Доставка с сайт Wodolei
А когда я проснулся, Венаск был без сознания.
– И ничто в вашем сне?..
– Насколько я помню, ничего.
И только через три дня, когда мы летели обратно в Вену, мне вспомнилось окончание сна: как мой отец взорвал «сладкого человека» и маленький белый череп, когда они стали представлять угрозу. Почему я не вспомнил это, когда Стрейхорн стоял прямо передо мной, ожидая сведений, которые могли бы спасти Венаска? Почему я не вспомнил это тогда?
2
Я вернулся домой в три часа ночи, но в комнате горел свет. Марис еще не ложилась и читала сборник своего любимого поэта – Дианы Вакоски. Она оторвалась от книги, а потом с улыбкой зачитала:
Метафоры!
Нежно простимся. Пора
Придать разговору иное теченье.
И гнев, и восторг моего увлеченья
Прекрасным мерзавцем…
– Привет, мой мерзавец. Как здоровье? Как дорога? Что с Венаском?
– Уже второй раз за ночь я слышу стихи. Сегодня все еще вторник? О господи, он продолжался сто часов! Венаск в коме. Худо. Стрейхорн и Гарри Радклифф с ним в больнице.
– Это ты про моего Гарри Радклиффа, архитектора? Ого!
– Помнишь, я говорил тебе, что он тоже учился у Венаска? Они с Филиппом приехали в больницу и прозрачно намекнули, чтобы я не путался под ногами. Ну я и уехал. Заодно отогнал назад машину Венаска. Ну и ночка, Марис! Ну и денек! Ты как-то раз сказала: «Этот день утомит тебя на всю оставшуюся жизнь», – так вот это именно он. Ничего мне больше так не хотелось, как добраться домой, к тебе… Эй, а как это вышло, что ты не у своего брата? Я так обрадовался, увидев тебя, что забыл: ты же должна быть там.
Она поцеловала меня в щеку.
– Я чувствовала, что ты сегодня вернешься. И к тому же мне не нравится парень, с которым живет Инграм. Ты заметил, что Лос-Анджелес – это город футболок? Все заявляют о себе надписью на футболке. Так у инграмовского приятеля написано: «Хотел бы с тобой спать, но обедаю с моим агентом». Расскажи мне, что случилось. Ничего не упусти.
– Ты не возражаешь, если я сделаю это утром? Я действительно еле держусь на ногах.
Она встала и потянула меня за собой.
– Конечно. Извини. Пошли, ляжем. Могу я что-нибудь сделать? Приготовить поесть? Растереть тебе спину?
– Нет, спасибо. Знаешь, что Венаск сказал Стрейхорну? Что во мне «необыкновенная магия», цитирую дословно. Он думает, что морское чудовище появилось из-за меня. – Я снова сел. – Что, ты думаешь, он имел в виду?
– То, что сказал. Ты пошел к нему из-за всех этих странностей вокруг тебя. Он чувствовал или знал, откуда они берутся, и потому хотел поработать с тобой. И потому-то так ужасно все случившееся. Я думала о тебе и Венаске все время после твоего отъезда, и знаешь что? Я уверена: обещание научить летать было всего лишь метафорой. Может быть, он и в самом деле собирался научить тебя летать – но сомневаюсь. Ведь он никогда не говорил тебе, что кого-то еще научил этому? А другие, например Филипп и Гарри Радклифф, научились обычным вещам – плавать и играть на музыкальном инструменте. Только тебе предназначалось летать, Уокер. Научить этому человека – не самое простое дело на свете. Я почему-то уверена, что это была метафора чего-то иного. Не спрашивай чего.
– Но ведь это твой брат первым сказал, что Венаск учит людей летать.
– Знаю. Сегодня я говорила об этом с Инграмом и обнаружила кое-что интересное: все ходившие к Венаску возвращались, чувствуя себя лучше или исцелившись. Но, по словам брата, летать никто из его знакомых в действительности не учился. Люди шли к нему, потому что он это рекламировал, – но до этого ни разу не доходило. Ты бы стал первым.
