https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/dlya_rakoviny/visokie/
Но за лагерем, на вершине холма, было темно и тихо. Он помчался в темноту, обезумев от боли, хватаясь за грудь, словно зажимая кровоточащую рану.
Артура похоронили в церкви св. Михаила, все еще носившей следы сарацинского завоевания: ее стены были покрыты арабскими надписями, статуи святых сброшены со своих постаментов в нишах, алтарь разбит. Обряд совершил епископ Эврё, и в церкви присутствовал сам король, будто Артур принадлежал к числу знати самого высокого ранга. После заупокойной службы состоялась церемония похорон. Дени слышал, как комья земли со стуком падают на крышку гроба, и все остальные звуки перестали существовать для него. Потом он незаметно ушел, не сказав никому ни слова, укрылся в своей палатке, где сидел в одиночестве и пил. Друзья оставили его в покое. Через некоторое время до его сознания дошло, что Гираут сидит, скрючившись, у его ног. Он положил руку на голову менестреля.
– Все кончено, – сказал он. – Я больше никогда его не увижу.
Гираут, глядя на Дени с собачьей преданностью, протянул руку и разжал пальцы. У него на ладони лежал маленький золотой крестик на золоченой цепочке. Мод дала его Артуру накануне их отъезда; она повесила крестик ему на шею, поцеловала его и сказала: «Храни тебя Бог, любовь моя».
Дени взял крест.
– Ты снял его с… с тела? – спросил он и, когда Гираут кивнул, горестно засмеялся. Он открыл замочек и повесил цепочку себе на шею. Он продолжал пить, пока не заснул.
Необходимо было отправить письмо Мод. Дени долго просидел над листом пергамента, обкусывая и ломая перо за пером, не зная, что ей сказать. Наконец, отчаявшись, он торопливо написал:
«Леди Мод, я глубоко сожалею, что мне выпало сообщить вам такое известие, но ваш дорогой супруг и мой возлюбленный друг был убит недавно в день Св. Матфея. Он часто говорил о вас, и последнее, что он сказал мне, были слова, проникнутые любовью к вам и родившемуся ребенку. Он погиб, защищая свою честь, как подобает истинному и доблестному рыцарю, и все восхваляют его мужество. Сам король препоручил его Господу и послал вам с этим письмом подарок от себя лично – отрез шелка и золотой кубок. Я не в силах сказать вам более, ибо совершенно сражен горем, но тот, кто доставит вам письмо, поведает вам обо всем, что вы пожелаете узнать. Знайте, что Артур с достоинством переносил все тяготы этой войны, сражаясь всегда впереди, заставив восхищаться своими подвигами всех рыцарей и баронов. Я глубоко скорблю оттого, что остался один. Вам хорошо известно, как сильно я любил его. Я препоручаю вас милости Божьей и прошу вас молиться обо мне».
И когда он подписал и запечатал письмо, слезы вновь полились ему на грудь, и он подумал: «Где бы я ни был, я всюду приношу с собой смерть. Сначала Понс, потом Хью, теперь Артур. Мне было бы лучше тоже умереть».
Письмо было передано вместе с мечом и доспехами Артура, а также всеми прочими его вещами на попечение одного из королевских вестников, который отправлялся в Англию с официальными документами. Дени оставил только палатку, одеяла и коня Артура. Когда увезли все остальное, он узнал, что такое настоящее одиночество. Тогда впервые он до конца понял, что действительно никогда снова не увидит Артура: его застенчивую улыбку, мягкие манеры, близоруко щурившиеся глаза. Все ушло, исчезло безвозвратно; все было кончено навсегда. То, что они, возможно, встретятся в раю, было плохим утешением.
На следующее утро за ним послал Ричард, и когда они остались наедине, он сказал:
– Полагаю, тебе следует знать, что я послал герольда в Акру, чтобы он попытался разыскать Джона Фитц-Мориса. Но я боюсь, что он уже сбежал в Тир, где Конрад Монферратский, возможно, предоставит ему убежище наперекор мне. Если я когда-либо поймаю его – а однажды я это сделаю, – я повешу его за убийство твоего друга Хастинджа.
Дени не сумел придумать достойного ответа. Однако про себя он спросил: «Вы удержали меня подле себя в ту ночь, чтобы знать наверняка, что Артура некому будет защитить?»
