Те, кто не пришпоривал коней, теряли очки, но многие намеренно выбрали тихоходных лошадей; Я скакал на Облаке и мог бы поразить стрелой ласточку, стремительно пролетевшую над двором. Хотя я несся галопом, моя первая стрела попала прямо в золото, и зрители восторженно взревели и зааплодировали. Когда мы неспешной рысью возвращались обратно на исходную позицию, я услышал десяток голосов, осведомляющихся насчет рыцаря с драконом на щите, и ответ Вистана: «Это рыцарь его милости герцога Мардера, сэр Эйбел Редхолл, а я – его оруженосец».
Во второй раз я опять поскакал во весь опор, и моя стрела снова попала в золото. На сей раз не раздалось никаких одобрительных возгласов, но над двором повисла тишина, казавшаяся громче любых рукоплесканий.
В третьем своем выстреле я нисколько не сомневался. Первым и вторым я попал в золото. Теперь у меня появилось ощущение, будто я не состязаюсь, а просто упражняюсь в стрельбе из лука; и Облако испытывала такое же чувство.
Третье попадание в золото казалось неизбежным. Сегодня вечером я буду сидеть за одним столом с королем Арнтором, передам послание от Дизири, расстанусь с ней (многолетняя разлука, отмеченная десятью тысячами поцелуев) и отправлюсь к Вальфатеру умолять предоставить мне возможность вернуться к возлюбленной, зная, что сто лет моего отсутствия покажутся ей в Эльфрисе всего лишь парой дней. Я поскакал к мишени – и моя тетива лопнула.
Я отдал Вилу тетиву, которую он украл у меня, и попросил другую у одного из лучников его милости. Я не стану повторять здесь все упреки, которыми я осыпал себя в тот день. Я с десяток раз говорил себе, что мне ничего не стоило раздобыть новую тетиву для турнира, что мне вообще не следовало расставаться с тетивой Парки, и многое, многое другое. Но какой толк в подобных самобичеваниях? Никто не попал в золото трижды, но трое попали по два раза и по одному разу в черное. Они обедали с королем и королевой, но опять не я.
Следующий день посвящался соревнованиям по ходьбе, лазанью по смазанным жиром шестам и поимке намазанных жиром свиней. Сходя с ума от желания сделать хоть что-нибудь, я наблюдал почти за всеми состязаниями. Мы с Вистаном уже собирались уходить, когда нас остановил паж, который отвесил весьма изящный поклон и доложил, что графиня Чаус желает побеседовать со мной. Я сказал, что нахожусь в полном распоряжении графини, и мы проследовали за пажом по многочисленным коридорам и лестницам замка в маленький частный садик, где молодая женщина, с прической, похожей на букет желтых роз, ждала меня в увитой плющом беседке, припорошенной снегом. Я опустился на колени, и она пригласила меня сесть напротив нее.
К тому времени я уже успел увидеть королеву, хотя и издалека; и мне показалось, что молодая дворянка, с ярким румянцем и видом одновременно смелым и робким, очень на нее похожа. Честно говоря, я решил, что она приходится королеве родной сестрой или двоюродной.
– Вы сэр Эйбел Благородное Сердце? – Она говорила вкрадчивым, воркующим голосом, который раздражал бы, когда бы не был так мелодичен. – Я наблюдала за вами вчера. Вы превосходный стрелок из лука.
– Беспечный, миледи. Я понадеялся на старую тетиву – и проиграл.
– Только не в моем мнении. – Она улыбнулась. – Вы согласитесь носить мой шарф до конца турнира? – Она протянула мне белый шарф, словно сотканный из тончайшей паутины.
– На моем шлеме изображен дракон, – сказал я, – а они стерегут сокровища. Мой дракон будет стеречь это бесценное сокровище.
Когда я откланялся и мы с Вистаном двинулись обратно, он прошептал:
– Это королева. Вы знали?
Я вытаращился на него.
– Графиня Чаус – один из титулов королевы. Они всегда так поступают, когда не желают общаться излишне официально.
Готовый снова рвать на себе волосы, я в отчаянии потряс головой:
– Я бы попросил ее об аудиенции у короля, если бы знал.
– Вы не смогли бы. Это одно из условий. Вы должны делать вид, будто она действительно та, кем называется. В противном случае она бы разгневалась, и ее рыцари могли бы убить вас.
– Я не знал, что у нее есть собственные рыцари.
– Есть. Она обладает многими титулами и обширными земельными владениями.
– Сколько у нее рыцарей? – Я все еще пытался осмыслить новый факт.
– Десять-двадцать, наверное.
Когда мы переехали через крепостной ров, я спросил:
– Если у нее есть собственные рыцари, почему она не отдала шарф одному из них?
В голосе Вистана слышалась усталая мудрость многоопытного придворного.
– Они предпочитают вручать знаки благосклонности наиболее вероятным претендентам на победу.
