Потребовалась целая неделя, чтобы люди смогли привыкнуть к этой мысли.
Когда же это наконец произошло, все изменилось, как по мановению волшебной палочки. С деньгами не шутят! И вся округа упала перед Матюрин на колени.
А Матюрин Гебрар воспряла.
Все это, разумеется, делалось без низости с одной стороны и без излишеств – с другой.
Деньги – это Бог. А все, что связано с религией, всегда сохраняет некоторое величие и простоту.
Матюрин с головы до пят облачилась во все новое и купила башмаки своему отвратительному сыну. Он стал курить трубку с медной крышечкой, набивая ее хорошим табаком, как богачи на ярмарке. Для парня настали хорошие времена.
Покинув старую лачугу, Матюрин Гебрар обосновалась на одной из многочисленных принадлежащих ей ферм.
В храме у Матюрин появилась теперь своя скамья, и старуха не скупилась на пожертвования.
Никто не вспоминал о ее прошлом, по крайней мере, вслух.
На Матюрин взирали ныне с боязливым уважением. Она вызывала страх и восхищение, о ней ходили невероятные слухи, которые вновь и вновь обсуждались на посиделках.
Но история Матюрин оказалась длинной, за один раз ее не перескажешь.
Несколько лет подряд старуха ежедневно выдавала очередной сюрприз, все время о ней узнавали что-нибудь новенькое.
Вчера Матюрин была очень богатой, сегодня стала еще богаче. Любители пошутить за глаза называли ее маркизой де Карабас, но в этом не было никакой издевки.
Силы небесные! Да разве найдется святотатец, который будет богохульствовать, насмехаясь над деньгами!
Чем больше люди узнавали о Матюрин, тем быстрее росли ряды тех, кто отказывался во все это поверить. Разве можно столько иметь? Нельзя быть такой богатой!
Спокойной и величественной поступью шествовала ля Горэ среди восхищения и недоверия. С тех пор, как богатство старухи стало достоянием гласности, она почувствовала, что должна внушать окружающим благоговейный трепет. Ее образ жизни не слишком изменился, разве что теперь она ела и пила вволю.
В мэрии и в доме священника стали поговаривать, что она «делает много добра».
Больших усилий от Матюрин это не потребовало.
С крестьянами, бывшими своими благодетелями, она, когда бывала в хорошем настроении, здоровалась, а порой даже протягивала им серебряную табакерку точно такой же формы, как в этих краях обычно вытачивают из рога.
Не сомневайтесь, этого вполне достаточно, чтобы упрочить свою популярность.
Над уродливой и вульгарной головой ля Горэ, посаженной на толстое тело, вспыхнул золотой нимб. Перед старухой стали преклоняться, как перед грозным и ненавистным божеством.
Завистливое восхищение, окружавшее Матюрин, вознесло ее на Олимп и приравняло к небожителям.
Но откуда взялось, как разрослось то колоссальное состояние, точного размера которого никто не знал и о котором в округе слагали легенды?
Это – простая и вечная история: простая и вечная, как основание любой империи, любого монументального банка.
Для начала нужен завоеватель, гениальная личность, который из ничего делает что-то: Ромул или первый из Ротшильдов.
Затем необходимы разумные и упорные в работе наследники: конечно, не такие, как Карл Лысый или Людовик Благочестивый, это уж слишком, к тому же наследники не должны проявлять инициативы.
Тиберий вовсе не плох, когда дело начато Цезарем и блестяще завершено Августом.
Завоевателя звали Мато Горэ.
Он служил на псарне у месье Гобера де Нуета, бывшего откупщика соли в округе Ферте-Масе и обладателя солидных доходов.
Эта история произошла в начале Великой Французской революции.
В 1792 году месье Гобер эмигрировал.
Он вместе с семьей погрузился в большую дорожную карету, к которой снаружи был привязан сундучок с луидорами. Какая оплошность!
Мато Горэ находился при багаже. В кармане у Мато был дешевенький нож. Веревки оказались прочными, и бедняге пришлось попотеть, прежде чем удалось их разрезать.
Но он сумел это сделать.
На хранившиеся в сундучке луидоры он скупил все имения бывшего хозяина, ставшие на короткое время народным достоянием.
Теперь, когда вы знаете, как было положено начало богатству Горэ, вы понимаете, почему эта семья на протяжении сорока лет вынуждена была держать все в секрете.
Люди ведь разные: мы встречали завоевателей, которые не считали нужным скрывать свои деяния.
А вот Горэ таились. Всех их: отца Горэ, который уже в то время был немолод, Горэ Второго, его сына и наследника, и «ля Горэ», героиню нашего рассказа, почти полвека преследовал страх разоблачения.
Когда я пишу эти строки, снова вспоминаю моего славного друга, Жюля Сандо, и специально для него уточню еще одну деталь.
