Потом его мысли обратились к разговору о гробнице. «Она права, – решил Гори, счастливый оттого, что можно подумать о каких-то более конкретных и понятных вещах. – Отец утратил всякий интерес к нашей работе. Было бы лучше, если бы он позволил мне продолжить работу самому. Завтра я распоряжусь, чтобы стену начали сносить. Мне не терпится узнать, что скрывается за ней, и, возможно, если мне удастся отыскать что-нибудь стоящее, интерес отца к этой гробнице вспыхнет с новой силой».
Утром у Гори было время увидеться с отцом, и, снедаемый чувством вины, он чуть было не выложил ему все свои планы. Но вид у Хаэмуаса был весьма отстраненный, и Гори в конце концов приказал подать носилки и отправился в Саккару, не посвятив его в свои тайные замыслы. Чувство вины терзало Гори всю дорогу, пока он сидел, поджав под себя ноги и задернув занавеси в носилках, но потом ему вспомнились слова Табубы, и он кое-как сумел подавить в себе это неприятное ощущение. Стоял один из тех дней, когда жара не знает пощады, а свет слепит глаза, – месяц тиби уже клонился к мекхиру, и Гори хотелось поскорее очутиться в прохладном полумраке гробницы.
Гори спешился перед навесом, который за все время, что здесь стоял, успел приобрести несколько потрепанный, зато весьма обжитой вид. Навстречу ему вышел надсмотрщик. Гори, с удовольствием выпив предложенной воды, направился вместе со слугой туда, где вниз спускались выщербленные каменные ступени. В самом низу лестницы толпились рисовальщики и рабочие, беседуя о том о сем и ожидая распоряжений на сегодняшний день. При виде Гори они поклонились, а он ответил на приветствие легкой улыбкой.
– Давайте уйдем в тень, – сказал он.
Внутри гробницы все оставалось по-прежнему, как в тот день, когда он впервые ступил под эти каменные своды. Вымели весь мусор, и теперь зал выглядел чище. Гори полной грудью вдохнул сладковатый влажный воздух, и настроение у него улучшилось. Это место стало для него вторым домом. Ведь это он плодотворно трудился здесь в ничем не нарушаемом покое, завоевав уважение работников. Он распоряжался то подрисовать почетче одну деталь, то заменить кое-где каменную кладку, и все с одной целью – чтобы вновь сделать гробницу достойным местом упокоения для ее обитателей. Гори испытывал разочарование, видя, что отец не стремится изучать листы папирусов, ежедневно поставляемые ему сыном, но теперь, неспешно рассматривая украшенные живописью стены, неровный пол гробницы и многочисленные хранящиеся здесь ценности, Гори, стараясь смягчить внутреннее недовольство, убеждал себе, что у отца есть и другие обязанности.
Подав знак надсмотрщику и главному художнику, Гори прошел в следующий, погребальный зал.
– Со всех ли изображений на этой стене, – Гори махнул рукой, – уже готовы копии?
– Да, царевич, – ответил главный художник. – Работа закончена три дня назад. А еще через три дня мы вообще завершим все работы.
– Спасибо. Надсмотрщик, возможно ли, вырезая небольшие каменные блоки, пробить в этой стене брешь? Потом вынутые блоки надо подставить на место. Насколько сильно пострадает от этого роспись?
Надсмотрщик одернул юбку.
– Если мы ошиблись, царевич, и здесь нет другого помещения, то пробить стену из цельного камня, покрытого слоем штукатурки, нам, конечно же, не удастся. Надо прорубить несколько дыр в стене, вогнать внутрь сырые деревянные клинья и попробовать разбить камень, по возможности стараясь попадать в швы между отдельными блоками. Но если швы слабые, камень даст трещину. Так что аккуратной работы может не получиться.
– Даже если там пустота, а сама стена – деревянная, – вступил в разговор главный художник, – все равно великолепная роспись сильно пострадает. В этом случае, царевич, конечно, можно разобрать стену по частям, но штукатурка все равно осыплется, а значит, живописный слой тоже разлетится на мельчайшие частицы.
– Но ведь их можно воссоздать по подготовленным копиям? – спросил Гори.
Художник неохотно кивнул:
– Да, царевич, их можно воссоздать, и это будет выполнено с предельной точностью, однако копии останутся копиями, сколь бы искусно они ни были изготовлены. Кто сейчас может сказать, какие молитвы и заклинания распевали те, кто трудился над этими стенами, вкладывая в свою работу всю душу?
«И правда, кто может сказать, – размышлял Гори. – И все же никакой душевности здесь не чувствуется, несмотря на то что я привык к этой гробнице, словно она мой второй дом. А молитвы и заклинания… Думается мне, здесь звучали проклятия и злобная хула. И что мне теперь делать?» Слуги стояли молча, ожидая его решения, а Гори, потупив взгляд, хмурил брови. Его одолевал соблазн руководствоваться тем, как поступил бы в такой ситуации Хаэмуас, но отец всегда с особым трепетом относился к подобного рода открытиям, и потом, разве в этот раз он сам не лишил себя права принимать решения? «Как бы сильно я его ни любил, – размышлял Гори, – в этой гробнице основную ношу я взвалил на свои плечи и поэтому должен взять на себя и ответственность за принятое решение». Наконец он поднял голову.