Ричард бросил на него проницательный взгляд. Словно отвечая на мысли Дени, он сказал:
– Я догадываюсь: ты уверен, что все случившееся – моих рук дело. Это не так. Как раз в тот вечер я предостерегал Фитц-Мориса, чтобы он не смел продолжать ссору. Я был разгневан, да, но я собирался уладить дело с Хастинджем по-своему.
– Я знаю, милорд, – глухо сказал Дени.
Ричард поднялся с места и сжал обе руки Дени.
– Мой милый мальчик, – сказал он, придав наибольшую убедительность своему голосу, – я искренне сочувствую тебе. Но ты должен перестать так скорбеть о нем. Представь, что он пал в бою. Мы все ежедневно подвергаем риску свою жизнь. Считай, что такая судьба может постичь каждого из нас. Я хочу, чтобы ты воспрял духом. Прошу тебя, попытайся ради меня.
– Да, милорд, – промолвил Дени.
– Милорд?
– Да, Ричард.
– Блондел.
– Да, Блондел.
Ричард вздохнул.
– Очень хорошо. Теперь ты можешь идти.
Дени вышел. Но когда он оказался за пределами дома, внезапно на него накатил приступ тошноты. Он был полон отвращения к королю, но еще большее отвращение он чувствовал к самому себе. Он привалился к стене и вытер влажный лоб, с трудом превозмогая рвоту.
«Я убью его, – угрюмо подумал он. – Именно так. Я убью его, а потом себя. Надо со всем этим покончить. Рано или поздно».
И эта мысль засела у него в голове, превратившись в некую ценность, наподобие навозной мухи, замурованной в куске янтаря.
Несколько дней спустя король пригласил около дюжины человек на соколиную охоту, и Дени получил приказ присоединиться к свите. Они не надели доспехов, но вооружились копьями и мечами, чтобы потешиться на поле брани, если ненароком столкнутся с каким-нибудь шальным отрядом турок.
Дени собирался тщательно, словно готовился идти на пир, одевшись в свою лучшую тунику из полотна цвета шафрана, у ворота и на запястьях вышитую красной и белой нитью. Он препоясался мечом и убедился, что тот свободно выскальзывает из ножен. Он понял, почему Ричард велел ему быть с ним: очевидно, это приглашение являлось частью задуманного плана, как отвлечь его от постигшего горя. «Прекрасно, – рассуждал он, – пусть будет так, я поеду с радостью; к концу дня ни одного из нас больше не потревожат никакие беды». Он подвязал красную кожаную шапку и прикрепил к сапогам шпоры. Напоследок, вдруг спохватившись, он достал тонкую золотую цепочку со вставленными в звенья кусочками горного хрусталя, которую ему подарила Мод. Он бережно хранил ее, не допуская даже мысли о том, чтобы продать. Он надел цепочку на шею, поверх туники, тогда как под нею был крест Артура.
– Никто никогда не знает, чем кончится очередная увеселительная прогулка короля, – предупредил он Гираута. – Если со мной что-нибудь случится, ты можешь оставить себе все мое имущество. Я сделал письменное распоряжение вот на этой бумаге. Наверное, тебе бы лучше ждать моей смерти.
– Будьте осторожны, – сказал Гираут.
– Что? – отозвался Дени, криво усмехаясь. – Как это на тебя не похоже. Я полагал, ты веришь, что мир полон дьяволов и что освобождаться от них – самое милое дело.
– Будьте осторожны, – повторил Гираут, кусая губы, и аккуратно спрятал бумагу в свой истертый до дыр кошелек. – Я стану молиться за вас.
– Кому? – хрипло спросил Дени. Он вскочил в седло и поскакал рысью, чтобы присоединиться к королевской охоте.
Они выехали из Яффы и, перевалив через вершину холма, спустились в долину, смеясь и болтая всю дорогу, и направились к реке, где король надеялся поднять из камышей цапель. Земля, по которой они неслись галопом, оставалась почти невозделанной, хотя была тучной и плодородной. Причина была в том, что война делала жизнь мелких земледельцев невыносимой, и они неохотно взращивали урожаи вдали от городов, служивших надежным убежищем. Тем не менее то там то здесь попадались дынные бахчи, окруженные со всех сторон каменными изгородями, или же среди раскидистых оливковых деревьев, темно-зеленых или серебристых, виднелись маленькие хижины, подле которых паслись на привязи козы. Вдоль реки росли кипарисы и мимозы с листьями, напоминавшими птичьи перья. На протяжении всего пути они не встретили ни одного человека; при приближении всадников люди спешили спрятаться. И потому они словно ехали по призрачной, пустынной стране.
