Очень может быть, они творили тут такие эксперименты, которые им настрого запрещено проводить на Тесее.
– Господин декурион, смотрите, здесь еще два странных следа.
– Я вижу следы, и что? Что ты этим хотел сказать?!
Складывалось впечатление, словно громадная косолапая обезьяна тащила в каждой верхней конечности по бутыли с какой-то бурой жидкостью.
Вероятно, с кровью.
Слева и справа от редких кровавых следов тянулись две прерывистые широкие полосы и тоже терялись в траве. Аллея Полковников просматривалась насквозь, но уродливой обезьяны нигде не было, и спрятаться среди низких деревьев она не могла. Значит, она скрылась в одном из жилых коттеджей или как-то пробралась в научный корпус.
– Командир, сдается мне, что этот гибрид, или кто он там, он тащил в руках по трупу, – Деревянный, как всегда, высказался прямолинейно.
– Хобот, чего ждете? Отправляйтесь, ищите госпиталь!
Хобот и Мамонт повезли раненых в сторону Бюро развития. Согласно схеме, именно там располагался госпиталь. Парни перешагивали через мертвецов в голубых скафандрах внешних патрулей, в зеленых комбинезонах энергетиков, а фиолетовых подонков просто давили ходулями. У большинства мертвецов отсутствовали головы. То есть они не совсем исчезли. Они валялись поблизости, точно кто-то ими наигрался и выбросил.
– Славно тут повеселились, – буркнул Бауэр.
– Спаси нас мать-Гера… – проскрипел Деревянный.
Мне совсем не нравилось, что исчезли звуки канонады. Либо легат приказал прекратить атаки на ускользающие улицы, либо…
– Внимание всем, кто меня слышит! Всем, кто слышит! Я – Селен, командир первой декурии. Занял позицию на аллее Полковников, собираемся войти в здание научного центра. Нам нужен медицинский блок. У меня двое раненых, требуют срочной медицинской помощи… Слышит меня кто-нибудь?!
Смех. Кудахтающий, словно растворяющийся в плаче. Затем десятки плакальщиц, перебивавших друг друга.
Город оплакивал нас.
«Не сбежишь от лап моих,
Би-ир найдет тебя везде… хе-хе…»
– Слышали? Вот гадина!
На сей раз, я расслышал его хорошенько и запомнил его скрипучие обертоны.
«Не сбежишь от лап моих… хе-хе…»
Мне стала окончательно ясна дьявольская хитрость фиолетовых ублюдков. Все эти месяцы они только притворялись паиньками. Они позволяли себя трогать, записывать излучения своих мозгов, позволяли брать свою кровь для анализов, терпели сильные руки, терпели декодеры за ушами и яркий свет ламп, а сами все вынюхивали, внедрялись в коридоры и лаборатории, потихоньку проникали и осваивались возле оружия…
Нам выдали неверную установку. Мы были уверены, что лесняки разгромили тюрьму, беззащитных горожан выгнали в поле, а затем перерезали персонал тесейской базы.
Как я ненавижу всю эту чернозадую публику! Не могу вспомнить, кто их так назвал… Да это и неважно. Все они, и полярные альбиносы, и толстые коротышки с южных материков, и фиолетовые придурки – все они чернозадые. Потому что органически не способны воспринять культуру. Они способны только брать то, что им дает цивилизация! Они берут то, что мы им даем, беззастенчиво, нагло все присваивают, но, когда речь заходит об истинных ценностях, о боге, о правилах поведения, общественного устройства, они притворяются глухими…
А вдруг уже поздно?
Вдруг подлые мерзавцы начали бунт одновременно во всех столицах, вдруг они уже вырезали наших ученых и врачей в десятках деревень? Мы несем этим гадам свет и тепло, игрушки и бумагу, а они отвечают нам ударом в спину! Нет уж, воистину был прав господин легат. Мы научим их любить свободу, даже если для этого придется их уничтожить!
«Не сбежишь от мокрых лап,
Бирр найдет тебя повсюду…»
– Ах ты, гад! Волкарь, он издевается над нами?
– Эй, девочки, прекратите трястись, – попытался я ободрить своих подчиненных. – Это всего лишь дикари. Конечно, дикари, а вы что подумали? Один из этих сволочных подонков. Наверное, забрался на узел связи и орет в микрофон…
– Волкарь, справа еще двое убитых.
– Тысяча дьяволов! Господин декурион, их будто сломали пополам!
Да, я уже видел. Хотя не мог поверить своим глазам. Чтобы так согнуть корпус шагателя, вырвать из плечевых суставов манипуляторы, нужно…
– Селен, слышите меня? Волкарь, это Медь, отвечай!..
Слава Юпитеру, нашелся центурион!
– Это Селен, первая декурия. Мы находимся на аллее Полковников, возле шлюза научного центра, в квадрате… примерно в квадрате семь-семь-три, привязка прежняя.