– Надо пробить одно отверстие, – сказал он, обращаясь к надсмотрщику. – Вот здесь, где небо соединяется с пальмой. Если перед нами окажется камень, дырку несложно будет заделать и покрыть краской. Если же нет… – Он резко повернулся на пятках. – Сообщите мне, когда закончите работу.
Он думал, что главный художник начнет возражать, но тот ничего не сказал, и Гори вышел на яркий солнечный свет. Слепящие лучи словно обрушились на него, и сразу в памяти возник яркий образ Табубы, закутанной в легчайшие складки длинного одеяния, жаркий ветер треплет ее черные волосы, а она подносит ко рту чашу с вином, и Гори видит, что в ее глазах светится улыбка.
С трудом переставляя ноги, Гори добрался до шатра и бросился в кресло, стоящее в тени навеса. Прищурив глаза от яркого света, он сидел, уставившись в одну точку, не видя перед собой ничего, кроме колышущегося под ветром песка и беспокойного синего неба, и раздумывая о том, сможет ли он убедить отца, что женщина старше него, из захиревшего рода, происходящего из такой провинциальной дыры, как Коптос, может составить подходящую партию первейшему из царских отпрысков Египта.
Примерно через час к нему с поклоном приблизился надсмотрщик. Ослепленный ярким светом, он, словно сова, часто моргал. Лицо его было покрыто мельчайшей серой пылью.
– Царевич, отверстие прорублено, – ответил он на резкий вопрос Гори. – Одна часть стены, вне всякого сомнения, сделана из дерева. Можно предположить, что в стене устроена потайная дверь, сверху покрытая слоем штукатурки.
Гори поднялся.
– Возьми людей и как следует все простучите. Я не хочу, чтобы ломали больше, чем нужно. Когда произведешь все замеры, возьми для работы самые мелкие пилы. И открой эту дверь. – Гори подавил жгучее желание тотчас же броситься в гробницу, чтобы своими глазами взглянуть на пробитое отверстие. Но ведь его работники, умелые и опытные, тщательно обученные люди, прекрасно справятся с этим делом и без его участия. Надсмотрщик отвесил быстрый поклон, и Гори приказал подавать себе завтрак. Жаль, что рядом сейчас нет Антефа, но тот отпросился на несколько дней, чтобы навестить в Дельте своих родственников. Гори скучал без него. «А что если именно сегодня сюда решит приехать отец? – Гори охватила внезапная тревога. – Что я ему скажу?» Чувство вины за самоуправство смешалось с виной за пылкое увлечение Табубой, но Гори лишь мысленно пожал плечами, поблагодарил слугу, который накрыл на стол, и принялся за еду.
После еды он укрылся в шатре, прилег на походную кровать и задремал. Слуга, как было приказано, разбудил его два часа спустя, и Гори опять уселся под навесом, стараясь утолить жажду пивом, пока слуга аккуратными движениями промокал выступившую на лбу испарину. Среди голой равнины, укрывшись в скудной тени, отбрасываемой небольшим скалистым выступом, лежала, тяжело дыша от жары, дикая собака, а в огненно-бронзовом послеполуденном небе лениво парил ястреб, и в раскаленном воздухе время от времени раздавался его пронзительный крик. «Сегодня мы должны узнать, что там внутри, – тревожно размышлял Гори. – Что они возятся так долго?» Он смотрел, как на глазах высыхают на коже мельчайшие капельки пота.
Прошел еще час, и вот надсмотрщик опять пробирался к нему по горячему песку. В том, как он шел, Гори почудилось нечто странное, и он, с гулко стучащим сердцем, быстро вскочил на ноги. Надсмотрщик неловко поклонился. Гори позвал его зайти в тень навеса.
– Ну что? – Гори сгорал от нетерпения.
Надсмотрщик едва дышал.
– Там есть еще одна комната, – с трудом проговорил он. – Внутри очень темно, царевич, и запах отвратительный. Едва только мои люди принялись вырезать дверь, как снизу им под ноги начала сочиться вода. Мы все обеспокоены. И как только работа была закончена, люди ушли.
– Ушли? – переспросил Гори. – Они сбежали? Надсмотрщик нахмурился.
– Слуги богоподобного Хаэмуаса не могут сбежать, – ответил он. – Их охватил такой страх, царевич, что я сам приказал им отправляться домой и вернуться сюда завтра утром.
Гори ничего не сказал. Надсмотрщики все без исключения были знающими и опытными людьми, умеющими ладить с рабочими, поэтому вмешиваться в заведенные порядки было бы по меньшей мере неумно.
– Отлично, – произнес Гори через некоторое время. – Факелы зажгли? Я пойду взгляну.
Надсмотрщик, казалось, не знал, что сказать.
