Павел Марушкин: «Музыка джунглей»

Павел Марушкин
Музыка джунглей


Каюкер и ухайдакер – 2



OCR Библиотека Старого Чародея. Вычитка – Ellion
«Марушкин П. Музыка джунглей: Роман»: Эксмо; М.; 2006

ISBN 5-699-18936-Х Аннотация Хотите невероятно, бесстыдно, просто по-свински разбогатеть? Если да, отправляйтесь в непролазные джунгли – ведь где-то там спрятаны сокровища, награбленные пиратами-обезьянцами. А это – горы золота, драгоценностей и прочего имущества, отнятого у мирного населения. Безбашенный каюкер Иннот и его друзья, охотники на монстров, двинулись в путь. Ценности найти, как ни странно, удалось. И шедевром отбитой у воздушных флибустьеров коллекции стал… дневник сексуальных похождений знаменитого пиратского капитана по кличке Ёкарный Глаз. Издательства города Бэбилона наверняка устроят драку из-за этой сенсационной книги. Главное, добраться с ней до мегаполиса. Где, кажется, начинаются глобальные беспорядки… Павел МАРУШКИНМУЗЫКА ДЖУНГЛЕЙ ПРОЛОГ Метёт, метёт метель по каменно-твёрдой земле, полирует застывшую грязь, искрится ярко в прыгающем неживом свете элементалей. Холод пробирает до костей; мёртвая равнина пьёт жалкие остатки сил и тепла, сосёт, словно гигантская пиявка, кровь из-под драных бушлатов. Небо чёрное; ни звезды. Над Территорией всегда так: днём – низкие-низкие, кажется, рукой дотянешься, серые облака; ночью – беззвёздный мрак. На западе иногда бывает видно далекие огни, и небо в той стороне по ночам мерцает зеленовато-бездонно, будто кошачий глаз. Там город. Не знаю, как он называется; да и не всё ли равно? Согласно идеологии того странного, смешного и наивного места, где я жил когда-то (а жил ли?), этот город тоже Вавилон, «ибо каждый из городов – Вавилон». Не знаю, может быть, это действительно так. Я бы предпочел остаться в своём Вавилоне и никогда ничего не знать про этот. Впрочем, он столь же недостижим для меня сейчас. Я отворачиваюсь от бледного зарева и смотрю на восток. Там – абсолютный мрак; лишь тёмные кровавые огни светятся у далёкого горизонта. Эти недобрые звёзды горят над курганами древних Магов. Оттуда, где я стою, видны только две из них. Для тех, кто отправляется в курганы, назад уже нет возврата. Я ссутуливаюсь и пританцовываю на месте – пальцы ног не чувствуются, и это плохо. Колонна обречённых застыла у ворот Территории, терзаемая ледяным ветром и снежной крупой. Старожилы говорят, что нынешняя зима ещё мягкая. Не знаю, не знаю…Мысли текут вяло, по накатанной колее, да и мыслями это назвать трудно – так, простейшие рефлексы. Согреться, поесть, лечь. Три кита, на которых держится здешний мир. Всё – других удовольствий в жизни не предвидится. Да и сил больше ни на что не хватит. Некоторым не хватает даже на то, чтобы поесть, они валятся на жёсткие нары и замирают. Это плохо. Тот, кто не взял свою пайку сам, ничего не получит – благородство здесь не в обычае. Потом они уходят – туда, в древние курганы. Это последнее место, куда можно попасть. Последнее не в смысле самое худшее, а в смысле действительно – последнее. Чего бояться мёртвым?Жмуры не торопятся. Они никогда не торопятся, что им стужа и ветер? Вон, стоят как столбы, только тени мечутся по земле.– Мафси Солавэ!– Я!– Рыма Зуний!– Я!– Цуйка Осияч!– Я!