В низине у реки птицы водились во множестве, и король выпустил своих соколов, что доставило ему изрядное удовольствие, и попытался подстрелить аиста, которому посчастливилось ускользнуть.
Они превосходно развлеклись. Когда солнце встало высоко в небе, они стреножили лошадей и уселись на берегу подкрепиться снедью, прихваченной с собой в седельных сумках, – хлебом, вяленым мясом, фигами и сыром. Король попросил Дени спеть, и Дени, изобразив, как сумел, полную беспечность, спел несколько веселых данс и другие известные куплеты. Ричард растянулся в тени на краю небольшой рощи и моментально заснул. Остальные тоже задремали, а несколько человек принялись играть в кости, объявляя ставки шепотом, чтобы не потревожить короля.
Дени прогулялся туда и обратно недалеко от того места, где спал Ричард. Никто не следил за ним. Он подобрался к королю поближе и наконец остановился под деревом совсем рядом с ним. Неторопливо и осторожно он вынул из ножен меч, сделав это совершенно беззвучно.
Ричард лежал на боку, подтянув к животу одну ногу, положив одну руку под голову, а другую бессильно уронив за спину, ладонью вверх, и слегка согнув пальцы. Он медленно и глубоко дышал, кошмары его не мучили, и его лицо было спокойным, как у ребенка.
Дени оперся на меч, словно это была прогулочная трость, а сам он – обычным прохожим, случайно завернувшим на прелестную мирную поляну, чтобы постоять и полюбоваться природой. Открывавшаяся взору картина напоминала пастораль: спящие рыцари, слуги, похрапывавшие подле сидевших без движения соколов. Компания, метавшая кости на мягком, мшистом берегу реки. Шелест камыша, клонившегося от каждого дуновения ветра. Ясное небо, такое ясное, высокое и чистое, какого никогда и нигде не увидишь дома. «Теперь, – подумал он, – мне надо коснуться струн арфы и запеть что-нибудь ясное, высокое и чистое, колыбельную, чтобы он не проснулся, чтобы все они заснули волшебным сном. Я должен только поднять и опустить меч, ударить быстро и наверняка, пронзив его, пронзив его горло под густой золотистой бородой. Потоком хлынет кровь, и он останется лежать, пришпиленный к земле, и мне настанет конец вместе с ним. Он заплатит, и я тоже заплачу за жизнь Артура. И за ту ночь», – добавил голос где-то в глубине сознания. При этой мысли он содрогнулся.
В подлеске у него за спиной раздался треск. Он круто повернулся, и в тот же миг около его уха просвистел дротик. Среди деревьев было множество всадников. Их остроконечные шлемы поблескивали, словно темно-голубые цветы, их изогнутые мечи сияли, как серпы луны, – сарацины. Один из воинов, пришпорив коня и нацелив копье, помчался прямо на него с криком: «Улул-ул-улла!» Этот крик подхватили другие голоса. Так только гончие псы подают голоса, обложив оленя.
Дени увидел летевшее копье и, не раздумывая, отскочил в сторону, уклонившись от удара. Он успел нанести удар мечом, когда всадник проносился мимо, и почувствовал, что клинок задел коня, который споткнулся и свернул вбок. Наездник понукал его, но задние ноги животного подгибались. Ричард только приподнимался с земли с широко открытым ртом и выражением глубочайшего удивления на лице. Дени выкрикнул: «Берегитесь!» Он видел, как Ричард, сжимая меч в обеих руках, замахнулся и ударил турка. Тот повалился с седла набок. Дени обежал вокруг дерева, подле которого он стоял. Другой всадник напал на него, и Дени снова увернулся, играя в смертельно опасные прятки за стволом дерева. Низко пригнувшись к конским шеям, турки пролетали мимо – казалось, их были дюжины. Рыцарь упал, раскинув ноги, его лицо превратилось в кровавое месиво. Наездники развернулись в обратную сторону и галопом поскакали прочь.
