– Спасибой сыт не будешь, – проворчал Горшок, но смолк и отвернулся под взглядами трех остальных бродяг.
– Ну и куда ты идешь? – начал допрос самый молодой, по всей видимости, лидер компании. – Тебя как звать?
– Олег.
– А меня – Лёха. Его, – он показал на туберкулезника, – Паша-скелет, этого – Горшок, а вон его – Боксерчик. Так что ты нам расскажешь?
– Мне бы уехать отсюда надо, – сказал Нестеров.
– Куда?
– Да мне без разницы. Подальше бы только.
– Так ты из орлов будешь?
Тюремный опыт Нестерова был достаточен, чтобы понять Леху правильно. «Орел» на языке зоны означал зека, подавшегося в бега.
– Так получилось, – сказал Нестеров. – Конвоир меня замочить хотел, когда вел в рабочую зону. Я едва ушел.
– За что?
– Я не знаю, – помотал головой Нестеров. – Не пойму. Заказал меня кто-то.
– Может, ты смотрящего обидел? – предположил Боксерчик. Голос у него был сиплый до скрежета. – Или кого из законников?
– Чего ты несешь! – презрительно воскликнул Горшок. – Тут зона общего режима. Откуда здесь законники?! Даже если б были – они бы сами все сделали. С вертухаями им западло вязаться.
– Может, ты скажешь, что и смотрящего тут нет? – оскорбился Боксерчик.
– «Смотрящий», может, и есть, да только он все равно к куму не пойдет, чтобы свой вопрос решить.
– Ладно, хватит! – прикрикнул на них Леха и вновь повернулся к Нестерову. – А кто ты есть, чтобы тебя заказывали? Может, ты из этих – олигархов?
– Какой я олигарх! – невесело засмеялся Нестеров. – Голодранец я обыкновенный. Был научным сотрудником в музее. Я вообще не понимаю, как все произошло.
– В музее? – удивился Леха. – Ну-ка, ну-ка! И за что же тебя, музейного, замели?
– Долго рассказывать, – Нестеров отлично знал, насколько неправдоподобно и глупо звучит его история, и не желал сделаться объектом недоверия для своих новых знакомцев.
– А ты расскажи, – внезапно вмешался Паша-скелет. Все это время он изучающе, с явным и непонятным Нестерову интересом сверлил его взглядом. – Расскажи, времени у тебя хватит. Сегодня все равно отсюда не уехать. А вот завтра в ночь состав на запад пойдет. Его сейчас как раз формируют. Если твоя сказка понравится, может, и поможем мы тебе. Посадим куда надо.
– Щас он тебе накатит по самое некуда, – просипел Боксерчик. – Развесит лапши – ухи отвалятся.
– Ладно, тебя не спрашивают, – оборвал его Леха. – Пусть расскажет. А если тебе культурная беседа заснуть мешает – вали в кусты, никто тебя не держит.
Эти четверо бомжей не представляли для Нестерова непосредственной опасности. Среди них не было ни хищников, ни суггесторов – типичный демос, в равной степени способный как на добро, так и – в силу своей слабости – на зло. Может, для Нестерова правильней было бы немедленно уйти, положившись на свои силы и удачу, но для этого он слишком устал. К тому же бомжи уже помогли ему, они накормили его без корысти, и Нестерову совсем не хотелось выглядеть неблагодарным.
– Ну, хорошо, – пожал он плечами. – Если времени вам не жалко… В общем, я работал в Музее истории культуры, в Москве…
* * *
Когда милиционеры вытащили с антресолей, куда Нестеров не заглядывал ни разу со дня вселения в квартиру, фолиант шестнадцатого века в переплете из свиной кожи, завернутый почему-то в газеты, реакция Нестерова была парадоксальной. Он не закричал и не начал возмущаться, он только молча хлопал глазами, пока один из ликующих оперативников не задал вопрос:
– Что это?
– Книга, – немедленно ответил Нестеров. – Полное жизнеописание Франциска Ассизского, напечатана в типографии Райнхарда Маннингера, в Ганновере, в тысяча пятьсот восьмидесятом году.
– Пятьсот восьмидесятом? – повторил оперативник. – Ого! Дорогая, наверное?
– Наверное. Но я точно не знаю.
– Откуда она у вас?
– Этого я тоже не знаю, – сказал Нестеров. – Но в последний раз я видел ее месяц назад в хранилище нашего музея.
– Понима-аю, – кивнул с ухмылкой оперативник. – Ну что ж, будем писать протокол…
Все, что с ним происходило дальше, Нестеров довольно долго воспринимал словно сквозь толстое мутноватое стекло, которое глушило звуки и образы, лишая их значительной доли смысла. Но первый разговор со следователем Нестеров запомнил очень хорошо.
Следователь был молод, его умное, симпатичное и слегка грустное лицо сразу расположило Нестерова. К тому же ему показалось, что следователь сочувствует своему подследственному, понимая нелепость возведенных против него обвинений, и Нестеров исполнился надежды, что этот непонятный кошмар в ближайшем времени закончится.
– Как же это получилось, Олег Сергеевич? – спросил следователь.
