Я лично под всеми лавками посмотрю.
– Ты смеешь мне дерзить, ничтожный?! – лицо незнакомки исказилось, и на его месте вдруг проступила тёмно-синяя сморщенная маска с зелёными огоньками в глубоких провалах глазниц. – Эх, человек, человек… Ты даже не знаешь, во что ввязываешься, – добавила она даже с некоторым сочувствием, и лицу вернулись прежние бесстрастно-красивые черты, в которых затаилось лёгкое разочарование, что её визит не поверг тех, кто её видит, в панический страх.
– Может быть, откушаешь с нами, – предложил Айлон, не обращая внимания на угрозы. – На голодный желудок такие дела решать – последнее дело.
Последние слова почему-то довели призрачную гостью до бешенства. По её гладкому лбу от переносицы пробежали вертикальные складки, рот распахнулся бездонным чёрным провалом, и оттуда вырвался сгусток слизи, от которого Айлон едва успел увернуться.
– Нету Агора твоего! – вдруг заявил один из сотников. – Нету. Убили его, пока сюда подкрадывался. Одна лужица вонючая осталась. Не веришь – сама посмотри. Три лиги ниже по ущелью – стрелы на дороге лежат, а под ними – мокрое место, если ещё не высохло.
Все, кроме жреца, который не сводил глаз с призрака и что-то еле слышно бормотал себе под нос, посмотрели на него.
– А я что… – смутился сотник. – Та мерзопакость, которую мы ночью подстрелили, наверное, тот самый Агор и есть, чтоб его…
– Подстрелили… – Теперь призрачная гостья погрузилась в лёгкую задумчивость, соображая, хороша или дурна та весть, которую до неё только что донесли. Она даже потеряла форму, став лишь сгустком тумана, забившимся в тёмный угол.
– Хоть ты бы чего-нибудь с ней сделал. – Обратился Айлон к жрецу, воспользовавшись внезапным замешательством в стане врага.
– Делаю уже. Не мешай, – коротко отозвался жрец и продолжил своё невнятное бормотание.
– Ну, всё… – Теперь дама стояла посреди трапезной несокрушимой каменной статуей и была совершенно непохожа не призрак. Губы её едва заметно шевелились, а в глазах разгорался недобрый жёлтый огонь. – Убивших Агора-альва да самих постигнет мучительная смерть. – Она подняла ладони, которые мгновенно раскалились докрасна, скрючила пальцы и медленно поплыла по воздуху на тех, кого искренне считала своими законными жертвами.
Все, даже храбрый Франго, попятились к выходу, где в дверном проёме так и продолжали стоять Ута и карлик. Только жрец Ай-Догон остался на своём месте. Несколько мгновений он продолжал сидеть почти неподвижно, а когда между столом и призраком оставалось лишь несколько шагов, с места, по-молодецки, перемахнул через столешницу, ухитрившись не задеть ни одной посудины, При этом бормотание его становилось всё громче и громче, а когда он стал лицом к лицу с призраком, прекрасное и грозное каменное изваяние будто споткнулось о его взгляд. Он издавал странные звуки, в которых был шум ветра и шелест травы, журчание вод и раскаты далёкого грома – всё это было чем-то похоже на заклинание, приводящее в действие Купол. Значит, жрец решился использовать древнюю магию альвов! Значит, не так прост Ай-Догон, как хотел казаться…
– Да как ты… – проронила в замешательстве призрачная гостья и тоже перешла на язык альвов. Теперь, стоило закрыть глаза, могло показаться, что вокруг бушует ураган, и с оглушительным звоном лопаются огромные стеклянные шары.
Но всё кончилось неожиданно просто – жрец вдруг повернулся спиной к призрачной гостье, которая теперь напоминала изваяние из раскалённой бронзы, и вытер ноги о воображаемый коврик. Призрак тут же потерял форму, начал плавиться, и вскоре лужа раскалённого металла впиталась в потёртый ковёр, на котором не осталось никаких следов, хотя от такого жара его должно было прожечь насквозь.
– Ну, ты даёшь! – первым очнулся карлик. – Тебе только в цирке выступать. Озолотишься.
– Да… – согласился Айлон. – Только призраков на каждый номер не напасёшься. – Только теперь он почувствовал, каких трудов ему стоило всё это время сохранять спокойствие, не выдать перед лицом призрака ни страха, ни раздражения.
– Нет, ну ты скажи, как это… – не выдержал обычно немногословный Луц. – Эту дрянь ни ножом, ни кувшином… А ты – вон как.
– А ну-ка, Крук, посторонись! – Айлон обнаружил Уту, стоящую в дверном проёме, и вспомнил о своих обязанностях. – Ута ди Литт, лордесса Литта и Ан-Торнна!
