– Вздор! Это самое меньшее, что я могу сделать. Вы не захотите взять деньги, и вы не примете работу, но, возможно, вы найдете, что Рахиль ничуть не хуже всего прочего. – Скассо весело фыркнул. – Представьте, я никогда не видел ее. Я только встречался в Генуе с ее агентом, Вивесом. Но вдруг она ослепительная красавица с большими темными очами и прекрасным пышным телом… – Он вычертил руками в воздухе пару волнистых линий. – Правда, я имел в виду крайнюю необходимость несколько иного рода, но кто знает, – посмеиваясь, вздохнул он. – А теперь давайте сядем и еще выпьем, – объявил он, похлопав по столу, – и, пожалуйста, не откажите в любезности, расскажите мне историю о том, как вы написали песню по заказу Ричарда. Неужели он действительно велел Арнауту Даниэлю подслушивать, пока вы сочиняли ее, а затем спеть раньше, чем вы сами смогли это сделать? Я слышал, это была одна из самых злых шуток, какие Ричард когда-либо позволял себе…
* * *
Дневник Дени из Куртбарба. Отрывок 8-й.
Я долго оставался при дворе королевы Алиенор, сочиняя песни, которые Гираут пел, дабы развлечь королеву и ее дам. Я удостоился многих лестных похвал. Веселым и оживленным представал тот двор, ибо где бы ни находилась королева, там не было места праздности и скуке. Она отличалась острым умом, и голова ее всегда была занята новыми планами. Истинным наслаждением было видеть, как она, все еще красивая, с прямой осанкой, несмотря на ее возраст, появлялась то там то здесь, шутила, спорила, с сияющими глазами восседала на почетном месте во время танцев и прочих увеселений или вела беседы на разные темы, неизменно поражая мудростью и проницательностью. Я слышал из ее собственных уст рассказ о том, как она изобрела те Суды и Законы Любви, которыми славился ее двор в Пуату. Также я впервые принял участие в новой игре, довольно забавной, изобретенной ею, которая называлась «Королева приказывает». Вспоминаю, как некая дама по имени Гвискарда, фрейлина королевы, весьма нас развеселила своим простодушием. Ибо правила игры таковы, что вы предстаете перед особой, избранной королевой (или королем, если это мужчина), и приносите вассальную клятву, а затем должны отвечать правдиво на ее вопросы или же заплатить штраф. Часто эти вопросы были таковы, что дамам и кавалерам приходилось изрядно поломать голову, чтобы ответить на них, не краснея. Гвискарду выбрала принцесса Беренгьера, воскликнув: «Гвискарда, приказываю тебе предстать перед судом». Тогда названная молодая девица, поначалу отнекивавшаяся, преклонила колени, заливаясь таким ярким румянцем, что рядом с ней в темноте можно было читать требник. Королева промолвила: «Гвискарда, теперь я приказываю тебе ответить. Скажи, в каком месте ты чувствуешь любовь сильнее всего?» И Гвискарда ответила: «В саду». Она так и не поняла, почему мы все рассмеялись.
Вот так мы и коротали вечера, предаваясь играм, танцам и прочим забавам, днем же выезжали на верховые прогулки, упражнялись с мячом или играли в настольные игры. Я снискал милость королевы, и она часто удерживала меня подле себя и беседовала со мной. Она никогда не уставала говорить о своем сыне, и восхвалять его, и слушать, как я пересказывал ей то, что мне о нем было известно. И часто она заговаривала о своем покойном муже, короле Генрихе, обыкновенно резко о нем отзываясь, именуя старым орлом, который до смерти заклевал своих собственных детей, и повторяя, что если бы не он, она имела бы четверых сыновей, а не одного с половиною (нередко поносила графа Джона, ибо отец его берег пуще зеницы ока). Время от времени мне также доводилось беседовать с госпожой Беренгьерой, и я нашел ее достойной и добросердечной девушкой, хотя, может, немного туповатой и ненаходчивой в разговоре. Но ее красота ласкала взор, а это в большинстве случаев искупает все прочие недостатки.
В этом месяце, марте, граф Фландрский, весьма ловкий вельможа, наконец добился согласия между королем Ричардом и королем Филиппом, покончив с затянувшимся спором из-за принцессы Алисии, сестры французского короля. Было решено, что Ричард волен жениться на Беренгьере, если заплатит Филиппу десять тысяч марок штрафа в качестве приданого Алисии. И после того, как они об этом договорились, на третий день до апрельских календ Ричард явился в Реджио и увез свою мать и Беренгьеру в Мессину. В городе уже не было ужасного столпотворения, поскольку король Филипп, заключив мир, тотчас погрузил войско на корабли и отбыл в Святую Землю. И вам следует знать, что накануне отплытия он вновь умолял Ричарда простить Гильема де Барре, и король наконец снизошел к просьбам, коль скоро оба они оставались служить Господу. Я был не особенно удивлен, потому что к тому времени хорошо знал, как Ричард умеет и ненавидеть, и прощать под предлогом истинного благочестия, даже и не думая отказываться от своего прежнего мнения, и подумал, что будь я на месте Гильема де Барре, то и на сто фунтов близко не подошел бы к Ричарду, простил он или не простил.
