Отлично - магазин Wodolei
Я понял, что сижу, как под крышей, в колышущейся тени какого-то дерева (каштана?) с огромными желтыми листьями.
– Мальчик знает, что вы следите за ним, Уокер, и потому изображает примерного кадета. Не будь вас здесь, он бы понесся, как дьявол из преисподней. Вот, возьмите и выпейте.
Одной рукой она протянула мне стакан, а другой убрала с лица волосы. Я взял вино, по-прежнему следя за мальчиком, легким галопом скакавшим туда-сюда на зебре, и забыл поблагодарить.
– Это Венаск, верно? Когда был мальчиком?
– Он и есть мальчик! Вы что подумали? – В голосе матери слышался вызов.
Из-за дерева вышла девочка, держа что-то в сложенных ладонях. С улыбкой она протянула это нам – берите, если хотите. Она была очень похожа на мальчика.
– Мама, regarde!
– Что на этот раз, Илонка, опять ящерица? Положи ее. Покажи нам.
Не открывая рук, девочка опустилась на колени. Ей было восемь. «Илонка» по-венгерски означает «яблоня». Ее мужа звали… будут звать… Раймон. В двадцать один год ее застрелят нацисты. Откуда я знал все это?
Серо-зеленая ящерица оставалась в ее медленно раскрывавшихся руках. Прежде чем девочка успела что-то сделать, ящерица метнулась к дереву и взобралась наверх. Я смотрел, как счастливые глаза Илонки следят за ней.
В ящике комода она держала голубой цветок, притворяясь, что это ей подарил знакомый мальчик. В то самое утро она потрогала пальцем собственную какашку и, возбужденная чувством вины, попробовала на язык. Сегодня выдался особенно хороший день для раскаяния за такой нехороший поступок, хотя, кроме нас двоих, никто о нем не знал. Девочка посмотрела на меня и скрытно улыбнулась. Она знала, о чем я думаю.
Я хотел сказать что-то несущественное, когда услышал голос Венаска. Его взрослый голос пробился в мое сознание.
– Матери нравилось имя Илонка. Оно означает Яблоня, по-венгерски.
Я опустил голову и закрыл глаза, зная, что увижу, открыв их снова: нынешний день, Калифорнию через шестьдесят лет. И оказался прав. Сцепив руки на затылке, Венаск уставился в ночное небо. – Ну, вы видели! Я не был уверен. Там было хорошо, верно? – Я действительно был там?
Он нашарил что-то в воздухе и раскрыл передо мной ладонь. Там сидела ящерица, которую его сестра выпустила на дерево.
– Уокер, прежде чем начнем, вы должны понять две важные вещи. Вы все обо всех знаете. Все мы знаем. Вы удивились, что смогли попасть в тот день моей жизни? Не удивляйтесь. Этому фокусу нетрудно научиться. Где-то в вас таится знание о каждом дне моей жизни. На этот раз я легонько подтолкнул вас, чтобы вы нашли его, но скоро вы научитесь делать это сами, когда захотите. Но не будете этим пользоваться. Знаете почему? Потому что не захотите. То же касательно своей жизни. Надеюсь, со временем вы захотите узнать, как жить, не совершая глупых ошибок, собственными силами. Вы читаете детективы? Да? Здесь то же самое. Дурак прочтет десять страниц и тут же заглянет в конец: ага, это сделал дворецкий. Но зачем же портить весь процесс? Интереснее пытаться разгадать тайну самому. Если угадали правильно, в конце вам действительно будет приятно, без жульничества.
– Зачем же мне развивать в себе это свойство, если я не буду им пользоваться?
– Ради власти над собой и дисциплины! Только слабые, беспомощные люди учатся карате, чтобы действительно побить кого-то. Вы никогда не смотрели кун-фу? Одно из моих любимых зрелищ. Помните, я говорил, что научу вас летать? Да, научу, но вы никогда не воспользуетесь этой способностью. Вам не захочется, если я научу вас правильно. Удовлетворение доставляет само знание, что вы можете.
– А какую вторую вещь я должен узнать, прежде чем мы начнем?
– Это несколько другое. Мы знаем, что прошлому несколько миллионов лет. Но будущему… нет никаких гарантий, что оно продлится хотя бы половину этого срока. Верно? Так вот, я и хотел вам сказать: оно не продлится и половину этого срока. Конни, Конни, иди сюда! Я поймал тебе ящерицу!