– Я не знаю! – горячо заговорил Нестеров. – Я не понимаю, что происходит! Неужели вы думаете, что я способен на кражу?
– А что мне остается делать? – грустно улыбнулся следователь. – Уникальную книгу обнаружили в вашей квартире. Она же не могла оказаться там сама собой.
– Но мне могли ее подбросить!
– Давайте рассмотрим и такой вариант, – согласился следователь. – Кто, с вашей точки зрения, мог это сделать?
– Я не знаю, – снова сказал Нестеров.
– У вас есть враги?
Нестеров лишь растерянно пожал плечами.
– Ну, подумайте, кому может быть выгодно вас таким образом скомпрометировать? Кто выиграет от того, что вы попадете в тюрьму?
– В тюрьму? – ошеломленно повторил Нестеров. Эта мысль показалась ему дикой. – При чем здесь тюрьма? Никто не выиграет.
– Может быть, кто-то должен вам крупную сумму денег, или вы готовитесь получить наследство, – продолжал следователь. – Может быть, кто-нибудь претендует на вашу квартиру, завидует вашим научным успехам или мечтает занять вашу должность?
– Да нет же, нет! – воскликнул Нестеров. – Какие деньги! Какое наследство! Да и завистников никаких у меня нет.
– Ну вот видите! – следователь подвинул к себе бланк протокола допроса и принялся его заполнять. – Так что версия у следствия остается только одна.
– Какая? – глупо спросил Нестеров.
– Кража. Тайное хищение предметов, представляющих особую историческую и культурную ценность. Статья сто шестьдесят четыре Уголовного кодекса.
– Как вы можете так говорить! Я не мог украсть, вы понимаете?! Не мог!
– Я все понимаю, – сочувственно сказал следователь. – Мне отлично известно, в какой нищете сегодня прозябает наша наука. Вы ведь получаете даже меньше, чем сотрудники милиции. Это унизительное, невыносимое положение. И стремление хоть как-то его изменить мне тоже вполне понятно. Любой человек в какой-то момент может проявить слабость…
– Какое отношение все это имеет ко мне?! – почти закричал Нестеров.
– А к кому? – удивился следователь. – Книгу нашли все-таки в вашей квартире.
– Мне подбросили ее, как вы не можете понять! Не знаю, кто и зачем, но это так!
– Вот этого-то я как раз понять и не могу, – следователь понемногу начал хмуриться. – Ну сами вы посудите: кому нужно плести паутину интриг вокруг рядового сотрудника музея? Может, вы обладаете какими-то государственными секретами? Или обнаружили в ваших архивах материалы, компрометирующие предков какого-нибудь олигарха? Нет?.. Вот видите…
Нестеров был готов кричать, спорить, доказывать, убеждать, но следователь остановил его жестким: «Подождите!»
– Послушайте меня, – произнес он прежним, мягким тоном. – Сейчас мы закончим допрос. В протоколе будет написано, что вы отрицаете свою вину. Потом будут другие допросы, и вы по-прежнему станете все отрицать. Но от факта хищения книги из музея никуда не деться. Как и от второго убийственного факта: похищенная книга найдена в вашем доме. Поверьте: как бы я ни старался, как бы ни хотел – изменить ничего бы не смог. Да и никто бы не смог. Для суда эти факты останутся решающими. Единственная возможность для вас хоть как-то повлиять на свою участь – раскаяться, признаться в совершенной ошибке, глупости – называйте как хотите. Это обязательно учтется, точно также, как и ваша не запятнанная до сих пор биография…
* * *
– Историк-то наш оказался заурядным жуликом, – рассказывал Гонта Магистру. Они сидели на скамейке на Чистых прудах. Грохот сплошного автомобильного потока за их спинами делал беседу неслышной не только для посторонних, но и трудноватой для самих участников. Порой каждому из них приходилось наклоняться к самому уху собеседника. – Украл из своего музея какую-то ценную книгу, его довольно быстро задержали и посадили.
– Неужели манускрипт Зеваэса? – поднял брови Магистр.
– Нет. Другую, хотя, как я понимаю, не менее ценную.
– И что говорят по этому поводу его сослуживцы?
– Я бы сказал, что они чрезвычайно удивлены. У Нестерова там отличная репутация, никто и помыслить не мог, что он способен на такое.
– А как обнаружилась кража? Это сотрудники музея заметили?
– В том-то и дело, что нет. В музее узнали об этом только тогда, когда к ним пришли сотрудники милиции.
– Он что, попался на продаже? – продолжал расспрашивать Магистр.
– Нет. Филин побывал в суде и посмотрел дело этого Нестерова. Все материалы начинаются с рапорта опера из отделения милиции о том, что из оперативных источников ему стало известно, будто такой-то гражданин упер ценнейший музейный экспонат и намеревается его сбыть за границу.
– Так-так, и что было дальше?
– Оперативник посетил музей и убедился, что книга в хранилище действительно отсутствует. После этого возбудили дело, провели у Нестерова обыск и обнаружили книгу.
Магистр размышлял с минуту.
– Тебе все это не кажется странным? – спросил он наконец.
– Что тут странного? – удивился Гонта.