В своей комнате я посоветовался с Гильфом. Сначала я поведал о нашем с королевой разговоре. Когда он все понял, я продолжил:
– Об одном странном моменте мне, наверное, следовало бы сказать Вистану, но он вряд ли сумел бы дать вразумительное объяснение. Помнишь, как королева обратилась ко мне? Она назвала меня «сэр Эйбел Благородное Сердце». А я здесь представился сэром Эйбелом Редхоллом. Возможно, я упоминал о Благородном Сердце один-два раза, но всяко не больше.
– Списки?
– Меня записывал Вистан. Он написал бы «Редхолл», я знаю.
– А кто не написал бы? – спросил Гильф.
– Что ты имеешь в виду?
Гильф просто повторил свой вопрос, как часто делал, когда находил меня бестолковым.
– Мое имя в списки вносил именно Вистан – так какая разница, кто мог бы назвать меня сэром Эйбелом Благородное Сердце?
Гильф вздохнул, закрыл глаза и опустил свою массивную голову на передние лапы.
Лежа в постели, я размышлял над вопросом Гильфа. Он был немногословным псом, но высказывался всегда по делу. Гейнор назвала меня Эйбелом Благородное Сердце; значит, она говорила с кем-то, кто называл меня так. Это могла быть Моркана, хотя она посещала меня в Редхолле. Обо мне могла упоминать герцогиня, жена его милости; но если она вообще когда-нибудь слышала мое имя, то только во время моего пребывания в Ширволе, а там большинство называло меня просто сэром Эйбелом. У меня не имелось оснований полагать, что ее милость сейчас в Тортауэре, но она могла наведаться сюда, пока я находился на севере.
Утром меня наконец осенило, что королеве вовсе не обязательно было разговаривать непосредственно с человеком, называвшим меня сэром Эйбелом Благородное Сердце; что она могла получить сведения обо мне от любого, кто с таковым общался. Я позвал Поука и Анса и узнал, что, когда они наблюдали за соревнованиями по ходьбе, с ними завел разговор некий хорошо одетый незнакомец.
– Он спрашивает: «Вы служите у парня, у которого лопнула тетива?» – объяснил Анс. – И мы отвечаем: «Да, сэр. Сэр Эйбел Благородное Сердце».
– Я сказал, что ни один из здешних рыцарей не может тягаться с вами, – добавил Поук. – А он говорит: «Значит, Эйбел Благородное Сердце, да?» А мы говорим: «Сэр Эйбел», – и он уходит прочь.
Я сказал, что сегодня мне предстоит драться на алебардах, и спросил, хотят ли они посмотреть. Оба поклялись, что все драконы Муспеля не заставили бы их отказаться от такого удовольствия, – и вот, мы трое и Вистан двинулись в замок вместе. Мой зеленый шлем висел на луке седла, и на нем развевался белый шарф королевы.
Я ожидал, что все мы будем биться одновременно, по крайней мере в первом туре. Но поскольку рыцарей, выступавших в данном состязании, было гораздо меньше, чем простолюдинов, участвовавших в боях на дубинках, все пары сражались поодиночке. Прошел не один час, прежде чем герольдмейстер Никры выкликнул мое имя. Как пришлось ждать мне, так подождет и мое письмо, пока я опишу схватки, которые видел.
Алебарды, по мнению многих, являются наилучшим оружием для защиты замка. Поэтому в каждом замке имеется значительный запас алебард: одни из них роскошные и богато отделанные, другие простые, предназначенные для крестьян и слуг. Именно такими мы и сражались, ибо для выступления на турнире используются алебарды со сточенными остриями наконечника и крючка и с затупленным лезвием. Воины надевают шлем и кольчугу, но щитом не пользуются, ведь для обращения с алебардой требуются обе руки.
Как и дубинку, алебарду держат одной рукой по центру древка, а другой ближе к железной насадке на нижнем конце, хотя существуют и другие способы, предпочитаемые немногочисленными знатоками. Древко у нее длиной примерно с рост Вистана. Длина всей алебарды равна росту владельца, или чуть больше. Она служит одновременно и щитом, но щитом, не загораживающим обзор. Сильный человек, умеющий отражать любые удары, остается практически неуязвимым, коли он достаточно проворен; но он должен отличаться поистине значительной силой и отбивать удары таким образом, чтобы противник не перерубил древко, хотя в бою на алебардах с затупленным лезвием такое маловероятно.
Большинство поединков, состоявшихся до моего выступления, тянулись долго, но к помощи веревки здесь не прибегали. Порой между выпадами проходило достаточно времени, чтобы человек успел обратиться к соседу и получить ответ, хотя в иные разы яростные удары следовали один за другим. Как рыцаря, неизвестного в Тортауэре, меня выставили против Бранна Броудфлада, который стал победителем состязаний в прошлом году. Он был могучим рыцарем, высоким и широкогрудым, но делал слишком длинные выпады. Я отбил направленное на меня острие алебарды в сторону и, шагнув вперед, ударил противника древком в лицевую часть шлема, одновременно сделав подсечку левой ногой. Он упал, и я одержал победу еще прежде, чем большинство зрителей успели направить на нас все свое внимание.