Свинья вскочила и вразвалку направилась к нам. Венаск разжал перед ней руку. Конни влажно хлюпнула – и шестидесятилетняя ящерица исчезла. Свинья обнюхала руку, убедилась, что больше там нет ничего вкусного, и вернулась на свою подушку. Венаск удивленно покачал головой, будто она совершила нечто особенное.
– Осталось не много лет, но это не важно. Полагаю, будет даже лучше, когда все закончится.
– Что вы имеете в виду?
– Нас, жизнь… Всю долгую человеческую историю перечеркнет надпись: «Конец». Чего никто не понимает – это что будет после. Это смогут выяснить лишь немногие, кто окажется в это время поблизости. Надеюсь, и я окажусь одним из них. Но может случиться, что я не вернусь в то время.
– Вернуться? Вы имеете в виду реинкарнацию?
– О реинкарнации говорят и пишут с начала времен, но никто, похоже, не улавливает сути, понимаете? Человек в глубине души так туп. Думаете, люди говорили об этом тысячи лет, потому что ошибались? Нет, Уокер. Реинкарнация действительно означает возвращение для работы над жизнью, пока не исправишь все ошибки. Но даже те, кто верит в это, никогда не задумываются о том, что жизнь, возможно, не будет продолжаться вечно. Они думают, что живешь и умираешь, а через десять, или пятьдесят, или сто лет возвращаешься. Это не так. Действительно, живешь, и умираешь, и возвращаешься, но не всегда в будущее. И знаете почему? Потому что после определенной даты будущего больше нет. Наше существование здесь конечно. Довольно скоро несколько идиотов совершат большую ошибку, которая приведет к другим большим ошибкам, а потом мир умрет. Я хочу сказать, все умрет: люди, животные, клопы. Печально, но это так. Возвращаясь к тому, что я говорил, существует лишь этот определенный отрезок времени, где люди могут жить. Можно вернуться в тысяча триста девяностый год, или в тысяча семьсот девяностый, или в тысяча девятьсот девяностый, но не намного дальше в будущее, поскольку иначе родишься на обугленной глыбе! Так что мы живем и решаем свои проблемы сейчас или в нашем прошлом. Иногда мы прыгаем, как шарик в пинг-понге, вперед-назад, в зависимости от того, что нам нужно и где оно находится в нашей истории. Такое случается даже с животными. Вот то морское чудовище, откуда оно, по-вашему, взялось?
– Филипп Стрейхорн сказал… Старик отмахнулся, не дав мне договорить.
– Фил Стрейхорн чересчур начитался книжек. Ему нужно больше плавать. Могу, если хотите, найти для вас точный термин, но вам нужно всего лишь взглянуть на древние морские карты, которыми пользовались старые мореплаватели. На каждой изображены драконы вроде того, что вы описали. Этот край – не для людей! Не плавайте туда! Думаете, парни вроде Колумба и Магеллана валяли дурака? Думаете, они рехнулись? Нет, черт возьми! Они говорили: «Не плавайте туда», потому что там они таки видели морских чудовищ. Но чудовища тоже возвращаются, Уокер. Насколько я смог понять, после смерти они обычно возвращаются в свое собственное время, но иногда высовываются рядом с нами. Как в Санта-Монике. – Он улыбнулся.
– Но с чего бы морским змеям возрождаться? Верил ли я в это? Да, верил.
– По той же причине, что и человеку, – чтобы исправлять ошибки. Неважно, где мы находимся во времени, потому что проблемы остаются все те же. Могу себе представить, что это так же справедливо и для морских чудовищ… Я вам сейчас кое-что покажу. Вообще-то пока не следовало бы, но вам это нужно, чтобы мне поверить. Впрочем, не пугайтесь. Даже если что-то пойдет не так, не пугайтесь.
Не успев и слова вымолвить (например, «Нет!» или «Помогите!»), я осознал, что протестующе вытягиваю руки – не к Венаску, а к какому-то человеку, которого никогда раньше не видел. Мы находились в холодной серой комнате, и я стоял спиной вплотную к окну. Я видел, как у меня из-за спины льется яркий дневной свет.
Подошедший ко мне мужчина был карликом, по пояс мне. На нем был элегантный синий костюм – небольшой шедевр портновского искусства, и, очевидно, весьма дорогой. Самым жутким (и интересным) – в еще большей степени, чем его рост, – в нем было лицо. Оно обладало ангельской, мученической красотой Христа с картин эпохи Возрождения: длинные золотистые волосы, легкая бородка и глаза, полные всех скорбей и радостей жизни.