Королева Алиенор провела со своим сыном четыре дня, в течение которых не кончались пиры и веселье. Тем временем Беренгьера была отдана на попечение сестры Ричарда, королевы Джоанны, той самой, которая некогда была супругой старого короля Сицилии. На третий день до апрельских нон королева Алиенор пустилась в обратный путь в Англию, а мы все приготовились продолжать крестовый поход. Я же ныне занес в сей дневник последние новости и теперь упакую его вместе с остальными вещами, ибо мне, похоже, не представится случая взяться за него снова, пока мы не увидим стены города Акры. Отныне я вручаю свою судьбу в руки Провидения, надеясь благополучно и быстро пересечь море.
* * *
Четвертый день до июньских нон , 1191 .
Если за двадцать девять лет земного существования я чему-то и научился – а порой у меня возникают серьезные сомнения на этот счет, – так это остерегаться якобы верных удач. Как часто говаривал Хью: «Проявляй особую осмотрительность, когда тебе предлагают беспроигрышное пари». Перечитывая последние строки дневника, написанные более двух месяцев назад, мне хочется смеяться, ибо я думал, что меня ждет всего лишь десяти– или двенадцатидневное морское путешествие в Акру. Я воображал себя закаленным моряком после всех моих плаваний на кораблях и полагал, что к настоящему времени уже буду сражаться на сирийской земле. Однако вот я сижу здесь, в тихом саду, расположенном над городом, который называется Никосия, на острове Кипр, то есть на расстоянии многих дней пути от Акры. И теперь я должен поведать о том, как это все получилось и как, подтверждая слова купца Джан-Марии Скассо, сказанные накануне нашей разлуки, все замыслы могут рухнуть от одного дуновения ветра.
В среду на Страстной неделе мы отплыли от берегов Сицилии, и я без сожаления расставался с несчастливым островом, на котором было так много раздоров, так много пилигримов погибло во время беспорядков и где мой друг Понс лег в землю за грехи мои и Елены. Наш флот состоял примерно из двухсот кораблей всех видов: грузовых судов, галер и челнов поменьше. Величественное зрелище являло собой все это скопище многоцветных парусов, раскрашенных щитов и знамен, реявших над водой. Я находился на корабле, которым командовал Роберт, эрл Лестерский, а вместе со мной – Артур, Хью Хемлинкорт, мой слуга Гираут, Пейре Видаль со своим жонглером по имени Бруно, Балдуин де Каррео, равно как и многие другие хорошо известные рыцари и оруженосцы. Трубили горны, горожане, столпившиеся у кромки берега, громко кричали, и с веселым шумом мы отправились дальше, освобождать Святую Землю.
Однако мы успели добраться лишь до побережья, расположенного между Калабрией и Сицилией. Неподалеку от высокой, увенчанной снежной шапкой горы, называемой Этной, ветер стих, и мы были вынуждены на ночь стать на якорь. Моряки ворчали, что это скверный знак и что вскоре ветра будет более чем достаточно. На другой день поднялся бриз, и мы поплыли дальше, но в Страстную пятницу задул штормовой ветер такой силы, что наш корабль ложился на бок, едва не переворачиваясь, и по всему судну слышались стоны и жалобы мужественных рыцарей. И если уж они пребывали в столь бедственном состоянии, то можно легко поверить, что мы, несчастные труверы, Пейре и я, вместе с нашими менестрелями, считали себя погибшими. Мы забрались под один из бимсов на нижней палубе в обнимку с бурдюком вина и то распевали печальные песни и рыдали, то делали перерыв, чтобы извергнуть из себя вино, страдая от ужасной морской болезни, и выпить снова. Артур находился где-то поблизости, но, откровенно говоря, мне было слишком плохо, чтобы я мог искать его, да и вообще думать о нем.
На следующий день милостью Божьей погода улучшилась, и море оставалось спокойным до самой Пасхи. В праздник Пасхи дул свежий попутный ветер. И таким образом, в течение трех дней мы плыли быстро, нигде не задерживаясь. Каждую ночь огромный факел вспыхивал на корме корабля Ричарда. За тем кораблем тянулись все остальные, подобно цыплятам за курицей-наседкой. Итак, в среду на пасхальной неделе мы достигли острова Крит и бросили якоря. На другое утро пересчитали все корабли флотилии, и тогда с превеликой скорбью и горем обнаружили, что недоставало более сорока судов; и среди прочих того самого, на котором плыли принцесса Беренгьера и сестра короля, королева Джоанна. Узнав об этом, Ричард рвал на себе волосы и бороду и катался по палубе в ярости.