– Интересно. Похоже, ты права.
Но как только я сказал это, в голове у меня возникла картина из сна, приснившегося мне в ту ночь у Венаска: дети, вылетающие через окно каменного здания школы на юге Франции, сорок лет назад.
3
Почти в тот самый момент, когда Марис сказала, что согласна выйти за меня замуж, самолет накренился на один бок и начал выполнять вираж. Мы озадаченно переглянулись: а? Что такое?
– Не люблю, когда самолет делает виражи, Уокер.
– Может быть, пилот тебя услышал и делает для нас мертвую петлю.
Она закрыла глаза и сжала губы.
– Милая, не волнуйся.
– Я перестану волноваться, когда снова ступлю на землю. Почему это крыло под нами? Что происходит?
– Не знаю.
– Надо же, именно в это время! Я наконец говорю: «Да», – и самолет падает. Очень мило.
– Леди и джентльмены, говорит командир Моннингер. У нас небольшая техническая проблема, и потому через пятнадцать минут мы совершим посадку в аэропорту Сиэтла. Никаких поводов для беспокойства. У нас небольшое смещение багажа в грузовом отсеке, и багаж нужно закрепить. Извините за неудобство. Мы приведем все в порядок и тут же отправимся дальше.
– Думаешь, он говорит правду?
– Конечно. Сам факт, что он говорит, подтверждает это. Когда действительно серьезные проблемы…
– Вроде бомбы?
– … они ничего не говорят. Я уверен, все дело в багаже.
– Стюардесса, можно попросить еще бренди? Я попытался взять Марис за руку, но она не дала.
– Я слишком нервничаю.
Я взглянул в окно на серые облака. Мы оба были так рады покинуть Лос-Анджелес, что чуть ли не бегом ринулись в самолет. Я рассматривал карту с нашим маршрутом, когда через час после взлета Марис повернулась ко мне и тихо-тихо спросила:
– Ты все еще хочешь на мне жениться? Стараясь не терять хладнокровия, я положил карту и посмотрел на Марис.
– Я мечтаю на тебе жениться. И ты это знаешь. Я мечтаю об этом больше всего на свете.
– Я еще никогда не была замужем.
– Знаю.
И тут самолет накренился. Стюардесса принесла бренди, и Марис тремя глотками осушила бокал.
– Я в ужасе. Теперь, когда я собираюсь выйти замуж, полет пугает меня еще больше. Это хороший признак, верно? Раньше я просто боялась умереть, а теперь я боюсь, что умрет мой муж.
Пока мы закладывали виражи и снижались, я заметил в салоне самолета очень странный запашок. Поскольку делать все равно было нечего, я стал принюхиваться, стараясь определить, что это, но без особого успеха. Запах был неприятно сладкий, тяжелый и затхлый, как от старой коробки конфет. Самолет нырнул под облака, и вдруг идеальное бело-голубое небо сменилось зеленью штата Вашингтон. Слева от нас сквозь клочок пурпурно-серых туч пробивалось солнце, освещая часть города, как ацетиленовый фонарь.
– Божественная иллюминация.
– Что? – Склонившись через мои колени, Марис посмотрела в окно.
– Разве не похоже, будто Бог светит прожектором сквозь тучи?
Она поцеловала меня в щеку.
– Красивый образ. Я знаю в Сиэтле одного парня, его зовут Генри Сэмюэль. Настоящий подонок. Может быть, мы врежемся в его дом, и я смогу с ним поздороваться. Что это за запах? Напоминает комнатный дезодорант.
– Не знаю. Сам хотел бы понять.
– Не загорелись ли двигатели? – Наклонившись еще сильнее, чтобы лучше видеть из окна, она сказала: – Уокер, я это серьезно насчет замужества. Больше я пока ничего не говорю просто потому, что не знаю, что сказать. Понимаешь? Но я хочу за тебя замуж! Я поняла это, когда ты уехал с Венаском. Оказавшись снова одна, даже ненадолго, я чувствовала себя беспомощной, вялой. Просто возмущалась… нет, растерялась от твоего отсутствия. Я несу вздор?