– Ты мой сын! – проговорил он и вытолкнул меня в окно.
У меня не было возможности закричать, потому что в следующий момент я ощутил, как что-то тяжелое уперлось мне в грудь и стало лизать лицо. Свинья.
На фоне ночного калифорнийского неба я увидел ее грубую комичную морду и ласковые глаза.
Оттолкнув Конни, я взглянул на Венаска. Он стоял у одной из клумб и поливал цветы.
– Что вы там увидели? Я бессильно оторвал себя от земли и привел в сидячее положение.
– Что это была за чертовщина?
Он поставил лейку и ткнул в мою сторону пальцем.
– Никогда не задавайте мне вопросов таким тоном, Уокер! Вы или работаете со мной и верите в то, что я делаю, или убирайтесь! Вам нужно многому научиться, и у вас не так уж много времени.
– И все же что это была за чертовщина? Вы послали меня куда-то, где карлик вытолкнул меня из окна. Что это было? Где я был? Отвечайте, Венаск, я не понимаю этих штук!
– Это была ваша прошлая жизнь, Уокер. И вы увидели там свою смерть. Вы выпали из окна? Ударились о землю? Почувствовали, как умираете?
– А должен был?
– Да. Самое важное, что вы могли сделать, – это остаться там и почувствовать собственную смерть! Кто вас вытолкнул?
– Говорю вам: карлик, назвавший меня своим сыном.
– Разве вы не хотите узнать, был ли он вашим отцом? Разве вам не хочется узнать, почему все это произошло? Это и была цель урока. Все эти магические штуки, происходящие с вами последнее время, пришли из вашей прошлой жизни.
Мое сердце колотилось, как молот по наковальне: БАМ, БАМ, БАМ.
– А вы знаете, отчего я там умер? Он поджал губы.
– Не знаю. Есть у меня одно ощущение, но вы испускаете массу всего любопытного. В вас как будто кто-то быстро переключает каналы, и я пока не могу рассмотреть ни одной картинки.
– Как мне вернуться туда, чтобы выяснить?
– После того как мы поднимемся в горы, я постараюсь дать вам пройти через пару перерождений. Знаете, что это такое?
– Вы загипнотизируете меня, и я проживу свои прошлые жизни?
– Что-то вроде этого. Но сначала вы научитесь другому. Сперва надо освоить, как правильно настраивать телеканалы, а уже потом смотреть Суперкубок, верно?
В ту ночь мы с Марис любили друг друга – медленно и глубоко. Когда мы закончили, она сказала, что ощущала, будто два облака прикоснулись друг к другу, а потом поплыли вместе, как одна великая белизна. Позже мы выяснили, что, вероятно, именно в эту ночь она забеременела. Никто из нас не удивился.
Потом мы лежали на спине, держась за руки. О случившемся у Венаска она ничего не спрашивала, зная, что я расскажу сам, как только встреча уляжется у меня в голове.
– Уокер, мы хорошо подходим друг другу, а?
– Конечно! Почему ты спрашиваешь?
Она крепко сжала мне руку, потом отпустила.
– Потому что я все больше и больше отдаю тебе себя и где-то в душе боюсь этого… Я когда-нибудь рассказывала тебе про толстяка, которого видела в Вене? Так вот, как-то у меня оставалось время перед одной деловой встречей, и я зашла в «Аиду» выпить кофе. Огромнейший толстяк, в жизни такого не видела, вошел вслед за мной и уселся рядом. Он был такой громадный, что сидел будто на булавке, а не на стуле. И знаешь, что он заказал? Я сосчитала. Три куска торта, два черпака мороженого, а когда расправился с ними, заказал кофе со Schlag . И слопал это все в момент. Шуровал и шуровал, как экскаватор, даже в глазах зарябило. А когда пришло время платить, он полез за бумажником и вытащил оттуда последнюю бумажку – стошиллинговую банкноту. Счет ему принесли на девяносто восемь. Я слышала, как официантка говорила. Он дал ей сотню и велел сдачу оставить себе… Сначала я тогда подумала: как грустно! Этот большой толстяк, которому в жизни ничего больше не светит, кроме тортов, потратил в кафе последние деньги. А потом я подумала еще немного и поняла, как ошибалась и какое это с моей стороны высокомерие.