Уте сразу вспомнилось: «Ута-кудесница, заклинательница весёлого гнома!» – так он когда-то давно объявлял её номер… Ей вдруг стало грустно оттого, что вся труппа разбрелась, кто куда, не дождавшись возвращения хозяйки из Литта, и теперь уже не вернёшь тех времён, когда жизнь протекала относительно спокойно, и не было этого бесконечного ожидания новых бед и напастей.
– Благодарю тебя, Ай-Догон, – обратилась она к жрецу, как только карлик шмыгнул в сторону, освобождая ей дорогу. – Ты вправе требовать награды и можешь не сомневаться в нашем стремлении быть благодарными.
Наверное, так и должна говорить лордесса, находящаяся на вершине славы и могущества? Может быть, получается не слишком хорошо, но надо стараться – обратного пути всё равно нет.
– Не стоило трудов, – отозвался жрец, отвесив поклон. – Здесь нет никакой магии. Просто призраки не выносят презрения к себе. К тому же, это был не настоящий призрак, а посланец – с ними проще. Я не читал заклинаний, я лишь назвал её жалкой старухой, нарушившей покой достойных людей, ну, и ещё кое-что…
– Посланец? – переспросила Ута.
– Посланка… – пробормотал карлик, пытаясь сострить.
– Кто-то искал сбежавшего альва и, выйдя из своего тела, отправился по его следам.
– Альва? – ещё раз удивилась Ута. – Но там же был какой-то уродец. Я слышала, альвы были красавцами…
– В старости мало кто остаётся красив.
– Так чего же ты хочешь в награду, Ай-Догон? – Ута вспомнила, что она лордесса, и ей уже не терпелось оказать хоть какую-то милость.
– Позвольте мне присоединиться к вам, госпожа, – высказал жрец совершенно неожиданную просьбу.
Вот так – ни больше, ни меньше… Жрец, причём, явно не из последних, желает покинуть спокойную работу при капище, стоящем на бойком месте, где всегда можно получить свою долю от жертв, приносимых богам, и желает присоединиться к компании обречённых… И он, похоже, это прекрасно понимает.
– Может быть, мы все скоро погибнем, Ай-Догон, – ответила она. – Ты хорошо подумал?
– Госпожа… Если силы Тьмы так на вас ополчились, значит, ваше дело стоящее. За такое и умереть не жаль, – сразу же отозвался жрец, как будто давно готовил эту речь. – Да и с богами что-то стряслось. Люди жертвы несут, а толку никакого. Этак скоро нас самих богам скормят в своём же капище.
– Хорошо. Оставайся, – разрешила Ута. Да и ответить иначе она не могла, поскольку заранее обещала, что желание жреца будет исполнено. И ещё она знала, что случилось с богами. Боги стали свободны. Боги отдыхали.

ГЛАВА 15

Светлые Лики богов открывают на любовь, Тёмные Лики порождают страх, но и то, и другое идёт нам во благо. Но есть Тьма Изначальная, и нам лучше не знать, что за чудовища обитают в её глубинах.
Из «Книги мудрецов Горной Рупии».


Ей и в голову не могло прийти, что Агор сможет выбраться из своего каменного ящика без посторонней помощи. Да и зачем ему это могло понадобиться? Пытаться куда-то тащиться в собственном теле, которое давно уже не годилось даже червям на корм, было глупо – смерть, давно подстерегающая одряхлевшего альва, не могла отпустить его дальше, чем на пару шагов от саркофага. Но он ушёл! Ушёл, не побеспокоив стражу, тенью просочившись сквозь запертые двери, и никто из людей, согнанных на стройку, выйдя ночью из барака по малой нужде, не столкнулся с зеленоглазым чудищем… И ещё невозможно было точно знать, когда совершился побег – ни сама Ойя, ни лорд несколько дней не заглядывали в каморку, где находились саркофаги. И был только один способ настигнуть беглеца – покинуть тело, с таким трудом отнятое у самки человека, стать призраком… Рабыня ещё сопротивлялась – временами где-то на краю сознания звучали её вопли, от которых начинала болеть голова. Головная боль – почти незнакомое ощущение… Оказалось, что человеческое тело острее чувствуют боль, но и удовольствия оно впитывает себя полнее, чем плоть голубокровых. Ойя не признавалась себе в одном: с каждым днём она всё больше привыкала к телу рабыни Тайли, и с каждым днём оно ей всё больше нравилось. И оставлять его наедине с бывшей хозяйкой было опасно – она могла и с башни броситься, только бы дух альвийки остался бездомным… Но и Агору нельзя было позволить сбежать – ещё не иссякла надежда уговорить или заставить его вселиться в тело сероглазого лорда, который с каждым днём становился всё настырнее и наглее, требуя открыть ему тайны истинной магии. Много хочет! Если он добьётся своего, Ойя Вианна станет ему не нужна, ей останется лишь доля рабыни для утех… Быть рабыней человека – что может быть унизительнее для той, перед кем склоняли головы даже владыки альвов!