Ричард, уже сидевший в седле, кричал:
– За ними!
Дени вскочил на своего коня и последовал за королем. Он не думал ни о чем, охваченный волнением и предвкушением погони.
Они выехали из леса – остальные рыцари, немного отстав, тянулись сзади – и увидели напавших на них сарацин. Оказалось, что их всего несколько человек. Ричард повернулся и, бросив взгляд на Дени, со смехом взмахнул мечом, увлекая его за собой. Перед ними был другой лес, более густой и сумрачный, и внезапно из-за деревьев появился более многочисленный отряд турок. Приближаясь, они растянулись полукругом, оглашая окрестности своим пронзительным, улюлюкающим боевым кличем.
Ричард увидел их в тот же миг, что и Дени, и придержал Флавия. Конь взвился на дыбы, сделал поворот, словно танцор, и устремился в обратном направлении. Дени поравнялся с Ричардом, и тотчас они очутились в вихре воинов, сверкающих клинков и клубов пыли. Король был окружен; Дени видел, как он покачнулся в седле, потом выпрямился и снова начал наносить мечом удары направо и налево с такой яростью, что турки на мгновение дрогнули.
Внезапно Дени понял, что надо делать. Пришпорив коня, он послал его вперед.
– Я король! – Он вспомнил, как сарацины называли Ричарда: «Melek Ric». – Melek! – закричал он. – Я melek!
Он обрушился на ближайшего врага и рубанул его с плеча. Небольшой круглый щит турка раскололся, и воин опрокинулся назад, как будто его дернули сзади. Остальные кольцом сомкнулись вокруг него, и перед лицом Дени вырос лес дротиков, острые наконечники уперлись ему в грудь. Он опустил оружие. Кто-то вырвал у него из рук меч. Кто-то схватил за повод коня.
Весь отряд, плотно окружив его, быстро поскакал прочь. Все это произошло в одно мгновение, короткое, как вспышка молнии. Он не успел бросить последний взгляд на короля. У него не было даже минуты на то, чтобы пожалеть о своем поступке, усомниться или хотя бы испугаться.
Глава 5
Иерусалим
Дневник Дени из Куртбарба. Отрывок 10-й.
Ныне, записывая эти слова, я едва могу поверить, что действительно нахожусь в стенах Святого города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Артура похоронили в церкви св. Михаила, все еще носившей следы сарацинского завоевания: ее стены были покрыты арабскими надписями, статуи святых сброшены со своих постаментов в нишах, алтарь разбит. Обряд совершил епископ Эврё, и в церкви присутствовал сам король, будто Артур принадлежал к числу знати самого высокого ранга. После заупокойной службы состоялась церемония похорон. Дени слышал, как комья земли со стуком падают на крышку гроба, и все остальные звуки перестали существовать для него. Потом он незаметно ушел, не сказав никому ни слова, укрылся в своей палатке, где сидел в одиночестве и пил. Друзья оставили его в покое. Через некоторое время до его сознания дошло, что Гираут сидит, скрючившись, у его ног. Он положил руку на голову менестреля.
– Все кончено, – сказал он. – Я больше никогда его не увижу.
Гираут, глядя на Дени с собачьей преданностью, протянул руку и разжал пальцы. У него на ладони лежал маленький золотой крестик на золоченой цепочке. Мод дала его Артуру накануне их отъезда; она повесила крестик ему на шею, поцеловала его и сказала: «Храни тебя Бог, любовь моя».
Дени взял крест.
– Ты снял его с… с тела? – спросил он и, когда Гираут кивнул, горестно засмеялся. Он открыл замочек и повесил цепочку себе на шею. Он продолжал пить, пока не заснул.
Необходимо было отправить письмо Мод. Дени долго просидел над листом пергамента, обкусывая и ломая перо за пером, не зная, что ей сказать. Наконец, отчаявшись, он торопливо написал:
«Леди Мод, я глубоко сожалею, что мне выпало сообщить вам такое известие, но ваш дорогой супруг и мой возлюбленный друг был убит недавно в день Св. Матфея. Он часто говорил о вас, и последнее, что он сказал мне, были слова, проникнутые любовью к вам и родившемуся ребенку. Он погиб, защищая свою честь, как подобает истинному и доблестному рыцарю, и все восхваляют его мужество. Сам король препоручил его Господу и послал вам с этим письмом подарок от себя лично – отрез шелка и золотой кубок. Я не в силах сказать вам более, ибо совершенно сражен горем, но тот, кто доставит вам письмо, поведает вам обо всем, что вы пожелаете узнать. Знайте, что Артур с достоинством переносил все тяготы этой войны, сражаясь всегда впереди, заставив восхищаться своими подвигами всех рыцарей и баронов. Я глубоко скорблю оттого, что остался один. Вам хорошо известно, как сильно я любил его. Я препоручаю вас милости Божьей и прошу вас молиться обо мне».