– Как это? – Я снова взял ее за руку.
– Потому что он, наверное, знал: рано или поздно эти сласти, в которых он души не чает, убьют его, и он умрет от сердечного приступа или еще чего-нибудь не лучше. Ну и что? Он любит это больше всего, так и плевать – он будет наслаждаться этим до последнего цента или до последнего вздоха. Разве не прекрасно? – Она повернулась ко мне; из окна спальни ей на плечи и верхнюю часть груди падал мягкий свет. – Не могу выразить, как я ему позавидовала. И знаешь почему? Потому что у меня никогда в жизни не было ничего, по чему бы я так сходила с ума. Ничего. Кроме тебя. Ты первый. И теперь я имею все основания бояться этого, верно? Одержимость хороша, но она может убить.
– Ты думаешь, я собираюсь тебя убить? – улыбнулся я, но она не улыбнулась в ответ.
– Не знаю. Нет, конечно, нет. Надеюсь, я достаточно тебя знаю, и потому верю, что ты всегда говоришь правду. Это немало, Уокер! Я люблю тебя. Иногда я слишком тебя люблю. Ты знаешь больше моих тайн, чем кто-либо другой. И потому ты опасен. Понимаешь, о чем я?
Я наклонился и нежно ее поцеловал.
– Можно, теперь я расскажу тебе мою кофейную историю?
– Не смейся. Это действительно было.
– Я тебе верю. И не смеюсь над тобой, Марис, Я только хочу рассказать тебе мою кофейную историю, и ты увидишь, как она тебе подходит.
Она сжала мне руку крепче, чем было надо.
– Ты не собираешься сочинить ее специально для меня?
– Богом клянусь, нет. Это случилось примерно за неделю до нашего приезда сюда. Помнишь тот день, когда я подарил тебе большой букет роз? Вот тогда. Я тоже зашел попить кофе, точно как ты. И вот, только я заказал, как увидел одиноко сидящего в углу старика. Это была большая кофейня, и у меня возникло чувство, что он сидит там каждый день. Что это его Stammtisch . Казалось, все официантки его знали. Даже не знаю, почему я не отрывал от него взгляда, сразу как его заметил, – разве только из-за широкой хулиганистой улыбки, что не сходила с его лица. И слава богу, что я смотрел на него!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
– Мальчик знает, что вы следите за ним, Уокер, и потому изображает примерного кадета. Не будь вас здесь, он бы понесся, как дьявол из преисподней. Вот, возьмите и выпейте.
Одной рукой она протянула мне стакан, а другой убрала с лица волосы. Я взял вино, по-прежнему следя за мальчиком, легким галопом скакавшим туда-сюда на зебре, и забыл поблагодарить.
– Это Венаск, верно? Когда был мальчиком?
– Он и есть мальчик! Вы что подумали? – В голосе матери слышался вызов.
Из-за дерева вышла девочка, держа что-то в сложенных ладонях. С улыбкой она протянула это нам – берите, если хотите. Она была очень похожа на мальчика.
– Мама, regarde!
– Что на этот раз, Илонка, опять ящерица? Положи ее. Покажи нам.
Не открывая рук, девочка опустилась на колени. Ей было восемь. «Илонка» по-венгерски означает «яблоня». Ее мужа звали… будут звать… Раймон. В двадцать один год ее застрелят нацисты. Откуда я знал все это?
Серо-зеленая ящерица оставалась в ее медленно раскрывавшихся руках. Прежде чем девочка успела что-то сделать, ящерица метнулась к дереву и взобралась наверх. Я смотрел, как счастливые глаза Илонки следят за ней.
В ящике комода она держала голубой цветок, притворяясь, что это ей подарил знакомый мальчик. В то самое утро она потрогала пальцем собственную какашку и, возбужденная чувством вины, попробовала на язык. Сегодня выдался особенно хороший день для раскаяния за такой нехороший поступок, хотя, кроме нас двоих, никто о нем не знал. Девочка посмотрела на меня и скрытно улыбнулась. Она знала, о чем я думаю.
Я хотел сказать что-то несущественное, когда услышал голос Венаска. Его взрослый голос пробился в мое сознание.
– Матери нравилось имя Илонка. Оно означает Яблоня, по-венгерски.
Я опустил голову и закрыл глаза, зная, что увижу, открыв их снова: нынешний день, Калифорнию через шестьдесят лет. И оказался прав. Сцепив руки на затылке, Венаск уставился в ночное небо. – Ну, вы видели! Я не был уверен. Там было хорошо, верно? – Я действительно был там?