В 1815 году сын Гобера де Нуета вернулся в родные края и нашел дверь отцовского дома заколоченной. Горэ Второй, нормандский еврей, Тиберий, который, обладая миллионами, гнил в неописуемой нищете, встретился с молодым человеком на дороге и попросил у него один су на хлеб.
Сын Гобера дал ему два су.
Так, скрывая от мира правду, Горэ заработал еще два су.
Обратите внимание: чем лучше таишься, тем больше получаешь. Из всего, абсолютно из всего можно извлечь прибыль.
Они не тратили ни единого су, более того, и не могли тратить. Доходы росли, состояние увеличивалось.
Сама судьба благоприятствовала преумножению богатства Горэ.
Нелегко скрывать такие сокровища. Скажем прямо: наследникам для этого нужен даже больший талант, чем самому основателю. Поражаешься тому объему двойной бухгалтерии, которую им приходится вести… А сколько секретных документов требуется составить, сколько лазеек в законах отыскать!
И все это должно быть сделано по-нормандски прочно и основательно – чтобы комар носа не подточил!
Это восхищает, это ужасает. Три поколения Горэ не умели читать.
Но они обладали природной хваткой. Они умели заставить людей работать на себя и щедро платили за услуги, отказывая себе в самом необходимом. Нанимать помощников они предпочитали подальше от родных мест. Хоть Горэ и были неграмотны, они, со свойственной евреям любого вероисповедания интуицией, знали слабые и сильные стороны ценных бумаг.
В Париже через полдюжины посредников они занимались ростовщичеством.
Каждый из украденных Горэ Первым луидоров принес доход, равный цене фермы.
Трудно даже представить, насколько вырос за полвека первоначальный капитал.
В памяти ля Горэ, словно в толстенном гроссбухе, расчерченном на сотни граф, хранилось все – и ничего не путалось. Только в подпитии старуха отказывалась от фальшивых монет в два су, которые подавали ей порой сердобольные односельчане.
В июне 1835 года в тех краях объявился незнакомец: крупный мужчина, всегда в веселом расположении духа; этот человек скупал шестиливровые экю по двадцать су за дюжину.
Выгода была очевидной: те же шестиливровые монеты торговцы принимали лишь при условии, что к ним добавят еще четыре су впридачу.
Ходили слухи, что они скоро обесценятся. Пришельца звали месье Лекок. Он работал на парижский банк «Ж.-Б. Шварц и компания».
Люди вроде Матюрин Горэ могут жить, лишь извлекая выгоду всегда и из всего, из любой мелочи. Услышав о пришельце, старуха поспешила собрать побольше шестиливровых монет и предложить их месье Лекоку.
Месье Лекок приехал к ней, они поторговались, поговорили, и после совместной выпивки пришли к соглашению. Три дня спустя месье Лекок уже фамильярно болтал с ля Горэ, обращаясь к ней по имени.
Этот человек был опытным бонвиваном и всегда приносил с собой бутылочку винца.
В следующее воскресенье у храма и на Мортефонтэнском кладбище крестьяне судачили о том, что не будь месье Лекок так молод, Матюрин наверняка сделала бы страшную глупость – вышла бы за него замуж.
Месье Лекоку было лет сорок.
Еще через неделю он тайно привез в дом богачки молодого человека лет тридцати, который заночевал на ферме. На следующее утро одна из самых влиятельных дам в округе, мадам графиня Жулу дю Бреу де Клар, нанесла этому молодому человеку визит, явившись в дом Матюрин.
Сынок Горэ, с которым родная мать обращалась немногим лучше, чем с собакой, рассказывал потом в селении, что молодой человек принял графиню, не вставая с постели, а та поцеловала ему руку.
Мы забыли сообщить вам, что в семье Горэ однажды произошла весьма романтическая и совершенно невероятная история: один раз за сорок два года представителю семьи Горэ случилось подать милостыню.
Это было еще при Горэ Первом – завоевателе.
Как-то, на ночь глядя, в дверь его хижины постучался мужчина с ребенком.
Мужчина выдавал себя за герцога и пэра, которому пришлось спасаться бегством. А ребенок, по его словам, – дофин, сын несчастного короля Людовика XVI, чудесным образом спасшийся из башни Тампль, буквально перед самой казнью.
Не знаю, стал ли бы Горэ Первый помогать человеку, попавшему в беду, но мысль, что перед ним королевский сын, поразила его. Он сказал себе:
– Если этот мальчик когда-нибудь взойдет на престол, то вспомнит обо мне…
Стащив у соседа курицу, Горэ приготовил для гостей ужин. Более того, когда на следующее утро Людовик XVII покидал скромную хижину, Горэ Первый подарил ему монету в тридцать су.
Горэ Второй пересказал эту легенду своей дочери Матюрин, которая никогда прежде не слыхала о подобном великодушии дедушки.
Приехавший с месье Лекоком мужчина три дня прожил на ферме.
