Как ни тупа была тварь, на один финт ее хватило: подлетев к врагу вплотную, она вдруг подпрыгнула в воздухе, перелетела через голову волшебника, над застывшим на месте мечом, и очутилась у него за спиной. Удар острого хвоста располосовал Орзариса вдоль спины, так что его белая рубаха повисла клочьями, а жилетка просто свалилась с плеч. Весь покрытый кровью, волшебник со скорбным стоном развернулся и на этот раз поймал бестию на меч. Теперь все произошло точно так, как хотел белый с самого начала: чудовище, намеревавшееся впиться ему острой головой в грудь, само наткнулось на Дневную Звезду. Там оно затрепыхалась, как проткнутая острогой рыбина, однако, на бойцовые качества жуткое ранение никакого влияния не оказало. Несколькими мощными взмахами крыльев чудовище продвинуло свое тело по лезвию меча ближе к Орзарису. Острая голова оказалась в опасной близости от лица волшебника, но тот отвел руку далеко в сторону. Башка чудовища со скрежетом застряла в лучах гарды Дневной Звезды. Орзарис спокойно положил ладонь на дергающуюся голову, между двумя гранями, и опять что-то прокричал на языке белых. Тварь задрожала всем телом и оплыла, стекая вниз, с меча, комьями черно-красной слизи.
Этот жестокий бой закончился очень быстро, но даже этого Соргену хватило. Он поднял Вальдевул и левой рукой тщательно загнул на его рукояти плохо слушающиеся команд пальцы правой. Затем он обхватил их сверху более-менее здоровой кистью, выставил лезвие вверх и полетел из последних сил. Он стал стрелой, у которой только один шанс поразить врага: потом она падает, как бесполезная палка… Вальдевул, бывший наконечником этой стрелы, рассек воздух и вонзился в живот Орзариса, пробил его насквозь, выйдя наружу на спине, рядом с шеей. По лезвию, рукам Соргена, его груди, животу и ногам хлынули потоки крови. Орзарис обмяк и навалился на своего убийцу, сложив руки на плечи, словно хотел обнять. Вместе они стали снижаться, вернее, падать.
Лицо Орзариса, его пузырящиеся кровью губы и наполненные страданием глаза вплотную приблизились к Соргену.
– Это не… правильно… – прохрипел Белый. – Моя смерть… напрасна… но убивать грешно…
Тут они свалились на грязный тротуар, причем снизу был Сорген, а Орзарис придавил его сверху своим немалым телом. Он еще был жив и продолжал шептать, хотя кровь лилась изо рта сплошным потоком.
– Я прощаю тебя… брат… но ты не должен быть Черным… подумай о тех, кто умрет… обратись к Облаку!
Словно нарочно, с именем Бога на устах, Орзарис дернулся в последний раз и умер. Голова его опустилась на плечо Соргена, будто бы ища утешения или отдохновения. Колдун тяжело хрипел, ловя воздух открытым ртом; мертвое тело волшебника обдавало его жаром, а одежды стали липкими и горячими от пропитавшей их крови. Зажатый между мертвецом и твердым камнем дорожки, ведущей к крыльцу дома Колокольчика, Сорген не мог пошевелиться. Ему казалось, что он тоже умирает и мутная пелена застилала взор. Каждая капля крови Орзариса оставляла свой след на коже Соргена, заставляя ее дрожать. Кровь пропитала его одежды, стекала по лицу, заполняла ушную раковину и щекотала шею. Последние слова белого волшебника колоколом стучали в голове. Прощение? Он говорил о прощении человеку, который убил его? Из-за которого погиб тот старик, возможно, его старый учитель, и эта красивая девушка, возможно, его возлюбленная? Этого странного всепрощения Сорген никак не мог понять. Разве можно не испытывать ярости, гнева и ненависти к врагам? Смертельным врагам, с которыми ты бьешься в мечом в руках, до полной победы или собственной гибели? Голос расстающихся с жизнью имеет великую силу. Смятенный, Сорген не мог думать ни о чем ином, как только о последней воле Орзариса. обратись к Облаку! Большей глупости нельзя придумать, но упорство и наивность Белого просто поражали. Неужели в своих убеждениях этот человек был именно таким, какими все остальные его собратья себя называли – добрым, бескорыстным, честным и благородным?
– Нет! – прохрипел Сорген, и это усилие едва не стоило ему сознания. Нельзя судить о ком-то по паре слов, выдохнутых в смертном бреду. Благородство и честность Белых – ложь, как и все их учение, ведь сам Сорген уже столько раз в этом убеждался. Но слова, слова Орзариса продолжали колотить его, как молоты. «Я прощаю тебя, брат!» Он говорил это совершенно искреннее. Он верил…
– Сорген! Сорген! – закричала рядом Хейла. Он, поморщившись, скосил глаза направо и увидел ее, присевшую на корточки, всю измазанную грязью и кровью, баюкающую сломанную левую руку. Куртка была порвана в нескольких местах, волосы превратились в один сплошной колтун. – Ты жив!