И когда он подписал и запечатал письмо, слезы вновь полились ему на грудь, и он подумал: «Где бы я ни был, я всюду приношу с собой смерть. Сначала Понс, потом Хью, теперь Артур. Мне было бы лучше тоже умереть».
Письмо было передано вместе с мечом и доспехами Артура, а также всеми прочими его вещами на попечение одного из королевских вестников, который отправлялся в Англию с официальными документами. Дени оставил только палатку, одеяла и коня Артура. Когда увезли все остальное, он узнал, что такое настоящее одиночество. Тогда впервые он до конца понял, что действительно никогда снова не увидит Артура: его застенчивую улыбку, мягкие манеры, близоруко щурившиеся глаза. Все ушло, исчезло безвозвратно; все было кончено навсегда. То, что они, возможно, встретятся в раю, было плохим утешением.
На следующее утро за ним послал Ричард, и когда они остались наедине, он сказал:
– Полагаю, тебе следует знать, что я послал герольда в Акру, чтобы он попытался разыскать Джона Фитц-Мориса. Но я боюсь, что он уже сбежал в Тир, где Конрад Монферратский, возможно, предоставит ему убежище наперекор мне. Если я когда-либо поймаю его – а однажды я это сделаю, – я повешу его за убийство твоего друга Хастинджа.
Дени не сумел придумать достойного ответа. Однако про себя он спросил: «Вы удержали меня подле себя в ту ночь, чтобы знать наверняка, что Артура некому будет защитить?»
Ричард бросил на него проницательный взгляд. Словно отвечая на мысли Дени, он сказал:
– Я догадываюсь: ты уверен, что все случившееся – моих рук дело. Это не так. Как раз в тот вечер я предостерегал Фитц-Мориса, чтобы он не смел продолжать ссору. Я был разгневан, да, но я собирался уладить дело с Хастинджем по-своему.
– Я знаю, милорд, – глухо сказал Дени.
Ричард поднялся с места и сжал обе руки Дени.
– Мой милый мальчик, – сказал он, придав наибольшую убедительность своему голосу, – я искренне сочувствую тебе. Но ты должен перестать так скорбеть о нем. Представь, что он пал в бою. Мы все ежедневно подвергаем риску свою жизнь. Считай, что такая судьба может постичь каждого из нас. Я хочу, чтобы ты воспрял духом. Прошу тебя, попытайся ради меня.
– Да, милорд, – промолвил Дени.
– Милорд?
– Да, Ричард.
– Блондел.
– Да, Блондел.
Ричард вздохнул.
– Очень хорошо. Теперь ты можешь идти.
Дени вышел. Но когда он оказался за пределами дома, внезапно на него накатил приступ тошноты. Он был полон отвращения к королю, но еще большее отвращение он чувствовал к самому себе. Он привалился к стене и вытер влажный лоб, с трудом превозмогая рвоту.
«Я убью его, – угрюмо подумал он. – Именно так. Я убью его, а потом себя. Надо со всем этим покончить. Рано или поздно».
И эта мысль засела у него в голове, превратившись в некую ценность, наподобие навозной мухи, замурованной в куске янтаря.
Несколько дней спустя король пригласил около дюжины человек на соколиную охоту, и Дени получил приказ присоединиться к свите. Они не надели доспехов, но вооружились копьями и мечами, чтобы потешиться на поле брани, если ненароком столкнутся с каким-нибудь шальным отрядом турок.