– Нет.
– Хорошо. – Она скрестила на груди руки и кивнула. В это время с глухим стуком вышли шасси. – Ой! Ты замечал, что часы тикают быстрее, когда их заводишь? Словно благодарят за это. И мы с тобой, по-моему, так же. Потому и хочу за тебя замуж. Когда мы вместе, я горы могу свернуть, будто меня снова завели.
– Леди и джентльмены, пожалуйста, пристегните ремни и потушите сигареты. Мы заходим на посадку в аэропорту Сиэтла.
Мы приземлились так мягко, что даже Марис зааплодировала посадке:
– Этот парень может возить меня всегда. Когда самолет подрулил к углу аэропорта, нам велели оставаться на местах, так как проблема с грузом должна была занять минут двадцать.
Я встал, чтобы пойти в туалет, но впереди была большая очередь, так что я встал рядом с кухней и стал ждать. Рядом сидели две стюардессы, и, хотя они говорили тихо, я мог слышать их разговор.
– Никогда не видела такого сумасшествия.
– Кто первый заметил?
– Джуди, по этому жуткому запаху. Она сказала Дику, и он спустился проверить. Разве не странно?
– Отвратительно. Слава богу, Дик это сделал. Я бы, наверное, упала в обморок.
Стоявшая передо мной толстая негритянка наклонилась к ним и прошепелявила:
– Что это за запах? Мне пришлось опрыскать себя «сорок семь одиннадцать», чтобы избавиться от него!
Одна стюардесса взглянула на другую и пожала плечами. Почему не ответить, раз все равно скоро с этим будет кончено? Другая также пожала плечами.
– Когда мы взлетели из Лос-Анджелеса, каким-то образом открылся гроб, который мы везли в грузовом отсеке.
– Гроб? Господи Исусе! Вы хотите сказать, он открылся и покойник вывалился на мой чемодан? Сын велел мне лететь непременно на «Америкэн эрлайн» – мол, у них не так часто случаются проблемы! И вот на тебе!
Обе стюардессы приложили палец к губам: тише! Одна хихикнула:
– Такое иногда бывает, когда плохо закрепят груз перед взлетом. Но не беспокойтесь. Теперь его убирают. Больше проблем не будет.
– Погодите, я расскажу сыну. Он дипломат, но ничего не знает.
Драматически хмыкнув, толстуха прошла в открывшуюся дверь туалета и заполнила собой все тесное помещение.
– Еще даже до Европы не добрались, а уже черт-те что!
Когда я вернулся, Марис сидела на моем месте и смотрела в окно.
– Похоже, они говорили правду насчет груза. Посмотри на этих ребят внизу. Разве не здорово было бы иметь такой желтый грузовичок? Ты бы мог поставить его в свой Но f . Эй, ого! Посмотри-ка!
Подъехал огромный «кадиллак»-катафалк, оттуда вышли двое в черном и прошли под самолет.
– Знаешь, что происходит? Марис обернулась ко мне.
– А ты знаешь? Да? Скажи!
– Они везли гроб, при взлете он сдвинулся и открылся.
– Ты это серьезно?
– Вполне. Я подслушал разговор двух стюардесс, когда ходил в туалет.
– Хороший способ поздравить нас со свадьбой. – Увидев мое лицо, она хлопнула меня по шее. – Я шучу, Уокер. Нечего всюду искать символы. Просто какого-то бедолагу достал-таки двадцатый век. Давай посмотрим.
После долгого ожидания, пока множество людей суетилось под фюзеляжем, двое из похоронного бюро и двое служащих аэропорта вынесли гроб. Странным был его размер – не детский, но и не взрослый тоже. И, наверное, он был очень тяжелым, потому что у всех четверых лица покраснели, а на шее вздулись жилы. Коричневый металлический ящик на первый взгляд казался неповрежденным, но потом наверху, где сломалась крышка, я заметил огненный проблеск алой ткани.