– Царевич, возможно, стоит сперва позвать жреца, – предложил он. – Пусть он зажжет ладан и вознесет молитвы богам, чтобы они защитили тебя и чтобы обитатели гробницы… – Он замялся.
– Чтобы – что? – спросил Гори, заинтригованный.
– Чтобы они простили тебя.
– К чему такая напыщенность? – оборвал его Гори. – Она вовсе не к лицу человеку, с ног до головы покрытому пылью и потом, со щеками, вымазанными алебастром, как у женщины, пекущейся о красоте и свежести своей кожи. – Видя, что слуга сгорает от смущения, Гори смягчился. – Не бойся, – сказал он. – Мы с отцом уже многие годы занимаемся этой работой. А разве я сам не жрец-сем могущественного Птаха? Пойдем. Хочу своими глазами взглянуть на эту тайну.
Воздух внутри гробницы стал другим. Гори почувствовал это, едва миновав заваленный щебнем проход и вступив в первый зал. В ноздри ударил резкий запах гнилой, застоявшейся воды, и ему показалось даже, что и кожей он ощущает ее скользкое прикосновение. Надсмотрщик вздрогнул. Гори быстро прошел в следующий, погребальный зал, где, прижимаясь спинами к каменной стене, стояли два факельщика. Они не отрывая глаз смотрели на черную дыру с неровными краями, низкую и узкую, в нижней части которой вздрагивали неровные лучи света. Оттуда словно сочилась какая-то другая, новая тьма, она как будто вытекала сюда, в зал, неся с собой неведомую опасность, и устремлялась к открытым гробам. Запах стоял отвратительный, и все же у Гори промелькнула мысль, что этот запах кажется ему смутно знакомым. Конечно, ему доводилось слышать, как пахнет затхлая вода, хотя никогда прежде – при столь таинственных обстоятельствах. Теперь же в его сознании этот запах вызвал некие приятные ассоциации, но Гори не смог точно разобраться в своих ощущениях. Он подошел поближе к разлому в стене, нетерпеливо махнул рукой, требуя огня, и, крепко схватив поданный факел, протянул руку вперед и стал пристально вглядываться в открывавшуюся за проломом тьму.
Помещение было совсем крошечным и как будто недостроенным. В стенах из голого камня были грубо выбиты ниши в человеческий рост, которые, однако, оставались пустыми. Возможно, они предназначались для ушебти, которых здесь так и не расставили, решил Гори. На стенах повсюду виднелись полосы влажной плесени. Весь пол покрывала черная, гнилая вода. Она лишь смутно отражала яркий свет факелов, медленно, едва заметно, но от этого не менее зловеще подступая к ногам Гори. В центре комнаты, окруженные этим мелким мрачным озером, стояли два открытых саркофага. У Гори перехватило дыхание. Изогнувшись, он протянул руку, заведя факел далеко, как только мог, чтобы рассмотреть их содержимое, но различил лишь неровные тени. Втянув голову в плечи и громко вскрикнув для храбрости, Гори осторожно ступил в воду. Надсмотрщик тихо охнул, но Гори не обратил на него внимания. Темная жижа шевельнулась, пошла кругами и с легким плеском ударилась о дальнюю стену. У Гори мурашки пошли по телу.
Он медленно направился к центру комнаты. Вода становилась глубже. Она поднималась чуть выше лодыжек, и Гори не мог сдержать страха, ощущая под ногами скользкую поверхность камня. И все же он продолжал идти вперед, почти бессознательно бормоча молитву, обращенную к Птаху. Вскоре он склонился над саркофагами. Оба были пустые. Внимательно вглядываясь в камень, Гори решил, что когда-то в них лежали мумии. Он различил следы черных бальзамических солей, которые, смешавшись с выделениями тела, неизбежно изменяют цвет камня.
Старательно и аккуратно Гори обошел все помещение, обследуя ногами пол. Ни за какие блага на свете не согласится он опустить руки в эту черную жижу. Однако ноги не могли нащупать то, что он искал.
– Крышек здесь нет, – сказал он вслух, и его голос прозвучал глухо и сдавленно.
Вдруг Гори изумленно вскрикнул. Свет факела выхватил из темноты небольшой проем в самом низу стены с правой стороны, совсем маленький, – человек мог пролезть в него, лишь опустившись на колени. Гори нагнулся и просунул туда свободную руку. Под его пальцами оказалась неровная поверхность холодного сухого камня, постепенно уводящая вверх. Внутри у Гори все сжалось при одной лишь мысли о том, что именно ему придется сейчас сделать. «Будь ты проклят, Антеф! – подумал он. – И зачем тебе понадобилось уезжать именно в эти дни?! Ты, с твоим бесстрашием, очень бы здесь пригодился. Ты бы мне помог».
– Надсмотрщик! – крикнул Гори. – Подойди сюда! Послышался какой-то шепот. Гори не поворачивал головы.
Он ждал, и чувство безысходного одиночества и беззащитности вдруг обрушилось на него тяжелой волной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87