Потом мы отправились на Родос, где отдыхали целых десять дней. И тут до короля дошел слух, что несколько его кораблей выбросило на берег острова Кипр, которым правил самый вероломный и злобный тиран, Исаак Комнин. Он незаконно именовал себя греческим императором и постыдно использовал тех, кто попадал ему в лапы.
Соответственно мы отправились на Кипр. Но теперь мы очутились в той части моря, где, по словам моряков, сходятся четыре встречных течения. Ко всем нашим бедам прибавился сильный ветер, и все, что нам довелось испытать прежде, показалось тогда не более чем дуновением южного бриза на мельничной запруде. Тем не менее мы в конце концов прорвались сквозь бурю и встали на якорь в порту Лимассоль на побережье Кипра. К тому времени я был настолько не в себе от усталости, что мне было уже безразлично, где отдыхать, хоть на дне моря. А шел уже шестой день мая.
По флоту распространилась весть, что три королевских корабля потерпели крушение у этих берегов, и многие из тех, кто на них находился, утонули, тогда как те, кто невредимым выбрался на сушу, были захвачены греками и посажены в тюрьму. Корабль, на борту которого путешествовали королева Джоанна и девица из Наварры, благополучно причалил к пристани, и император Исаак попытался заманить обеих дам на берег, но они благоразумно отказались предаться его власти, чтобы он не сделал их заложницами. Что же касается тех, кто попал в плен, они сумели вырваться из крепости, где их удерживали, хотя и были почти безоружными. Они имели в своем распоряжении всего лишь три лука и несколько колчанов, полных стрел. Тем не менее, предводительствуемые двумя славными рыцарями, Роджером Хардикортом и Гильемом дю Буа, они нанесли большой урон грекам. Воины, находившиеся на корабле королевы, сделали вылазку и поспешили им на помощь. В конце концов они пробились в Лимассоль, где и нашли убежище. Вскоре после того на место прибыл «император» Исаак Комнин и завел сладкие речи и лживые уговоры. Поскольку он так и не убедил королеву и принцессу сойти на берег, то собрал большое войско, приготовившись захватить их корабль. Но Богу было угодно, чтобы замысел его был нарушен появлением короля со всем нашим флотом.
Ричард (хотя я прекрасно представляю, как он был разгневан скверным обращением этого фальшивого императора с его воинами, сестрой и невестой) отправил к нему посланника для переговоров, выразив намерение каким-нибудь образом возместить ущерб, причиненный его воинами людям императора. Император Исаак, как нам рассказали позже, оборвал речь посланника, издав губами непристойный звук, и выгнал его, осыпая насмешками. На подобное оскорбление Ричард, будь он даже святым, мог дать единственный ответ, и тотчас с корабля на корабль стал передаваться приказ, что мы должны сойти на берег в полном вооружении.
Мы же, услышав рассказ о том, как гриффоны на Кипре умертвили множество пилигримов и угрожали королеве и принцессе, быстро облачились в кольчуги и схватились за оружие. И вскоре можно было видеть, как от каждого корабля отходило к берегу великое множество маленьких лодок с воинами. Когда те стремительно высаживались на сушу, громкий рев военных кличей заставил содрогнуться саму землю.
Что касается меня, я чётко видел панораму битвы с высокой носовой части нашего корабля. Когда эрл Лестерский призвал нас к оружию и приказал готовиться, Артур спросил у него, кто были те люди на берегу, и узнав, что это греки-христиане, он сказал, что дал торжественный обет никогда не обнажать меча против собрата-христианина, каким бы серьезным ни был повод. Эрл набросился на него с бранью, понося за трусость. Артур же кротко ответил, что даже такие слова не заставят его отступиться от клятвы. И я добавил: «Милорд, задумайтесь о том, что сдержать клятву перед лицом такого оскорбления требует, возможно, большего мужества, чем нарушить ее. Я поклялся защищать своего друга и по этой причине не сойду на берег, но готов пожертвовать собой, чтобы доказать вам, что он не трус». После этого эрл отвернулся от нас, не прибавив ни слова.
Итак, мы видели, как маленькие лодки приближались к берегу и рыцари прыгали в волны прибоя и устремлялись к суше. Королевские арбалетчики наконец показали, чего стоят: выстроившись вдоль фальшбортов галер, они осыпали греков, защищавших берег, тучей арбалетных стрел, и те отступили. И мы видели, как в первых рядах рыцарей шел Ричард, на голову возвышаясь надо всеми остальными, и рубил мечом направо и налево, как крестьянин косит траву. Гриффоны дрогнули под его натиском и в страхе обратились в бегство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64