– Теперь он знает, – вздохнула Марис.
– Ты о чем?
– Я думала об этом с детства. Когда вижу гроб, я всегда думаю, что его обитатель теперь знает Великий Ответ: каково это, после смерти. И еще гадаю, повезло ли ему, что уже знает, или нет.
– И Венаск тоже хотел это узнать. Но при всем своем могуществе не мог.
– Может быть, нам не положено знать. – Она посмотрела на меня. – Может быть, нам полагается просто жить как можно лучше и надеяться, что в конце концов все сделаем должным образом.
– А откуда знать, что живешь как можно лучше? Может быть, лучшее, на что ты способен, на самом-то деле никуда не годится?
– Я оптимистка. Я не верю, что бог несправедлив.
– Я люблю тебя, Марис.
– И это одна из причин моего оптимизма.
Часть вторая
ЕГО СОБСТВЕННОЕ ЛИШНЕЕ
Люди создают реальность, которая нужна им, чтобы открыть себя.
Эрнест Беккер
В лунном свете клоун не смешон.
Лон Чейни
Глава четвертая
1
Вену мы застали в разгар январской оттепели. На темной земле виднелись островки снега, а взлетные полосы аэропорта мокро блестели на теплом, клонящемся к вечеру солнце.
Марис, улыбаясь, ждала меня у самолетного трапа.
– Я только что снова заговорила по-немецки, и мне смешно.
– Это не так уж смешно – вернуться сюда. Это здорово. Когда приедем домой, я позвоню в Калифорнию и справлюсь, как там Венаск.
– Уокер, ты звонишь по три раза в день. Я правда думаю, тебе сообщат, если что изменится.
– Это очень важно для меня, Марис.
– Знаю; но, по-моему, ты перебарщиваешь. Дай всему этому немного улечься.
Люди шли к автобусу, который должен был отвезти нас к терминалу.
Я взял ее за руку и потянул к автобусу.
– Пошли, об этом не стоит спорить. Мы дома.
– Ты прав. Я все думаю, как там твой кот? Еще в самолете о нем вспоминала.
– Ему-то что? Рад – радешенек. Всякий раз, как я отдаю его фрау Нут, потом получаю обратно на пять фунтов тяжелее. Когда бы он ни захотел поесть, она пичкает его куриными сердцами.
Пока мы ждали у багажной карусели наш багаж, какой-то экстравагантный тип с выбеленными волосами и в хайтеково-панковском прикиде подошел к Марис сзади и обнял ее.
– Витамин D!
– Привет, Марис! Куда ты запропастилась, черт возьми? Мы обыскали весь Мюнхен.
– Виктор Диксон, а это мой муж Уокер Истерлинг.
– Муж? Ты вышла замуж! Это новость недели. Вы здесь живете или как?
– Уокер, Виктор – гитарист в группе «Витамин D».
– Привет, Уокер! Ты счастливчик, и я тебя ненавижу. Поздравляю. Да, завтра вечером мы здесь выступаем в «Ауди-макс». Не хотите прийти?
– Вы раскрутились, а? Больше не играете в «Онкель Пё»?
– Что ты! Мы на девятом месте в американской «Горячей сотне». И на первом в Германии.
– Знаю. Мы только что из Лос-Анджелеса. Каждый раз, включая радио, я слышала «В небе выходной». Я тобой горжусь! Вы пробились, вам удалось. Он смотрел на нее глазами маленького мальчика, с любовью и жаждой ее одобрения. Ясно, в прошлом между ними было что-то серьезное. Я бы мог возревновать, но почувствовал только гордость. За Марис, за наши отношения. Виктор Диксон был прав, любя ее, и за это он мне нравился.
– Береги ее, Уокер, она чистое золото. Я оставлю несколько билетов в кассе, и можете прийти, если захотите. Марис, я рад за тебя. Все будут рады узнать, что у тебя все в порядке.
Еще раз бросив на нее взгляд, как из огнемета, он ушел прочь. Она подмигнула мне и не увидела, как он последний раз обернулся к ней, прежде чем выйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
– И ничто в вашем сне?..