Перекличка. Пока не пересчитают всех, на Территорию отряд не попадёт. На Территорию… Однажды кто-то сказал «домой». В шутку сказал. Били его долго. Сначала саданули сапогом под коленки, свалили на снег – и стали пинать. Он так и не проронил ни звука – только закрывался руками, и воздух выходил из легких с уханьем, когда чей-нибудь сапог попадал под рёбра. Я думал, он прямо оттуда отправится в курганы. Но он выжил – и даже вышел на работу на следующий день. Он жил долго и ушёл совсем недавно – две или три недели назад. Как там его звали? Не помню.– Пепелд Похипак!– Я!– Цулдас Ду Лову!– Я!– Бят Заекиров!– Я!– Сэлбасер Заекиров!– Я!Братья Заекировы. Кряжистые, квадратные, с рябыми невыразительными лицами. Вдвоём против всего мира. Когда Сэлбасеру повредило ногу сваленной сосной, Бят таскал его на себе. Всю неделю таскал – на работу и с работы. Почернел весь. Другие спорили – что будет раньше: умрёт он или бросит брата. Не случилось ни того ни другого: оба до сих пор живы. Удивительная всё-таки штука жизнь! Замечательная.– Прохонзол Эжитюжи!– Я!– Псанг Сахахак!– Я!– Сэлбасер Дамаяди!– Я!Скоро и моя очередь. Выйти на шаг вперёд, выплюнуть хрипло короткое слово «я» и вернуться обратно в шеренгу. Всё очень просто. Сколько раз я уже проделывал это? Сто? Тысячу? Больше? Не знаю. Что-то случилось со временем; я больше не ощущаю его биения, того неосязаемого пульса, что гонит кровь по артериям мира. Сплошное «здесь-и-сейчас», растянувшееся в какую-то дурную бесконечность. Даже завтрашний день кажется чем-то далёким и нереальным.– Иот Вавитэж!– Я!– Гэбваро Цытва-Олва!– Я!– Чолы Жыблит!– Я!Гэбваро Цытва-Олва. Высокий и тощий, как сосна с обрубленными ветками. Лицо обожжено холодом – на скулах и крыльях носа незаживающие язвы. Обморожение.Он из какого-то кочевого племени и попал сюда недавно. Продержится недолго, я думаю. Слишком хрупкий. Здесь, как ни странно, дольше всего живут такие, как я – мелкие и жилистые. Или такие, как братья Заекировы. Слишком толстый или слишком худой – значит вскоре прогуляешься на восток. Такая вот местная шутка. «Прогуляться на восток». К курганам.– Чамэ Тымпая!– Я!– Дзыха Птач!– Я!– Обречённый Дзыха Птач, шаг из строя!Жмуры произносят слово «обречённый» как «обрече-ный» – с одним «н» и ударением на втором слоге. Такая у них манера. Мы же в разговоре друг с другом старательно выговариваем «обречённый». Если скажешь, как жмур, – побьют. Впрочем, как ни говори, суть-то у слов одна. Обречённые. Те, кого обрекли.Дзыха Птач неловко переступает ногами. У него повреждено колено, и ходить ему трудно. Поэтому он иногда делает, как сейчас – отвечает, не выходя из строя. Это глупо – всё равно заставят, а колонна из-за него лишние мгновения простоит на ледяном ветру. За это при входе в барак он получит несколько ударов – в шею и по почкам. Без особой злобы, просто как напоминание. Дзыха Птач – рыхлый, похож на старого бульдога. Цвет лица у него сероватый, нездоровый. А у кого, интересно, он тут здоровый? – спрашиваю я себя.– Цуклои Кекалдач!Цуклои Кекалдач – это я. Часто встречающееся имя и самая распространённая фамилия. Так меня здесь назвали. Кто-то потом говорил мне, что им просто лень было выяснять, кто я такой на самом деле. А действительно, кто я вообще такой? Не помню… Имя – оно вроде шляпы, учил меня один друг (тысячу лет назад и за миллион километров отсюда). Чью шляпу наденешь, за того тебя и будут принимать люди. Странно… Друг… Я отчётливо вижу его лицо: не по-здешнему чёрное, весело ухмыляющееся. Он – каюкер; это такая работа: устраивать каюк всяким несимпатичным личностям. Его зовут… Зовут… Беда с этими именами… А может, я просто выдумал его? Ответа нет…Делаю шаг вперёд – короткий шажок, экономный. Тот, кто не умеет экономить и рассчитывать свои силы, долго тут не протянет.