Во втором туре я сражался с одним из рыцарей королевы, Ламвеллом Чаусом. Он был ниже меня ростом, но очень проворным и нанес мне ряд ловких ударов, прежде чем я сбил его с ног.
К третьему туру осталось восемь рыцарей, включая меня. У меня сильно саднило под мышкой, и мой шлем был помят; означенные обстоятельства привели меня в ярость, и я бросился на своего соперника с твердым намерением убить его, коли получится, и он оказался поверженным наземь еще прежде, чем успел нанести хоть один удар. Он был благородных кровей, как и Свон, и приходился Свону дальним родственником.
Теперь нас осталось четверо. Я пошел в наступление на своего соперника с такой же яростью, как на предыдущего, и сбил его с ног еще быстрее, ибо первым же своим ударом перерубил древко его алебарды. Это был Робер Гринглори – славный, доблестный рыцарь, который позже сражался плечом к плечу со мной в Битве при реке.
Теперь нас осталось двое. Нам поднесли кубок со старым добрым вином, и мы выпили за здоровье друг друга. Мой соперник был самым могучим рыцарем из всех, когда-либо мной виденных; Воддет не превосходил его ни ростом, ни шириной плеч. Он не имел поместья, но путешествовал по стране и сражался за плату; таких рыцарей называют кондотьерами. Поначалу я решил, что он опасен единственно в силу своих внушительных размеров, ибо алебарда у него была вдвое короче моей, а древко толще. Однако уже через несколько секунд я понял, что опасаться мне следует скорее коварства и ловкости противника: во всем Скае не нашлось бы рыцаря, который знал бы больше хитрых приемов. Он ловил до блеска отполированным клинком своей алебарды солнечные лучи и направлял мне в глаза, ослепляя меня. Он ловко менял направление ударов, сыпавшихся на меня один за другим. Казалось, он никогда не выдохнется, ибо у него не было необходимости особо напрягать силы.
Он перерубил мое древко, и я продолжал сражаться, как недавно со мной сражался парень с переломленной пополам дубинкой, используя одну половину древка для отражения ударов и орудуя другой половиной то как топором, то как копьем, и наконец нанес противнику сильный удар по ноге, повредив колено, подскочил к нему, обхватил обеими руками, оторвал от земли и швырнул на землю.
Я немного отступил в сторону, когда он снял шлем, и выразил надежду, что нам никогда впредь не придется биться один на один, и зрители наградили меня одобрительными возгласами и бурными аплодисментами.
Но когда шум в толпе улегся, пропела труба, и он – сэр Геррун – был провозглашен победителем.
– Он подкупил судей! – с негодованием воскликнул Вистан.
Я помотал головой, поскольку своими глазами видел неподдельное удивление на лице сэра Герруна.
Вечером Поук постучал в нашу дверь. Вистан впустил его, и он, ударив костяшками пальцев по своему лбу, сказал:
– Там внизу двое, которые хотят увидеться с вами, сэр. Я понятия не имею, откуда дует ветер, только они дали мне это, – он показал мне маленькую золотую монету, – при условии, что я доложу вам. Можно мне оставить ее у себя?
– Конечно. Они представились?
– Только один, сэр. По имени Белос.
– Воинственный, – перевел Вистан (хотя я не уверен в правильности перевода). – Они могут оказаться наемными убийцами, сэр Эйбел.
Я сказал, что они с таким же успехом могут оказаться торговцами, пришедшими продать нам перья, или еще кем-нибудь, но я не знаю ни одного человека, желающего мне смерти, и двоих убийц явно маловато для рыцаря с оруженосцем, не говоря уже о Гильфе, Орге, Ансе и самом Поуке.
Посетители оказались худощавыми, молодыми на вид мужчинами в длинных плащах с капюшонами, пахнувших морем. Ни один из них не откинул капюшона и не пожелал встречаться со мной взглядом.
– Мы служим одной знатной даме из Тортауэра, – сказал первый. – Мы охотно откроем вам ее имя, коли вы отошлете прочь своих слуг.
Вистан разом ощетинился, и мне пришлось объяснить, что оруженосец не является слугой, хотя и служит рыцарю.
– Она желает поговорить с вами, причем для вашей же пользы. Мы отведем вас к ней, но вы должны пойти один.
– Вы отведете меня к ней, – сказал я, – но один я не пойду. По городу наверняка шастают грабители, а кроме вас, меня будет некому защитить.
Они посовещались шепотом, пока Вистан и Поук с ухмылкой наблюдали за ними.
Наконец они отстранились друг от друга.
– Мы защитим вас, и мы пойдем самыми безопасными улицами, вдобавок расстояние совсем невелико. Пойдемте, и мы позаботимся о том, чтобы вы благополучно вернулись обратно до рассвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81