Дени собирался тщательно, словно готовился идти на пир, одевшись в свою лучшую тунику из полотна цвета шафрана, у ворота и на запястьях вышитую красной и белой нитью. Он препоясался мечом и убедился, что тот свободно выскальзывает из ножен. Он понял, почему Ричард велел ему быть с ним: очевидно, это приглашение являлось частью задуманного плана, как отвлечь его от постигшего горя. «Прекрасно, – рассуждал он, – пусть будет так, я поеду с радостью; к концу дня ни одного из нас больше не потревожат никакие беды». Он подвязал красную кожаную шапку и прикрепил к сапогам шпоры. Напоследок, вдруг спохватившись, он достал тонкую золотую цепочку со вставленными в звенья кусочками горного хрусталя, которую ему подарила Мод. Он бережно хранил ее, не допуская даже мысли о том, чтобы продать. Он надел цепочку на шею, поверх туники, тогда как под нею был крест Артура.
– Никто никогда не знает, чем кончится очередная увеселительная прогулка короля, – предупредил он Гираута. – Если со мной что-нибудь случится, ты можешь оставить себе все мое имущество. Я сделал письменное распоряжение вот на этой бумаге. Наверное, тебе бы лучше ждать моей смерти.
– Будьте осторожны, – сказал Гираут.
– Что? – отозвался Дени, криво усмехаясь. – Как это на тебя не похоже. Я полагал, ты веришь, что мир полон дьяволов и что освобождаться от них – самое милое дело.
– Будьте осторожны, – повторил Гираут, кусая губы, и аккуратно спрятал бумагу в свой истертый до дыр кошелек. – Я стану молиться за вас.
– Кому? – хрипло спросил Дени. Он вскочил в седло и поскакал рысью, чтобы присоединиться к королевской охоте.
Они выехали из Яффы и, перевалив через вершину холма, спустились в долину, смеясь и болтая всю дорогу, и направились к реке, где король надеялся поднять из камышей цапель. Земля, по которой они неслись галопом, оставалась почти невозделанной, хотя была тучной и плодородной. Причина была в том, что война делала жизнь мелких земледельцев невыносимой, и они неохотно взращивали урожаи вдали от городов, служивших надежным убежищем. Тем не менее то там то здесь попадались дынные бахчи, окруженные со всех сторон каменными изгородями, или же среди раскидистых оливковых деревьев, темно-зеленых или серебристых, виднелись маленькие хижины, подле которых паслись на привязи козы. Вдоль реки росли кипарисы и мимозы с листьями, напоминавшими птичьи перья. На протяжении всего пути они не встретили ни одного человека; при приближении всадников люди спешили спрятаться. И потому они словно ехали по призрачной, пустынной стране.
В низине у реки птицы водились во множестве, и король выпустил своих соколов, что доставило ему изрядное удовольствие, и попытался подстрелить аиста, которому посчастливилось ускользнуть.
Они превосходно развлеклись. Когда солнце встало высоко в небе, они стреножили лошадей и уселись на берегу подкрепиться снедью, прихваченной с собой в седельных сумках, – хлебом, вяленым мясом, фигами и сыром. Король попросил Дени спеть, и Дени, изобразив, как сумел, полную беспечность, спел несколько веселых данс и другие известные куплеты. Ричард растянулся в тени на краю небольшой рощи и моментально заснул. Остальные тоже задремали, а несколько человек принялись играть в кости, объявляя ставки шепотом, чтобы не потревожить короля.
Дени прогулялся туда и обратно недалеко от того места, где спал Ричард. Никто не следил за ним. Он подобрался к королю поближе и наконец остановился под деревом совсем рядом с ним. Неторопливо и осторожно он вынул из ножен меч, сделав это совершенно беззвучно.
Ричард лежал на боку, подтянув к животу одну ногу, положив одну руку под голову, а другую бессильно уронив за спину, ладонью вверх, и слегка согнув пальцы. Он медленно и глубоко дышал, кошмары его не мучили, и его лицо было спокойным, как у ребенка.
Дени оперся на меч, словно это была прогулочная трость, а сам он – обычным прохожим, случайно завернувшим на прелестную мирную поляну, чтобы постоять и полюбоваться природой. Открывавшаяся взору картина напоминала пастораль: спящие рыцари, слуги, похрапывавшие подле сидевших без движения соколов. Компания, метавшая кости на мягком, мшистом берегу реки. Шелест камыша, клонившегося от каждого дуновения ветра. Ясное небо, такое ясное, высокое и чистое, какого никогда и нигде не увидишь дома. «Теперь, – подумал он, – мне надо коснуться струн арфы и запеть что-нибудь ясное, высокое и чистое, колыбельную, чтобы он не проснулся, чтобы все они заснули волшебным сном. Я должен только поднять и опустить меч, ударить быстро и наверняка, пронзив его, пронзив его горло под густой золотистой бородой. Потоком хлынет кровь, и он останется лежать, пришпиленный к земле, и мне настанет конец вместе с ним. Он заплатит, и я тоже заплачу за жизнь Артура. И за ту ночь», – добавил голос где-то в глубине сознания. При этой мысли он содрогнулся.