– Насколько я помню, ничего.
И только через три дня, когда мы летели обратно в Вену, мне вспомнилось окончание сна: как мой отец взорвал «сладкого человека» и маленький белый череп, когда они стали представлять угрозу. Почему я не вспомнил это, когда Стрейхорн стоял прямо передо мной, ожидая сведений, которые могли бы спасти Венаска? Почему я не вспомнил это тогда?
2
Я вернулся домой в три часа ночи, но в комнате горел свет. Марис еще не ложилась и читала сборник своего любимого поэта – Дианы Вакоски. Она оторвалась от книги, а потом с улыбкой зачитала:
Метафоры!
Нежно простимся. Пора
Придать разговору иное теченье.
И гнев, и восторг моего увлеченья
Прекрасным мерзавцем…
– Привет, мой мерзавец. Как здоровье? Как дорога? Что с Венаском?
– Уже второй раз за ночь я слышу стихи. Сегодня все еще вторник? О господи, он продолжался сто часов! Венаск в коме. Худо. Стрейхорн и Гарри Радклифф с ним в больнице.
– Это ты про моего Гарри Радклиффа, архитектора? Ого!
– Помнишь, я говорил тебе, что он тоже учился у Венаска? Они с Филиппом приехали в больницу и прозрачно намекнули, чтобы я не путался под ногами. Ну я и уехал. Заодно отогнал назад машину Венаска. Ну и ночка, Марис! Ну и денек! Ты как-то раз сказала: «Этот день утомит тебя на всю оставшуюся жизнь», – так вот это именно он. Ничего мне больше так не хотелось, как добраться домой, к тебе… Эй, а как это вышло, что ты не у своего брата? Я так обрадовался, увидев тебя, что забыл: ты же должна быть там.
Она поцеловала меня в щеку.
– Я чувствовала, что ты сегодня вернешься. И к тому же мне не нравится парень, с которым живет Инграм. Ты заметил, что Лос-Анджелес – это город футболок? Все заявляют о себе надписью на футболке. Так у инграмовского приятеля написано: «Хотел бы с тобой спать, но обедаю с моим агентом». Расскажи мне, что случилось. Ничего не упусти.
– Ты не возражаешь, если я сделаю это утром? Я действительно еле держусь на ногах.
Она встала и потянула меня за собой.
– Конечно. Извини. Пошли, ляжем. Могу я что-нибудь сделать? Приготовить поесть? Растереть тебе спину?
– Нет, спасибо. Знаешь, что Венаск сказал Стрейхорну? Что во мне «необыкновенная магия», цитирую дословно. Он думает, что морское чудовище появилось из-за меня. – Я снова сел. – Что, ты думаешь, он имел в виду?
– То, что сказал. Ты пошел к нему из-за всех этих странностей вокруг тебя. Он чувствовал или знал, откуда они берутся, и потому хотел поработать с тобой. И потому-то так ужасно все случившееся. Я думала о тебе и Венаске все время после твоего отъезда, и знаешь что? Я уверена: обещание научить летать было всего лишь метафорой. Может быть, он и в самом деле собирался научить тебя летать – но сомневаюсь. Ведь он никогда не говорил тебе, что кого-то еще научил этому? А другие, например Филипп и Гарри Радклифф, научились обычным вещам – плавать и играть на музыкальном инструменте. Только тебе предназначалось летать, Уокер. Научить этому человека – не самое простое дело на свете. Я почему-то уверена, что это была метафора чего-то иного. Не спрашивай чего.
– Но ведь это твой брат первым сказал, что Венаск учит людей летать.
– Знаю. Сегодня я говорила об этом с Инграмом и обнаружила кое-что интересное: все ходившие к Венаску возвращались, чувствуя себя лучше или исцелившись. Но, по словам брата, летать никто из его знакомых в действительности не учился. Люди шли к нему, потому что он это рекламировал, – но до этого ни разу не доходило. Ты бы стал первым.