– Появляется статья этого Нестерова, и почти сразу после этого его обвиняют в краже. Да и оперативность органов в данном случае меня весьма удивляет.
– Не совсем же они даром хлеб едят! – возразил Гонта.
– Не совсем, – согласился Магистр. – Вопрос только в том: чей хлеб? Думаю, тебе нужно с ним поговорить.
– С Нестеровым? Да где ж мне его искать? – присвистнул Гонта.
– Там, где он должен сейчас находиться. Мы должны знать все, что знал Нестеров. И, возможно, узнали другие. Считай, что ничего важнее этого на сегодня для нас нет. Можешь использовать для этого все ресурсы организации.
– Если я вас правильно понял, вы предоставляете мне особые полномочия? – осторожно уточнил Гонта. – Вплоть до…
– Именно так, – подтвердил Магистр. – Включительно. И поторопись, пожалуйста. Если мои предположения, верны, колонией несчастья Нестерова не ограничатся.
– Но мне еще нужно узнать адрес этой колонии. Сибирь – она большая, знаете ли. К тому же, может, он вовсе не в Сибири.
– Вот и узнавай! Откуда его послали? Из пересыльной тюрьмы? Возьми с собой Филина, поезжайте туда и выясняйте.
– Если они хотели заткнуть ему рот, то могли ликвидировать его прямо здесь, – проворчал Гонта. – Зачем было придумывать такую сложную комбинацию?
– Затем, чтобы иметь время выяснить, чем еще он располагает. Кто за ним стоит. Затем, наконец, чтобы использовать его, если такая необходимость возникнет. На месте свяжешься с нашей секцией. Тебе понадобится поддержка. Не исключено, что за ним и там продолжают наблюдать.
– Я с вами не согласен, Магистр, – возразил Гонта. – Если за ним действительно наблюдают, лишние движения абсолютно вредны. Под хорошей легендой я все сделаю сам, никто меня не заметит и не вспомнит.
– Свяжешься с секцией! – повторил Магистр. – Тебе хорошо известна цена вопроса. Я надеюсь, ты вылетишь уже сегодня?
– Я могу и не достать билета, – обиженно начал Гонта, но встретил насупленный взгляд Магистра и осекся на полуслове. – Извините, Магистр, я еще не привык пользоваться особыми полномочиями. Хорошо, я вылетаю!
Гонта поднялся со скамьи и, не оглядываясь, зашагал к выходу с бульвара. Перед потоком машин он на секунду остановился. Гонта не «голосовал», не поднимал руки, но первая же машина, на которую он взглянул, услужливо остановилась перед ним с распахнутой дверцей, а через секунду, подобрав пассажира, уже катила дальше. Магистр увидел, что это был здоровенный роскошный джип, и едва заметно усмехнулся. Все-таки Гонта всегда был изрядным пижоном.
* * *
– И ты раскололся? – спросил Горшок.
– Нет, – помотал головой Нестеров. – Мне не в чем было колоться. Не брал я этой проклятой книги и до сих пор не понимаю, как она там оказалась.
– И сколько тебе впаяли? – поинтересовался Паша-скелет и судорожно закашлялся.
– Шесть лет общего режима. Учитывая первую судимость, положительную характеристику… и прочее.
– Вот суки, – задумчиво сказал Леха. – И все же кто-то тебе ее туда засунул. Не сама же прилетела.
– На это я могу ответить только то, что отвечал уже сотни раз: я не знаю!
– А ты думай, браток, думай, – с трудом отдышавшись и сплюнув темный сгусток, сказал Паша-скелет. – Вычисляй гниду, которая тебя подставила.
– Туфта это все, – заявил Боксерчик. – Если надо, я и не такую баланду могу развести. Ты лучше скажи, на сколько этот талмуд тянул? В бабках?
– Эксперт назвал сумму в сто тридцать тысяч долларов, – ответил Нестеров.
– Сто тридцать! – воскликнул Боксерчик. – Так что ты нам тут мозги канифолишь?! «Не знаю, кто подложил…» Да за такие бабки ваш брат удавится!
– Помолчи, Боксерчик, – сказал Паша-скелет. – Ты и за рваный башку в удавку сунешь, не равняй всех с собой. Ладно, пора шабашить.
Он поднялся на ноги, и Нестеров увидел, что далось это ему с трудом.
– Пошли, парень, как тебя… Олег? До завтрашнего вечера еще перекантоваться нужно. У меня отсидишься. А вы лишнего не метите. Особенно ты, Боксерчик!
– Да ты что, паскуда, меня в стукачи записываешь! – разъярился Боксерчик, но Леха цыкнул на него, и тот мгновенно притих.
Жилище Паши было недалеко, да только добирались они с Нестеровым туда долго. Пройдя сотни две шагов, Паша зашелся в надсадном кашле, упал на четвереньки и долго отплевывался, а когда попытался подняться, то самостоятельно сделать этого не сумел. Нестеров был вынужден помочь, подхватив его под руку.
– Кранты мне, Олег, – отдышавшись, прохрипел Паша. – И так уже чужое время гуляю. Врачи говорили, что и до лета не дотяну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50