Каждое утро туда приезжала графиня де Клар и целовала ему руку.
Молодой человек был хорош собой, белокожий, с каштановыми волосами. Прическу он носил, точь-в-точь как у Людовика XV на монете в 24 ливра (в те времена такие монеты еще были в ходу). Сынок Горэ рассказывал, что мамаша и месье Лекок целый вечер забавлялись тем, что сравнивали профиль гостя с изображением на монете.
Ля Горэ, захмелев от смородиновой наливки, встала перед молодым человеком на колени и дала ему подержать свои четки, будто он мог благословить их.
Молодого человека звали Николя: упоминая своего отца, которого он называл то Святым Людовиком, то Несчастным Людовиком, то Наундорфом, гость Матюрин всегда крестился.
Три дня спустя он исчез так же таинственно, как появился.
Сын Горэ утверждал, что на прощание мать подарила гостю кошелек, полный золота, а уехал молодой человек в карете мадам Жулу дю Бреу графини де Клар в сопровождении четырех всадников. Они обращались друг к другу: месье полковник, месье граф и месье архиепископ.
VI
НОРМАНДСКАЯ МЕНТЕНОН
Матюрин. Горэ распорядилась выбелить изнутри известкой свой маленький домик; она отправила своего единственного сына Винсента Горэ, безотказного землепашца, на заработки за пять лье от фермы и пригрозила оторвать ему голову, если он не будет держать языка за зубами.
Во время мессы в Мортефонтэне все заметили у Матюрин на пальце массивное золотое кольцо, на котором виднелись лилии; у нее также появилась новенькая табакерка, украшенная чьим-то портретом. Когда старуха выпивала, то запиралась дома; чтобы ненароком не проболтаться.
Ее просто нельзя было узнать: однажды она дошла до того, что стала оправдываться перед презренной служанкой, умиравшей от голода у нее на ферме. В другой раз старуха позвала кузнеца, который железными щипцами вырвал густую седую щетину, покрывавшую ее подбородок.
Она явно становилась кокеткой, эта Матюрин Горэ.
А также мотовкой, так как по ее заказу в храме девять дней возносили молитвы. За кого или за что, осталось неизвестным.
Бог свидетель, что вся округа судачила об этом с утра до ночи.
Однако вскоре всеобщее изумление возросло еще больше.
Над фермой Горэ, расположенной в глубине ущелья, где протекала речка Юссо, небольшой приток Майенны, возвышалась скалистая гора, действительно мрачная с виду, которую местные жители охотно показывали туристам из Парижа.
Само ущелье являло собой любопытную картину: на фоне зелени выделялись большие красноватые камни, а пологий склон покрывало жнивье, поднимавшееся к лесу Ля Ферте.
Как-то вечером Горэ подошла к мортефонтэнскому приходскому священнику, который шагал по дороге и читал свой требник, и спросила, во что ей обойдется завести собственного капеллана.
– А у вас есть для него часовня, славная женщина? – осведомился священник.
Матюрин, как и всех людей ее сорта, распирала страшная гордыня.
– Я заимею ее, когда захочу, святой отец, – ответила старуха. – Да если я пожелаю, у меня будет хоть двадцать часовен! Если уж я решила построить собственный храм, то я это сделаю, черт побери!
– Не ругайтесь, славная женщина, – мирно сказал священник.
Матюрин тотчас осенила себя крестным знамением и сложила руки на груди.
Люди, проживающие в Нормандии, придерживаются религии Людовика XI, который был истинно нормандским королем.
– Да, вот так! – вновь заговорила Горэ. – И я хотела бы знать, во что мне обойдется священник – мой собственный, только для меня одной? Я желаю иметь капеллана!
И Матюрин уперла руки в боки.
– Тысяча двести франков, славная женщина, – ответил ей священник.
– Черт побери! – вновь сердито воскликнула ля Горэ. – Почему так дорого? Столько получает старший садовник в городе! В таком случае я приглашу одного человека из Сен-Морис-дю-Дезер, святой отец, и он будет служить за шестьсот франков, без чаевых!
Через несколько дней возле фермы Матюрин появилось множество незнакомых окрестным жителям каменщиков. Рабочих сопровождал какой-то тип в остроносых сапогах и широкополой шляпе, похожей на сахарную голову; он держал под мышкой большой лист картона с планом. На вершине холма, как раз над фермой, на плане значился забор, достаточно мощный, чтобы огородить целую крепость.
Этот тип в широкополой шляпе и с остроконечной бородкой, украшавшей его лицо, постоянно попыхивал трубкой.
Каменщики испоганили несколько соседних пастбищ.
И появился огромный уродливый дом, претендовавший на сходство с замком в стиле Ренессанс.
Тип в шляпе, похожей на сахарную голову, находил строение в высшей степени очаровательным.
К северному углу здания пристроили домик поменьше, но столь же безобразный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53