– Интересно. Похоже, ты права.
Но как только я сказал это, в голове у меня возникла картина из сна, приснившегося мне в ту ночь у Венаска: дети, вылетающие через окно каменного здания школы на юге Франции, сорок лет назад.
3
Почти в тот самый момент, когда Марис сказала, что согласна выйти за меня замуж, самолет накренился на один бок и начал выполнять вираж. Мы озадаченно переглянулись: а? Что такое?
– Не люблю, когда самолет делает виражи, Уокер.
– Может быть, пилот тебя услышал и делает для нас мертвую петлю.
Она закрыла глаза и сжала губы.
– Милая, не волнуйся.
– Я перестану волноваться, когда снова ступлю на землю. Почему это крыло под нами? Что происходит?
– Не знаю.
– Надо же, именно в это время! Я наконец говорю: «Да», – и самолет падает. Очень мило.
– Леди и джентльмены, говорит командир Моннингер. У нас небольшая техническая проблема, и потому через пятнадцать минут мы совершим посадку в аэропорту Сиэтла. Никаких поводов для беспокойства. У нас небольшое смещение багажа в грузовом отсеке, и багаж нужно закрепить. Извините за неудобство. Мы приведем все в порядок и тут же отправимся дальше.
– Думаешь, он говорит правду?
– Конечно. Сам факт, что он говорит, подтверждает это. Когда действительно серьезные проблемы…
– Вроде бомбы?
– … они ничего не говорят. Я уверен, все дело в багаже.
– Стюардесса, можно попросить еще бренди? Я попытался взять Марис за руку, но она не дала.
– Я слишком нервничаю.
Я взглянул в окно на серые облака. Мы оба были так рады покинуть Лос-Анджелес, что чуть ли не бегом ринулись в самолет. Я рассматривал карту с нашим маршрутом, когда через час после взлета Марис повернулась ко мне и тихо-тихо спросила:
– Ты все еще хочешь на мне жениться? Стараясь не терять хладнокровия, я положил карту и посмотрел на Марис.
– Я мечтаю на тебе жениться. И ты это знаешь. Я мечтаю об этом больше всего на свете.
– Я еще никогда не была замужем.
– Знаю.
И тут самолет накренился. Стюардесса принесла бренди, и Марис тремя глотками осушила бокал.
– Я в ужасе. Теперь, когда я собираюсь выйти замуж, полет пугает меня еще больше. Это хороший признак, верно? Раньше я просто боялась умереть, а теперь я боюсь, что умрет мой муж.
Пока мы закладывали виражи и снижались, я заметил в салоне самолета очень странный запашок. Поскольку делать все равно было нечего, я стал принюхиваться, стараясь определить, что это, но без особого успеха. Запах был неприятно сладкий, тяжелый и затхлый, как от старой коробки конфет. Самолет нырнул под облака, и вдруг идеальное бело-голубое небо сменилось зеленью штата Вашингтон. Слева от нас сквозь клочок пурпурно-серых туч пробивалось солнце, освещая часть города, как ацетиленовый фонарь.
– Божественная иллюминация.
– Что? – Склонившись через мои колени, Марис посмотрела в окно.
– Разве не похоже, будто Бог светит прожектором сквозь тучи?
Она поцеловала меня в щеку.
– Красивый образ. Я знаю в Сиэтле одного парня, его зовут Генри Сэмюэль. Настоящий подонок. Может быть, мы врежемся в его дом, и я смогу с ним поздороваться. Что это за запах? Напоминает комнатный дезодорант.
– Не знаю. Сам хотел бы понять.
– Не загорелись ли двигатели? – Наклонившись еще сильнее, чтобы лучше видеть из окна, она сказала: – Уокер, я это серьезно насчет замужества. Больше я пока ничего не говорю просто потому, что не знаю, что сказать. Понимаешь? Но я хочу за тебя замуж! Я поняла это, когда ты уехал с Венаском. Оказавшись снова одна, даже ненадолго, я чувствовала себя беспомощной, вялой. Просто возмущалась… нет, растерялась от твоего отсутствия. Я несу вздор?