– Командир, шагатели разбиты, – Деревянный справился с очередным потрясением и заговорил четче. – Парням вывернули позвоночники. Это пятый и первый номера из третьей декурии, Краска и Грустный. Волкарь, мне их не вытащить, в скафандрах полно крови. Что мне делать?
– Волкарь, слушай… – На несколько мгновений все затихло, и я уже готовился снова остаться без связи, но Медь вновь пробился сквозь помехи. Мне совершенно не понравилось, как он говорил. Таким голосом, будто набрал в рот холодной густой каши. – Волкарь, я приказывал тебе идти на соединение со второй декурией… немедленно…
– Приказ выполнен, – ответил я. Сообщить ему мне было больше нечего, потому что я сказал правду. Я мысленно вознес хвалу центуриону за то, что он не послал нас штурмовать город по этому шоссе. Он послал к посольскому комплексу вторую декурию, а нам достался комбинат.
– Селен… слышишь меня? Селен… ни в коем случае, не заходить в…
– Куда не заходить?! Медь, нам возвращаться на комбинат? Не слышу!..
Сначала было тихо, потом откуда-то из гулкой пустоты донесся старушечий шепот. Словно старушка пересчитывала мелкие монеты, сбивалась и начинала пересчитывать снова.
Как я ни старался докричаться до начальства, Медь больше не появился. Мне вдруг подумалось, что если Медь погибнет, то место центуриона, скорее всего, достанется мне. Не сразу, конечно, а после того, как убедятся в гибели Бериллия, командира второй декурии. Он старше, опытнее, его очередь была идти на повышение.
Я никогда не рвался в начальники, боги тому свидетели. Но если я сегодня уцелею…
Я представил себя в светло-серой форме с золотым шевроном, в парадной тоге с тремя узкими пурпурными полосами, на мостике триремы, перед замершим строем моих клибанариев. Представил себе, как небрежно сообщу Клавдии, что меня повысили. Что благодаря удвоенному жалованью, можно гораздо быстрее накопить на последний взнос…
Внезапно, как никогда ярко, я увидел себя на белом прогретом песке, под скалой, на мне не было тяжелого скафандра, жесткий воротничок мундира не натирал шею, мои голые ноги купались в прибое, а рядом покачивались качели. На качелях оставила тунику любимая женщина, я высматривал ее смеющееся лицо среди пляшущих бликов на поверхности океана, она смеялась и манила меня в воду…
Наш участок земли, самой престижной земли на планете, вдоль берега океана, закрытый силовым полем от соседей. Наш частный пляж, фильтрованное море и оплаченное солнце триста двадцать дней в году. Доставка любых товаров подземным монорельсом, послушные гибриды-уборщики и полное уединение в сорока милях от мегаполиса…
Еще десять тысяч ауреев – и последний взнос будет уплачен. Я до боли зажмурил глаза. Если я уцелею сегодня, Бета Морганы выполнит свою часть контракта.
Планета, где сбываются мечты.
39
МЛАДШИЙ СТРЕЛОК
Не говори своему другу того, что не должен знать твой враг.
А. Шопенгауэр

– …и в этот светлый день, когда вы снимаете серую тунику кадета и облачаетесь в свою первую тогу, пока еще с одной узкой пурпурной полосой…
– Селен, после построения зайдите ко мне.
– Да, господин центурион.
– …сегодня тот день, когда никому из нас не стыдно слез. Мы со слезами смотрим в зенит, на звездный штандарт сената, на знамя конфедерации, на знамя свободы и нового порядка, знамя истинной демократии, которую мы, легионеры, призваны нести по всей планете…
– Кадет Селен по вашему приказу прибыл!
– Вы уже не кадет, а младший стрелок. Как ваше настроение? Вы по-прежнему не хотите подавать документы на второй цикл? Ведь у вас отличные показатели. Я лично готов дать вам рекомендацию.
– Господин центурион, мне известно, что вы получили офицерское звание не потому, что окончили второй цикл академии.
– Гм… да, это так. Но мой случай – скорее исключение. Когда я закончил академию, шла война за острова. Если вы полагаете, что во время боевых действий легче получить офицерское звание, то вам следует запросить списки личного состава моего курса. Многие погибли в первые же дни…
– Господин центурион, тем не менее, именно этот путь мне кажется единственно разумным. Если командование сочтет нужным, меня повысят в должности и звании.
– Но это же… – Начальник курса походил взад-вперед по лоснящемуся, вытертому ковру приемной. Сквозь открытые окна было слышно, как на плацу синхронно грохают прикладами второкурсники, разучивавшие парадное построение к следующей присяге. – Это очень благородно, и я бы сказал – романтично, но…
– Вы хотели сказать, господин центурион, что это большая глупость? – Младший стрелок Селен не отводил преданного взгляда от кокарды на фуражке начальника. – Вы абсолютно правы, господин центурион. С точки зрения многих – это глупость. Но разве глупостью можно назвать решение легата о присвоении вам офицерского звания, когда вы взяли командование на себя и сутки удерживали бункер на острове Корса? Разве это глупость, когда офицерские звания присваивают за героизм?