По лицу Хейлы ручьями текли слезы, отчего она казалась жалкой и ужасно несчастной.
– Сорген! Этот ублюдок убил моего Зайпана!
В бессильной злобе она встала и пнула мертвого Орзариса в ляжку. Тот медленно сполз вниз, освобождая Соргена, но колдун не торопился шевелиться.
– Оставь его! – прошептал он. – Он… я…
Сорген и сам не знал, что такого хотел сказать. В мыслях у него все перемешалось и вдруг плеснуло вверх невидимым фонтаном: обрывки дум, смешанные с болью и чудовищной усталостью. Затем все это обрушилось вниз и накрыло его, унося куда-то далеко, как воды теплой и спокойной реки. Сорген закрыл глаза и потерял сознание.

Там, где есть надежда

Четыре сотни молчаливых воинов в доспехах, с большими щитами и длинными мечами ударили в тыл наступавшим на город зурахатцам. Перед тем, как ударить, они пустили в неприятеля облако арбалетных болтов, поражая вражеских солдат в незащищенные затылки и ноги. Противник даже не сразу сообразил, что появились новые войска. Их командиры, наблюдавшие за наступлением на Делделен с тыла, были убиты первыми; затем началось избиение. Зурахатцев было больше, но они оказались зажатыми в клещи, растерянными, лишенными офицеров. Повинуясь необъяснимому порыву, упавшие было духом пираты воспрянули и тоже бросились в контратаку. Зурахатцы немедленно обратились в бегство, удирая от разящих мечей к реке, где они нашли пару десятков лодок. Кто-то, побросав щиты и шлемы, успел на них погрузиться и отплыть, некоторые бросались в воду, другие были изрублены прежде, чем достигли берега. Более пятнадцати сотен врагов осталось лежать на улицах города, в грязи и крови; примерно в два раза меньше смогли сбежать, но многие утонули в реке.
На другом берегу все пираты уже были либо истреблены, либо взяты в плен. Однако, тамошние командиры, устрашенные появлением незнакомой армии и смертью колдунов, поспешили закрепиться в захваченной половине города и не думали о новой атаке. Зурахатский генерал Хорделиан оказался человеком достаточно смелым и гордым, чтобы не поддаться панике и не отступить прочь, как советовали ему помощники и младшие командиры. Он даже отдал приказ о новом сражении: ранним утром его войска должны были маршировать на север, где через реку был наведен временный мост, перейти на правый берег и обрушиться на врага. Хорделиан послал гонцов в лагерь кочевников, которые боялись подходить к Делделену из-за колдунов. Он взывал к их гордости, призывая присоединиться к оставшимся у него трем тысячам воинов и сломить врага.
К несчастью генерала, поздней ночью в одной из комнат большого дома Колокольчика очнулся Сорген. Он призвал к себе Рогеза, единственного из их тройки, оставшегося на ногах.
– Накрась себе брови сурьмой… Подведи глаза красным, нарисуй краской Лим рожу посвирепее. Отправляйся в лагерь кочевников и устрой там переполох. Необязательно их убивать, главное напугать как следует, чтобы они не решились нас атаковать снова. Постарайся быть грозным и страшным… а потом предложи союз.
Рогез кивал, тряся посеревшими толстыми щеками. Сражаться он умел как следует, и недавно, возглавив атаку южан в тыл зурахатцам, истребил немало врагов, однако, говорить и устрашать ему не очень хотелось. Сидевший в темном углу, на неудобном стуле Гуннир сухо рассмеялся и встал на ноги.
– Задача непосильна, князь? – вкрадчиво спросил Мясник, заставив Рогеза вздрогнуть и метнуть на него быстрый взгляд, возмущенный и испуганный одновременно. – Это дело для старика Гуннира. Я займусь, Великий Сорген, и будь спокоен. К утру кочевники будут ползать у наших ног с мольбой.
– Я мог бы справиться! – возразил Рогез, но без особой уверенности и с явно слышимым в голосе облегчением.
– Никто не сомневался в этом, – усмехнулся Гуннир, издевательски поклонившись князю. Затем он вышел и немедленно принялся за дело. Сначала он превратил в монстра Термеза: наградил его клыками в палец толщиной, покрасил зеленым лицо и украсил многочисленными жуткими шрамами. Утробно рычать, с такой злобой, что у слушателей становились дыбом волосы, наемник умел и без всякого волшебства. В грязном мешке Термез волок отсеченную голову старого волшебника и превратившееся в мятую рваную тряпку платье зеленоглазой девушки. В кошеле у Гуннира лежала гарда Дневной Звезды (лезвие рассыпалось в прах сразу после смерти Орзариса).