– Я!– Пупанто Заешир!– Я!– Ивах Воппа!– Я!– Далмис Птеромбюд!– Я!– Цупаж Хуц!Широкоплечий коротышка Хуц делает шаг вперёд. Он – последний. Ещё позавчера последним в отряде был Юрипэ Пиллдими. На утренней перекличке он, как и положено, сделал шаг вперёд – и вдруг побежал, поскальзываясь и неловко размахивая руками, в предрассветную мглу. Когда он пересёк невидимую границу, элементаль вырос внутри своей решетчатой башни, изогнулся, ослепительный зигзаг резанул по глазам… Я зажмурился, но на сетчатке словно отпечатался негатив увиденного – живая молния облизнула бегущего. Мерзкий был звук. Как от смачного плевка на раскалённый металл. Да, именно такой, жирное шкварчание… Только громче. Потом мы проходили мимо него, и каждый старательно смотрел в другую сторону. В воротах я оглянулся – черное, как головешка, тело зашевелилось, неловко поднимаясь, и зашагало на негнущихся ногах на восток. К курганам.Отряд втягивается в ворота. Они только называются так, на самом деле это просто П-образная арка, двутавровые железные балки, глубоко врытые в грунт. И ограда Территории такая же условная. Территория – это, по сути, правильный квадрат. В центре его стоят постройки, а по углам – высокие решетчатые башни. Там бьётся в бесконечном танце ослепительный голубой огонь элементалей. В дождь или в снег оттуда летят клочья пара, поэтому зимой бараки обрастают густой щёткой инея.Жмур характерным широким жестом поводит рукой, запирая путь. Внешне ничего не меняется – но теперь под аркой не пройти. Очень странное ощущение – когда пытаешься пройти через ворота, запертые жмуром. Хочешь шагнуть, а тело не подчиняется. Куда угодно, только не туда. Через некоторое время чувствуешь, что начинаешь сходить с ума – и отступаешь. Говорят, некоторые особо упёртые так вот и свихнулись.Жмуры… Кто они? Действительно ли это ходячие мертвецы, бывшие колдуны, как говорит молва? Лиц их никто никогда не видел… Всегда в кожаных глянцево-чёрных плащах до земли с огромными поднятыми воротниками, в широкополых шляпах, и тени от них какие-то слишком густые… Взгляд не удерживается, скользит, словно ноги по льду. А может, я и сам не больно-то хочу увидеть, что они собой представляют? Может, и так… Сейчас они загонят нас в щелястый, обшитый неструганным горбылём барак, запечатают дверь до утра и отправятся к себе. Дом жмуров, некрозориум, возвышается точно в центре Территории – зловещего вида здание, сложенное из красновато-бурого, как бы закопчённого давним пожаром кирпича, с высокими квадратными трубами. Пустые оконные проёмы чернеют, словно ямы, снег толстыми валиками лежит на подоконниках. У нас гораздо уютнее… До чего всё-таки относительны в мире все понятия!Иногда, если остаются силы, меня просят рассказать о тех местах на юге, где мне довелось побывать. Смешно: я не помню, как меня зовут и кто я такой (вернее, кем был), но отчётливо представляю себе, например, вкус ананаса или манго, сонное течение каналов, усыпанных лепестками магнолий и колыхание красных папоротников-люминофоров на вавилонских улицах… Для здешних юг – это счастливая сказка. Страна, где зимы не бывает! Где фрукты можно срывать прямо на улицах! Большинство, по-моему, просто не верит, что всё это правда. Я и сам себе верю хорошо если наполовину. Может, всё, что я помню, – бред сумасшедшего? И ничего больше нет, кроме холода и тьмы? И всё равно они жадно слушают мои рассказы.…Наверное, то последнее, что отличает нас от мёртвых, – это любопытство. * * * Глубоко в джунглях, куда я вернусь, когда я кончу дела,Глубоко в джунглях, где каждый знает, что сажа белаГлубоко в джунглях пьют так, как пьют, потому что иначе ничего не понять,Но достаточно бросить спичку, и огня будет уже не унять. Борис Гребенщиков. «Джунгли»