– Нет.
– Хорошо. – Она скрестила на груди руки и кивнула. В это время с глухим стуком вышли шасси. – Ой! Ты замечал, что часы тикают быстрее, когда их заводишь? Словно благодарят за это. И мы с тобой, по-моему, так же. Потому и хочу за тебя замуж. Когда мы вместе, я горы могу свернуть, будто меня снова завели.
– Леди и джентльмены, пожалуйста, пристегните ремни и потушите сигареты. Мы заходим на посадку в аэропорту Сиэтла.
Мы приземлились так мягко, что даже Марис зааплодировала посадке:
– Этот парень может возить меня всегда. Когда самолет подрулил к углу аэропорта, нам велели оставаться на местах, так как проблема с грузом должна была занять минут двадцать.
Я встал, чтобы пойти в туалет, но впереди была большая очередь, так что я встал рядом с кухней и стал ждать. Рядом сидели две стюардессы, и, хотя они говорили тихо, я мог слышать их разговор.
– Никогда не видела такого сумасшествия.
– Кто первый заметил?
– Джуди, по этому жуткому запаху. Она сказала Дику, и он спустился проверить. Разве не странно?
– Отвратительно. Слава богу, Дик это сделал. Я бы, наверное, упала в обморок.
Стоявшая передо мной толстая негритянка наклонилась к ним и прошепелявила:
– Что это за запах? Мне пришлось опрыскать себя «сорок семь одиннадцать», чтобы избавиться от него!
Одна стюардесса взглянула на другую и пожала плечами. Почему не ответить, раз все равно скоро с этим будет кончено? Другая также пожала плечами.
– Когда мы взлетели из Лос-Анджелеса, каким-то образом открылся гроб, который мы везли в грузовом отсеке.
– Гроб? Господи Исусе! Вы хотите сказать, он открылся и покойник вывалился на мой чемодан? Сын велел мне лететь непременно на «Америкэн эрлайн» – мол, у них не так часто случаются проблемы! И вот на тебе!
Обе стюардессы приложили палец к губам: тише! Одна хихикнула:
– Такое иногда бывает, когда плохо закрепят груз перед взлетом. Но не беспокойтесь. Теперь его убирают. Больше проблем не будет.
– Погодите, я расскажу сыну. Он дипломат, но ничего не знает.
Драматически хмыкнув, толстуха прошла в открывшуюся дверь туалета и заполнила собой все тесное помещение.
– Еще даже до Европы не добрались, а уже черт-те что!
Когда я вернулся, Марис сидела на моем месте и смотрела в окно.
– Похоже, они говорили правду насчет груза. Посмотри на этих ребят внизу. Разве не здорово было бы иметь такой желтый грузовичок? Ты бы мог поставить его в свой Но f . Эй, ого! Посмотри-ка!
Подъехал огромный «кадиллак»-катафалк, оттуда вышли двое в черном и прошли под самолет.
– Знаешь, что происходит? Марис обернулась ко мне.
– А ты знаешь? Да? Скажи!
– Они везли гроб, при взлете он сдвинулся и открылся.
– Ты это серьезно?
– Вполне. Я подслушал разговор двух стюардесс, когда ходил в туалет.
– Хороший способ поздравить нас со свадьбой. – Увидев мое лицо, она хлопнула меня по шее. – Я шучу, Уокер. Нечего всюду искать символы. Просто какого-то бедолагу достал-таки двадцатый век. Давай посмотрим.
После долгого ожидания, пока множество людей суетилось под фюзеляжем, двое из похоронного бюро и двое служащих аэропорта вынесли гроб. Странным был его размер – не детский, но и не взрослый тоже. И, наверное, он был очень тяжелым, потому что у всех четверых лица покраснели, а на шее вздулись жилы. Коричневый металлический ящик на первый взгляд казался неповрежденным, но потом наверху, где сломалась крышка, я заметил огненный проблеск алой ткани.
– Теперь он знает, – вздохнула Марис.