Центурион сам не ожидал, что способен краснеть. А почувствовав, что краснеет, разволновался еще больше. Определенно, этот мальчишка… либо сгинет на запрещенной дуэли, либо пойдет очень далеко.
– Селен, поскольку ваша учеба на моем курсе закончена, я могу себе позволить маленький совет. Не делитесь так открыто мыслями, даже с человеком, которого уважаете или которому симпатизируете. Не говорите другу того, что сказали мне сейчас.
– Я понял, господин центурион. Но вы же сами…
– Оставим в покое мою судьбу, Селен. Вы сделали выбор, я его уважаю. Поймите только одно – вам и вашим сокурсникам повезло. На планете царит мир. Относительный мир, конечно. Кое-где наши военные базы находятся в режиме оранжевой тревоги, но настоящей войны нет. Это огромная заслуга сената, это огромная заслуга нашей великой демократии! Возможно, вы получите назначение на дрейфующую базу на Альфу Геркулеса или на одну из планет Морганы. Все это достаточно тихие, безопасные места, где вам не суждено проявить личное мужество. Мне искренне жаль, что вы приняли такое решение. Ладно, можете идти.
– Господин центурион, разрешите вопрос?
– Слушаю вас.
– Вы расконсервировали свою детскую память, когда отслужили три контрактных срока?
– Нет. Естественно, нет. А почему вас это интересует?
– Иногда мне снятся неприятные сны… я жаловался в лазарет. Это как будто…
– Я знаю, Селен. Знаю о ваших снах и о снах всех трехсот кадетов вашего курса. Это атавистические всплески, они не должны вас пугать. Такое происходит часто. Слава Юпитеру, что мы консервируем память, иначе она не давала бы нам спокойно служить сенату и конфедерации.
– Господин декурион, а если случайно?.. Я хотел сказать – бывает же, что расконсервация наступает в результате контузии? Нам никогда не говорили, возвращается ли такой человек в строй?
– Крайне редко, но бывает, – сурово кивнул центурион. – Один случай на три тысячи. В боевых условиях бывает чаще… Таких ребят можно пожалеть. Вспомнив грязное детство, забулдыг-родителей и прочие сопли, легионер разом теряет все навыки, которые мы в него вбили. Селен, вы мне напомнили одну древнюю легенду. Кажется, это национальный эпос южных славийцев, но я могу ошибаться. Что-то о глупом отце, у которого была счастливая семья и много дочерей, но он, дурак выпросил у колдуна сына. Этот сын потом обернулся волком и забыл свой дом. Волка обложили егеря, и отец его мог спасти. Требовалось всего лишь вернуть волку память о доме, и отец спрятал бы мальчишку под печкой…
– Что было дальше? – с искренним интересом подался вперед младший стрелок. На его рукаве блестели новенькие, только что нашитые шевроны. – Я никогда не слышал такой странной сказки.
– Дальше – точно не помню, но, кажется, ничего хорошего, – нахмурился начальник курса. – Кажется, дурень-папаша пожалел волка, сказал волшебное словцо, и егеря тут же застрелили его сына. Потому что оборотень вспомнил дом, расплакался и забыл все, чему научила волчица. Забыл, как прятаться, как уходить от погони и как драться. Так что… нам дано что-то одно, вы согласны, Селен?
– Конечно, согласен, – вытянулся младший стрелок. – Зачем солдату и гражданину личные сопли детства, когда нам в академии подробно и качественно преподают историю?
40
ЭКСПЕРИМЕНТ
Когда я чаял добра, пришло зло; когда ожидал света, пришла тьма.
Иов 30:26

Шлюз научного центра оказался пустым, как я и предполагал. Внутри он походил на пустой короб, в левом углу которого помещались три пустых вездехода и вагончик с ремонтным оборудованием. Перед полукруглым люком, ведущим в тамбур стерилизации, я сообщил клибанариям свое решение. Нам придется спешиться, иначе мы не протиснемся под низкими сводами тамбура. Шагатели оставим в запертом тамбуре, снимем с них оружие. Тяжелую картечницу и огнемет понесем поочередно. Если понадобится помощь Хоботу и ребятам, Деревянный вернется и рванет в госпиталь.
Мы вчетвером осмотрим административный корпус. Если все четыре этажа окажутся пустыми, мы снова соберемся вместе и отправимся на энергостанцию. Дальше будем действовать по обстоятельствам.
Почему я разделил декурию именно так? Почему я оставил возле себя этих двоих, поведение которых меня настораживало? Один – резкий, иногда чертовски жестокий, даже к товарищам. Другой – слишком рассудительный, но тормозной, удивительно, как он закончил академию. Впрочем, начальник курса как-то жаловался, что вербовщикам приходится все тяжелее, особенно на других планетах. Ведь ни для кого уже не секрет, что аномалов давно вербуют не только в странах конфедерации, и не только на Тесее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45