Он нашарил что-то в воздухе и раскрыл передо мной ладонь. Там сидела ящерица, которую его сестра выпустила на дерево.
– Уокер, прежде чем начнем, вы должны понять две важные вещи. Вы все обо всех знаете. Все мы знаем. Вы удивились, что смогли попасть в тот день моей жизни? Не удивляйтесь. Этому фокусу нетрудно научиться. Где-то в вас таится знание о каждом дне моей жизни. На этот раз я легонько подтолкнул вас, чтобы вы нашли его, но скоро вы научитесь делать это сами, когда захотите. Но не будете этим пользоваться. Знаете почему? Потому что не захотите. То же касательно своей жизни. Надеюсь, со временем вы захотите узнать, как жить, не совершая глупых ошибок, собственными силами. Вы читаете детективы? Да? Здесь то же самое. Дурак прочтет десять страниц и тут же заглянет в конец: ага, это сделал дворецкий. Но зачем же портить весь процесс? Интереснее пытаться разгадать тайну самому. Если угадали правильно, в конце вам действительно будет приятно, без жульничества.
– Зачем же мне развивать в себе это свойство, если я не буду им пользоваться?
– Ради власти над собой и дисциплины! Только слабые, беспомощные люди учатся карате, чтобы действительно побить кого-то. Вы никогда не смотрели кун-фу? Одно из моих любимых зрелищ. Помните, я говорил, что научу вас летать? Да, научу, но вы никогда не воспользуетесь этой способностью. Вам не захочется, если я научу вас правильно. Удовлетворение доставляет само знание, что вы можете.
– А какую вторую вещь я должен узнать, прежде чем мы начнем?
– Это несколько другое. Мы знаем, что прошлому несколько миллионов лет. Но будущему… нет никаких гарантий, что оно продлится хотя бы половину этого срока. Верно? Так вот, я и хотел вам сказать: оно не продлится и половину этого срока. Конни, Конни, иди сюда! Я поймал тебе ящерицу!
Свинья вскочила и вразвалку направилась к нам. Венаск разжал перед ней руку. Конни влажно хлюпнула – и шестидесятилетняя ящерица исчезла. Свинья обнюхала руку, убедилась, что больше там нет ничего вкусного, и вернулась на свою подушку. Венаск удивленно покачал головой, будто она совершила нечто особенное.
– Осталось не много лет, но это не важно. Полагаю, будет даже лучше, когда все закончится.
– Что вы имеете в виду?
– Нас, жизнь… Всю долгую человеческую историю перечеркнет надпись: «Конец». Чего никто не понимает – это что будет после. Это смогут выяснить лишь немногие, кто окажется в это время поблизости. Надеюсь, и я окажусь одним из них. Но может случиться, что я не вернусь в то время.
– Вернуться? Вы имеете в виду реинкарнацию?
– О реинкарнации говорят и пишут с начала времен, но никто, похоже, не улавливает сути, понимаете? Человек в глубине души так туп. Думаете, люди говорили об этом тысячи лет, потому что ошибались? Нет, Уокер. Реинкарнация действительно означает возвращение для работы над жизнью, пока не исправишь все ошибки. Но даже те, кто верит в это, никогда не задумываются о том, что жизнь, возможно, не будет продолжаться вечно. Они думают, что живешь и умираешь, а через десять, или пятьдесят, или сто лет возвращаешься. Это не так. Действительно, живешь, и умираешь, и возвращаешься, но не всегда в будущее. И знаете почему? Потому что после определенной даты будущего больше нет. Наше существование здесь конечно. Довольно скоро несколько идиотов совершат большую ошибку, которая приведет к другим большим ошибкам, а потом мир умрет. Я хочу сказать, все умрет: люди, животные, клопы. Печально, но это так. Возвращаясь к тому, что я говорил, существует лишь этот определенный отрезок времени, где люди могут жить. Можно вернуться в тысяча триста девяностый год, или в тысяча семьсот девяностый, или в тысяча девятьсот девяностый, но не намного дальше в будущее, поскольку иначе родишься на обугленной глыбе! Так что мы живем и решаем свои проблемы сейчас или в нашем прошлом. Иногда мы прыгаем, как шарик в пинг-понге, вперед-назад, в зависимости от того, что нам нужно и где оно находится в нашей истории. Такое случается даже с животными. Вот то морское чудовище, откуда оно, по-вашему, взялось?