Они постарались на славу. Некстати оказавшиеся в лагере вместе с ними послы Хорделиана были жестоко выпотрошены и повешены на деревья, будто охотничьи трофеи. Рядом с ними вскоре оказался один строптивый молодой вождь, а Термез тыкал остальных в рожи отрубленной головой и старательно рычал. После недолгой беседы с Гунниром вожди лейденцев упали на колени перед могучим черным колдуном и поклялись ему в вечной верности. Мясник выслушал их, пряча улыбку в складках наброшенного на голову балахона. Цена клятвам кочевников – пригоршня грязи, но от них многого и не требовалось. Для напоминания о себе Гуннир оставил кочевникам мертвую голову, которую они обещали водрузить в центре лагеря, на шесте.
Ранним утром лейденцы, как ни в чем ни бывало, прибыли в левобережную часть Делделена под приветственные крики зурахатских воинов. Впрочем, очень скоро они превратились в вопли страха и боли, когда бывшие союзники внезапно напали на ничего не подозревавших солдат, даже не одевших еще доспехи. За короткое время почти все они были безжалостно вырезаны – лишь немногие смогли сбежать и скрыться в холмах. Хорделиана схватили и в полдень привязали к горизонтальному бревну, установленному на окраине города. Двадцать тысяч кочевников с ревом наблюдали, как его оскопили, выпотрошили, изжарили и скормили священным собакам. До следующего утра лейденцы танцевали у костров, пили кислое вино и объедались мясом, захваченным в Делделене.
… Сорген весь день провел в постели. Хейла исцелила сама себя уже к утру и ближе к полдню, как раз когда кочевники потрошили Хорделиана, занялась Соргеном. Сначала она срастила ему кости при помощи сломанных веточек ивы, затем перемазала с ног до головы лечебной мазью. Гримал привел пленного зурахатца, у которого Хейла вырезала селезенку. Прижав кровоточащий комок к боку Соргена, она прочитала заклинание: селезенка сморщилась и почернела, отдавая свое здоровье селезенке покалеченного колдуна.
Несмотря на лечение, Сорген чувствовал себя еще очень плохо. Его тошнило и до сих пор трясло; пальцы правой руки не могли толком ухватить даже ложки. С утра и в обед его кормила та самая девушка с толстой задницей, что приносила на крышу чашку с ухой. Однако Хейла, закончив лечение, закрыла дверь комнаты, разделась сама и раздела Соргена. Сначала она отмывала кровь, но потом мытье постепенно стало превращаться в недвусмысленные ласки.
– Ты сошла с ума! – застонал Сорген. – Я вот-вот подохну, у меня все болит…
– Все? – хитро усмехнулась Хейла.
– Прекрати шутить.
– Никаких шуток, все очень серьезно. Тебе не придется двигаться и страдать, мой милый! Это просто еще одна разновидность лечения… к тому же, мне это так хочется!
Она не отстала до тех пор, пока не получила своего. Сорген на самом деле вдруг почувствовал себя немного лучше – может быть, просто от облегчения, что все закончилось? Хейла вновь накрыла его одеялом и запечатлела на губах долгий страстный поцелуй.
– Ах… я ведь думала, что ты умер, мой зайчик… Тогда, когда ты исчез в шторме.
– И какие же чувства это в тебе пробудило? – недовольно пробормотал Сорген, пытаясь с помощью минимума движений найти для себя самую удобную позу.
– Чувства? Я выла и драла себя ногтями, как бешеная кошка. Говорят, надавала кому-то по роже и полночи бродила по пляжу, но я сама это помню смутно, потому что была тогда еще не в себе. Это тяжелое, изматывающее заклятие, потом сражение, твоя пропажа. Ты не отзывался на зов дудочек, а ведь это много значило!
– Очевидно, я как раз валялся без сознания на песке. Но почему вы не вызвали меня еще раз, потом?
– Говорю же, я была не в себе. Рогез тоже после сражения еле стоял на ногах. Один Гуннир, кажется, ничуть не устал. По-моему, он говорил, что пробовал вызвать тебя еще и еще, но ты по-прежнему не отвечал.
– Значит, он врал.
– Зачем это ему? Разве он твой враг?
– Не знаю. Спроси про это у него самого.
– Нет уж, спасибо. Я не желаю даже подходить к нему близко лишний раз.
– Как хочешь. Тогда расскажи мне, что же было с вами после того, как я улетел?
– Ох, даже вспомнить страшно! Буря вроде бы утихла… даже нет, она просто отступила, как собака, отходящая от лисы, когда ее настигают охотники. Зурахаты сблизились с нами и принялись обстреливать из катапульт. Не очень точно, но со временем они могли бы продырявить все корабли. Рогез кидался в них огнем, правда, без особого успеха – во вражеской эскадре остался еще один волшебник, хотя и не такой искусный, как тот, что схватился с тобой. Они друг друга стоили, только и всего. Гуннир ничего не делал, только отклонял камни от своего корабля… вонючий пес! Я его ненавижу с каждым днем все сильнее.
– Ночью он славно справился с кочевниками, – возразил Сорген.
– Ха! Все только по тому, что там надо было заниматься его любимым занятием – пугать и резать людей, как свиней! Тьфу на него! – в избытке чувств Хейла на самом деле сплюнула на пол, под кровать, и топнула ногой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53