– Ты о чем?
– Я думала об этом с детства. Когда вижу гроб, я всегда думаю, что его обитатель теперь знает Великий Ответ: каково это, после смерти. И еще гадаю, повезло ли ему, что уже знает, или нет.
– И Венаск тоже хотел это узнать. Но при всем своем могуществе не мог.
– Может быть, нам не положено знать. – Она посмотрела на меня. – Может быть, нам полагается просто жить как можно лучше и надеяться, что в конце концов все сделаем должным образом.
– А откуда знать, что живешь как можно лучше? Может быть, лучшее, на что ты способен, на самом-то деле никуда не годится?
– Я оптимистка. Я не верю, что бог несправедлив.
– Я люблю тебя, Марис.
– И это одна из причин моего оптимизма.
Часть вторая
ЕГО СОБСТВЕННОЕ ЛИШНЕЕ
Люди создают реальность, которая нужна им, чтобы открыть себя.
Эрнест Беккер
В лунном свете клоун не смешон.
Лон Чейни
Глава четвертая
1
Вену мы застали в разгар январской оттепели. На темной земле виднелись островки снега, а взлетные полосы аэропорта мокро блестели на теплом, клонящемся к вечеру солнце.
Марис, улыбаясь, ждала меня у самолетного трапа.
– Я только что снова заговорила по-немецки, и мне смешно.
– Это не так уж смешно – вернуться сюда. Это здорово. Когда приедем домой, я позвоню в Калифорнию и справлюсь, как там Венаск.
– Уокер, ты звонишь по три раза в день. Я правда думаю, тебе сообщат, если что изменится.
– Это очень важно для меня, Марис.
– Знаю; но, по-моему, ты перебарщиваешь. Дай всему этому немного улечься.
Люди шли к автобусу, который должен был отвезти нас к терминалу.
Я взял ее за руку и потянул к автобусу.
– Пошли, об этом не стоит спорить. Мы дома.
– Ты прав. Я все думаю, как там твой кот? Еще в самолете о нем вспоминала.
– Ему-то что? Рад – радешенек. Всякий раз, как я отдаю его фрау Нут, потом получаю обратно на пять фунтов тяжелее. Когда бы он ни захотел поесть, она пичкает его куриными сердцами.
Пока мы ждали у багажной карусели наш багаж, какой-то экстравагантный тип с выбеленными волосами и в хайтеково-панковском прикиде подошел к Марис сзади и обнял ее.
– Витамин D!
– Привет, Марис! Куда ты запропастилась, черт возьми? Мы обыскали весь Мюнхен.
– Виктор Диксон, а это мой муж Уокер Истерлинг.
– Муж? Ты вышла замуж! Это новость недели. Вы здесь живете или как?
– Уокер, Виктор – гитарист в группе «Витамин D».
– Привет, Уокер! Ты счастливчик, и я тебя ненавижу. Поздравляю. Да, завтра вечером мы здесь выступаем в «Ауди-макс». Не хотите прийти?
– Вы раскрутились, а? Больше не играете в «Онкель Пё»?
– Что ты! Мы на девятом месте в американской «Горячей сотне». И на первом в Германии.
– Знаю. Мы только что из Лос-Анджелеса. Каждый раз, включая радио, я слышала «В небе выходной». Я тобой горжусь! Вы пробились, вам удалось. Он смотрел на нее глазами маленького мальчика, с любовью и жаждой ее одобрения. Ясно, в прошлом между ними было что-то серьезное. Я бы мог возревновать, но почувствовал только гордость. За Марис, за наши отношения. Виктор Диксон был прав, любя ее, и за это он мне нравился.
– Береги ее, Уокер, она чистое золото. Я оставлю несколько билетов в кассе, и можете прийти, если захотите. Марис, я рад за тебя. Все будут рады узнать, что у тебя все в порядке.
Еще раз бросив на нее взгляд, как из огнемета, он ушел прочь. Она подмигнула мне и не увидела, как он последний раз обернулся к ней, прежде чем выйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35