– Филипп Стрейхорн сказал… Старик отмахнулся, не дав мне договорить.
– Фил Стрейхорн чересчур начитался книжек. Ему нужно больше плавать. Могу, если хотите, найти для вас точный термин, но вам нужно всего лишь взглянуть на древние морские карты, которыми пользовались старые мореплаватели. На каждой изображены драконы вроде того, что вы описали. Этот край – не для людей! Не плавайте туда! Думаете, парни вроде Колумба и Магеллана валяли дурака? Думаете, они рехнулись? Нет, черт возьми! Они говорили: «Не плавайте туда», потому что там они таки видели морских чудовищ. Но чудовища тоже возвращаются, Уокер. Насколько я смог понять, после смерти они обычно возвращаются в свое собственное время, но иногда высовываются рядом с нами. Как в Санта-Монике. – Он улыбнулся.
– Но с чего бы морским змеям возрождаться? Верил ли я в это? Да, верил.
– По той же причине, что и человеку, – чтобы исправлять ошибки. Неважно, где мы находимся во времени, потому что проблемы остаются все те же. Могу себе представить, что это так же справедливо и для морских чудовищ… Я вам сейчас кое-что покажу. Вообще-то пока не следовало бы, но вам это нужно, чтобы мне поверить. Впрочем, не пугайтесь. Даже если что-то пойдет не так, не пугайтесь.
Не успев и слова вымолвить (например, «Нет!» или «Помогите!»), я осознал, что протестующе вытягиваю руки – не к Венаску, а к какому-то человеку, которого никогда раньше не видел. Мы находились в холодной серой комнате, и я стоял спиной вплотную к окну. Я видел, как у меня из-за спины льется яркий дневной свет.
Подошедший ко мне мужчина был карликом, по пояс мне. На нем был элегантный синий костюм – небольшой шедевр портновского искусства, и, очевидно, весьма дорогой. Самым жутким (и интересным) – в еще большей степени, чем его рост, – в нем было лицо. Оно обладало ангельской, мученической красотой Христа с картин эпохи Возрождения: длинные золотистые волосы, легкая бородка и глаза, полные всех скорбей и радостей жизни.
– Ты мой сын! – проговорил он и вытолкнул меня в окно.
У меня не было возможности закричать, потому что в следующий момент я ощутил, как что-то тяжелое уперлось мне в грудь и стало лизать лицо. Свинья.
На фоне ночного калифорнийского неба я увидел ее грубую комичную морду и ласковые глаза.
Оттолкнув Конни, я взглянул на Венаска. Он стоял у одной из клумб и поливал цветы.
– Что вы там увидели? Я бессильно оторвал себя от земли и привел в сидячее положение.
– Что это была за чертовщина?
Он поставил лейку и ткнул в мою сторону пальцем.
– Никогда не задавайте мне вопросов таким тоном, Уокер! Вы или работаете со мной и верите в то, что я делаю, или убирайтесь! Вам нужно многому научиться, и у вас не так уж много времени.
– И все же что это была за чертовщина? Вы послали меня куда-то, где карлик вытолкнул меня из окна. Что это было? Где я был? Отвечайте, Венаск, я не понимаю этих штук!
– Это была ваша прошлая жизнь, Уокер. И вы увидели там свою смерть. Вы выпали из окна? Ударились о землю? Почувствовали, как умираете?
– А должен был?
– Да. Самое важное, что вы могли сделать, – это остаться там и почувствовать собственную смерть! Кто вас вытолкнул?
– Говорю вам: карлик, назвавший меня своим сыном.
– Разве вы не хотите узнать, был ли он вашим отцом? Разве вам не хочется узнать, почему все это произошло? Это и была цель урока. Все эти магические штуки, происходящие с вами последнее время, пришли из вашей прошлой жизни.
Мое сердце колотилось, как молот по наковальне: БАМ, БАМ, БАМ.
– А вы знаете, отчего я там умер? Он поджал губы.
– Не знаю. Есть у меня одно ощущение, но вы испускаете массу всего любопытного. В вас как будто кто-то быстро переключает каналы, и я пока не могу рассмотреть ни одной картинки.
– Как мне вернуться туда, чтобы выяснить?
– После того как мы поднимемся в горы, я постараюсь дать вам пройти через пару перерождений. Знаете, что это такое?
