалость.
– Однако Лейн по-настоящему любит тебя.
– Да. – Ее рот скривился в ухмылке, которая не очень ее красила. – Как же, я мать его ребенка. Но пойми, Маккрей, женщин любят совсем не за это… Если и за это, то, во всяком случае, в последнюю очередь.
Примерив несколько серег, она в конце концов выбрала бирманские сапфиры в обрамлении бриллиантов от Гарри Винстона и вдела их в уши, а затем достала из шкатулки ожерелье из бриллиантов и сапфиров в тон серьгам.
– Надо полагать, ты права… – Ее слова навели Маккрея на другую мысль. Возможно ли, чтобы Эбби любила Доби лишь за то, что он отец ее ребенка?
– Когда ты приехал? – поинтересовалась Рейчел, застегивая ожерелье.
– Часа три-четыре назад. Думал сперва, что найду вас с Лейном на выставке, потому и отправился туда. А наткнулся на Эбби. – Он и сам не знал, почему вдруг рассказал об этом Рейчел. До сих пор у него не было ни малейшего намерения сообщать ей об этой встрече.
– Я уже слышала, что она тоже здесь. – То, каким ледяным тоном это было произнесено, не оставляло никаких сомнений насчет ее истинных чувств в отношении Эбби. Хотя, впрочем, Маккрей и не ожидал, что эта вражда со временем пройдет сама собой.
– Ты видела ее жеребца?
– А как же, – опять хохотнула она. В этой усмешке было больше горечи, чем веселья. – Уж она-то позаботилась об этом.
– Что ты имеешь в виду? – сдвинул он брови, озадаченный этой репликой.
– Она взяла моду кататься на этом жеребце по полю, которое вплотную прилегает к Ривер-Бенду. Не сомневаюсь, что это делается намеренно. Эти прогулки верхом можно было бы совершать где угодно, но нет же, ей непременно нужно делать это прямо у меня под окнами. – Резко отвернувшись от зеркала, Рейчел уставилась ему прямо в глаза, неестественно задрав голову. – Однако ей ни за что в жизни не завоевать чемпионский титул. Можешь мне верить.
– Звучит довольно самоуверенно.
– У меня есть для этого основания. Разведение лошадей ничем не отличается от любого другого бизнеса. Твой успех напрямую зависит от людей, которых ты знаешь, и сумм, которые тратишь на рекламу. В данном случае речь идет о рекламе жеребца… Кстати, у тебя есть планы на сегодняшний вечер? – как бы между прочим поинтересовалась Рейчел, беря со стула вечернюю дамскую сумочку, вышитую бисером.
– Ничего определенного, – неуверенно пожал плечами Маккрей.
– Отлично. Значит, можешь быть моим провожатым сегодня, раз уж Лейн не приехал. – Она передала ему свой норковый полушубок. – Дэнберри устраивают «прием в конюшне». Предполагается, что там будет Росс Тиббс. Он поет в стиле кантри.
– Тот самый, из Хьюстона? – Маккрей поставил свой бокал на стол, чтобы помочь ей одеться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75