В подлеске у него за спиной раздался треск. Он круто повернулся, и в тот же миг около его уха просвистел дротик. Среди деревьев было множество всадников. Их остроконечные шлемы поблескивали, словно темно-голубые цветы, их изогнутые мечи сияли, как серпы луны, – сарацины. Один из воинов, пришпорив коня и нацелив копье, помчался прямо на него с криком: «Улул-ул-улла!» Этот крик подхватили другие голоса. Так только гончие псы подают голоса, обложив оленя.
Дени увидел летевшее копье и, не раздумывая, отскочил в сторону, уклонившись от удара. Он успел нанести удар мечом, когда всадник проносился мимо, и почувствовал, что клинок задел коня, который споткнулся и свернул вбок. Наездник понукал его, но задние ноги животного подгибались. Ричард только приподнимался с земли с широко открытым ртом и выражением глубочайшего удивления на лице. Дени выкрикнул: «Берегитесь!» Он видел, как Ричард, сжимая меч в обеих руках, замахнулся и ударил турка. Тот повалился с седла набок. Дени обежал вокруг дерева, подле которого он стоял. Другой всадник напал на него, и Дени снова увернулся, играя в смертельно опасные прятки за стволом дерева. Низко пригнувшись к конским шеям, турки пролетали мимо – казалось, их были дюжины. Рыцарь упал, раскинув ноги, его лицо превратилось в кровавое месиво. Наездники развернулись в обратную сторону и галопом поскакали прочь.
Ричард, уже сидевший в седле, кричал:
– За ними!
Дени вскочил на своего коня и последовал за королем. Он не думал ни о чем, охваченный волнением и предвкушением погони.
Они выехали из леса – остальные рыцари, немного отстав, тянулись сзади – и увидели напавших на них сарацин. Оказалось, что их всего несколько человек. Ричард повернулся и, бросив взгляд на Дени, со смехом взмахнул мечом, увлекая его за собой. Перед ними был другой лес, более густой и сумрачный, и внезапно из-за деревьев появился более многочисленный отряд турок. Приближаясь, они растянулись полукругом, оглашая окрестности своим пронзительным, улюлюкающим боевым кличем.
Ричард увидел их в тот же миг, что и Дени, и придержал Флавия. Конь взвился на дыбы, сделал поворот, словно танцор, и устремился в обратном направлении. Дени поравнялся с Ричардом, и тотчас они очутились в вихре воинов, сверкающих клинков и клубов пыли. Король был окружен; Дени видел, как он покачнулся в седле, потом выпрямился и снова начал наносить мечом удары направо и налево с такой яростью, что турки на мгновение дрогнули.
Внезапно Дени понял, что надо делать. Пришпорив коня, он послал его вперед.
– Я король! – Он вспомнил, как сарацины называли Ричарда: «Melek Ric». – Melek! – закричал он. – Я melek!
Он обрушился на ближайшего врага и рубанул его с плеча. Небольшой круглый щит турка раскололся, и воин опрокинулся назад, как будто его дернули сзади. Остальные кольцом сомкнулись вокруг него, и перед лицом Дени вырос лес дротиков, острые наконечники уперлись ему в грудь. Он опустил оружие. Кто-то вырвал у него из рук меч. Кто-то схватил за повод коня.
Весь отряд, плотно окружив его, быстро поскакал прочь. Все это произошло в одно мгновение, короткое, как вспышка молнии. Он не успел бросить последний взгляд на короля. У него не было даже минуты на то, чтобы пожалеть о своем поступке, усомниться или хотя бы испугаться.
Глава 5
Иерусалим
Дневник Дени из Куртбарба. Отрывок 10-й.
Ныне, записывая эти слова, я едва могу поверить, что действительно нахожусь в стенах Святого города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64