– Вы загипнотизируете меня, и я проживу свои прошлые жизни?
– Что-то вроде этого. Но сначала вы научитесь другому. Сперва надо освоить, как правильно настраивать телеканалы, а уже потом смотреть Суперкубок, верно?
В ту ночь мы с Марис любили друг друга – медленно и глубоко. Когда мы закончили, она сказала, что ощущала, будто два облака прикоснулись друг к другу, а потом поплыли вместе, как одна великая белизна. Позже мы выяснили, что, вероятно, именно в эту ночь она забеременела. Никто из нас не удивился.
Потом мы лежали на спине, держась за руки. О случившемся у Венаска она ничего не спрашивала, зная, что я расскажу сам, как только встреча уляжется у меня в голове.
– Уокер, мы хорошо подходим друг другу, а?
– Конечно! Почему ты спрашиваешь?
Она крепко сжала мне руку, потом отпустила.
– Потому что я все больше и больше отдаю тебе себя и где-то в душе боюсь этого… Я когда-нибудь рассказывала тебе про толстяка, которого видела в Вене? Так вот, как-то у меня оставалось время перед одной деловой встречей, и я зашла в «Аиду» выпить кофе. Огромнейший толстяк, в жизни такого не видела, вошел вслед за мной и уселся рядом. Он был такой громадный, что сидел будто на булавке, а не на стуле. И знаешь, что он заказал? Я сосчитала. Три куска торта, два черпака мороженого, а когда расправился с ними, заказал кофе со Schlag . И слопал это все в момент. Шуровал и шуровал, как экскаватор, даже в глазах зарябило. А когда пришло время платить, он полез за бумажником и вытащил оттуда последнюю бумажку – стошиллинговую банкноту. Счет ему принесли на девяносто восемь. Я слышала, как официантка говорила. Он дал ей сотню и велел сдачу оставить себе… Сначала я тогда подумала: как грустно! Этот большой толстяк, которому в жизни ничего больше не светит, кроме тортов, потратил в кафе последние деньги. А потом я подумала еще немного и поняла, как ошибалась и какое это с моей стороны высокомерие.
– Как это? – Я снова взял ее за руку.
– Потому что он, наверное, знал: рано или поздно эти сласти, в которых он души не чает, убьют его, и он умрет от сердечного приступа или еще чего-нибудь не лучше. Ну и что? Он любит это больше всего, так и плевать – он будет наслаждаться этим до последнего цента или до последнего вздоха. Разве не прекрасно? – Она повернулась ко мне; из окна спальни ей на плечи и верхнюю часть груди падал мягкий свет. – Не могу выразить, как я ему позавидовала. И знаешь почему? Потому что у меня никогда в жизни не было ничего, по чему бы я так сходила с ума. Ничего. Кроме тебя. Ты первый. И теперь я имею все основания бояться этого, верно? Одержимость хороша, но она может убить.
– Ты думаешь, я собираюсь тебя убить? – улыбнулся я, но она не улыбнулась в ответ.
– Не знаю. Нет, конечно, нет. Надеюсь, я достаточно тебя знаю, и потому верю, что ты всегда говоришь правду. Это немало, Уокер! Я люблю тебя. Иногда я слишком тебя люблю. Ты знаешь больше моих тайн, чем кто-либо другой. И потому ты опасен. Понимаешь, о чем я?
Я наклонился и нежно ее поцеловал.
– Можно, теперь я расскажу тебе мою кофейную историю?
– Не смейся. Это действительно было.
– Я тебе верю. И не смеюсь над тобой, Марис, Я только хочу рассказать тебе мою кофейную историю, и ты увидишь, как она тебе подходит.
Она сжала мне руку крепче, чем было надо.
– Ты не собираешься сочинить ее специально для меня?
– Богом клянусь, нет. Это случилось примерно за неделю до нашего приезда сюда. Помнишь тот день, когда я подарил тебе большой букет роз? Вот тогда. Я тоже зашел попить кофе, точно как ты. И вот, только я заказал, как увидел одиноко сидящего в углу старика. Это была большая кофейня, и у меня возникло чувство, что он сидит там каждый день. Что это его Stammtisch . Казалось, все официантки его знали. Даже не знаю, почему я не отрывал от него взгляда, сразу как его заметил, – разве только из-за широкой хулиганистой улыбки, что не сходила с его лица. И слава богу, что я смотрел на него!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35