Старая как мир истина гласит: каким бы сильным и быстрым ты ни был, со временем обязательно найдётся кто-нибудь сильнее и быстрей тебя. Такова жизнь; даже банальные кухонные ссоры заканчиваются порой весьма плачевно. Чего уж тогда говорить о битве профессионалов; особенно если поединок происходит ночью, под проливным дождём, на крыше одного из самых высоких памятников вавилонской архитектуры!Когда каюкер разжал пальцы, вцепившиеся в скользкую мокрую жесть, и камнем полетел вниз, в голове его билась только одна, очень странная и невероятно назойливая мысль: «Сорви немедленно набедренную повязку, идиот!!!» Неужели я эксгибиционист, в ужасе подумал Иннот, обгоняя на лету дождевые капли, и последнее моё желание – показать всему миру голую задницу! Что за бред! Неужели я спятил от страха? Пальцы меж тем зажили собственной жизнью – и судорожно рванули узел. Клочок ткани тут же унесло в ночь; а спустя миг кожа каюкера с тихим хрустом вдруг отстала от запястий до ступней, образовав тугие, вибрирующие под напором воздуха перепонки между руками и ногами. Ветер хлестнул наотмашь, врезался в тело исполинской ладонью, замедляя падение. Дыхание на миг перехватило.«Вот это да!!!»Словно громадная летучая мышь, какие, говорят, водятся в джунглях далеко на юге, Иннот поплыл в струях воздуха, раскинув руки, всё дальше и дальше от Университета. Внизу мелькали огни городских кварталов. Он слегка шевельнул локтем – и заложил широкий полукруг над городом.«Невероятно! И я жив! Жив!!!»Он расхохотался. Тело, надёжное и испытанное, в который раз спасло его от неминуемой гибели – спасло, подарив к тому же ни с чем не сравнимую радость полёта! Паря в напоённой дождём ночи, среди вспышек молний, под рёв урагана, Иннот вдруг во всё горло запел её – самую вавилонскую из всех вавилонских песен:– Бай зе риверс оф Бэбилон, зеа ви сет даун, е, е, ви вепт, энд ви римембед За-айон! Для особо интересующихся: автор НЕ ЗНАЕТ, откуда Инноту известна песенка «Boney M» и почему он считает её самой вавилонской.

Дарк тиаре оф Бэбилон!!! – орал он, проносясь над крышами, едва соображая, что делает. – Е-е-е-е!!! Ю гот ту синг э сонг!!! Каю-керз форева!!!Порывы ветра мотали его из стороны в сторону. «Однако так и разбиться немудрено!» – шевельнулась где-то на задворках сознания тревожная мысль. Ужас и восторг постепенно проходили, наступала реакция на стресс. Иннота на лету начала бить крупная дрожь, сердце колотилось как бешеное. «Скорость-то у меня приличная, – подумал он. – Пожалуй, самым разумным было бы приводниться в какой-нибудь канал». Внизу, однако, ничего похожего не наблюдалось – бурей каюкера отнесло довольно далеко от университета. Сейчас он летел вдоль какой-то улицы, постепенно снижаясь. Мимо мелькали освещенные окна. Порывы ветра бросали Иннота от стены к стене. Один раз он чудом не задел фонарный столб, вовремя заложив крутой вираж. Неожиданно впереди показался тупик – улица заканчивалась высоким домом с богато украшенным лепниной фасадом и большими окнами. За светлыми шторами ярко горел свет, сквозь шипение ливня чуть слышно доносилась музыка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48