Сероглазый должен уйти, уступить своё место Агору Вианни, этому ничтожеству, которое всю свою долгую и бестолковую жизнь бегало за ней, как собачонка, старалось предугадать любой её каприз, да и в гроб лёгло заживо, лишь бы остаться рядом с ней. Даже странно, что Агор в самый неподходящий момент начал своевольничать. И раньше нередко случалось, что он капризничал, но, в конце концов, всегда подчинялся её воле. И теперь он не посмел бы решиться на такое, будь она рядом. Но слушать его вечные стоны и причитания, малодушные призывы отправиться, как положено, Дорогой Ушедших – на это никого терпения не могло хватить. Одиночество было для него наказанием за слабость и строптивость, самой нестерпимой мукой, которую она могла ему устроить. И вот – он исчез… Покинул свою возлюбленную, к ногам которой когда-то скрадывал сокровища клана Вианни и головы соперников…
Ойя вышла из себя, даже не успев толком сообразить, что творит – желание настигнуть беглеца и праведный гнев овладели ей настолько, что притупилось чувство опасности. Теперь она подчинялась лишь холодной ярости, которая стекала на неё из чёрной бездны, заменяющей призракам небеса. Её бесплотная тень целый день носилась над холмами и равнинами Литта, пока не наткнулась на едва заметный петляющий след. Каждое заклинание оставляет неповторимый запах, и от петляющей линии доносился едва заметный аромат девятой песни Светлой Скрижали чародея Хатто. Той самой, которая внушала Ойе наибольшее отвращение – только слабаки и ничтожества могли прибегать к песне, которая освобождала от привязанностей и страстей, перечёркивала великие цели, становилась концом любого пути. Больше половины песен Светлой Скрижали начиналось со знака раскаянья, а значит, эту книгу великий чародей написал для слабаков, для таких, каким он сам стал, раскаявшись в том, что привёл альвов в мир людей… Другое дело – Тёмная Скрижаль! Там от каждого слова веет силой и бесстрашием, стальной волей и всесокрушающей яростью. Там нет места для раскаянья! Там нет места для страха! Владеющей премудростью Тёмной Скрижали никогда не свернёт с пути, не прекратит погони, не осквернит свои уста словами благодарности, а глаза – даже единственной слезой!
Теперь погоня обрела смысл, а мерзкий слащавый запах девятой песни становился всё сильнее и всё приторней. Ойя даже не удивилась, что след привёл её в то самое ущелье, где стояла гнусная крепость, у которую однажды не пустили ни её, ни Сероглазого. Но для призраков нет преград, и даже боевой купол, по нелепой воле случая оказавшийся в руках людей, теперь не остановит её…
На этом воспоминания обрывались. Потом было лишь тающее эхо властного шёпота, доносившегося из чёрной бездны, откуда на неё смотрели тысячи алчущих глаз, и боль во всём теле – запястья и лодыжки рабыни Тайли сдавливали кожаные ремни, а перед глазами маячил раскалённый докрасна железный прут.
– О-о-о-о… – слабый звук, который вырвался из её рта, мог быть и предсмертным стоном, и вздохом облегчения.
– Рано ещё стонать-то, – донёсся из полумрака участливый хрипловатый голос. – Я ещё не начал. Пугаю только…
Это был палач Трент – единственный, кто служил прежнему лорду и остался на службе при Сероглазом. В своё время, он, как будто почуял, что задумал Робин ди Литт, и, вовремя укрылся в подвале Чёрной башни, пропитанном магией вечной свежести. Тогда все, кто не успел покинуть замок и его окрестности, погибли, лишь он один остался цел и невредим, а потом, когда командор Геркус Бык появился в Литте с небольшим отрядом наёмников, упал перед ним на колени, слезливо повторяя, что работа у него непыльная, но не всякий на неё пойдёт, а для него это дело привычное – кожу со смутьянов сдирать, а чем власть дороже себя ценит, тем смутьянов больше…
– Заткнись, раб… – сказала она первое, что пришло в голову. Но сейчас ей удалось выдавить из себя лишь шёпот, приказ прозвучал даже не как просьба, а как мольба, но Трент неожиданно отступил и выронил прут.
– О, как! По-нашему, значит, заговорила. А всё прикидывалась, будто только щебетать умеешь…
– Что я делала? – Прежде чем на что-то решиться, надо было узнать, что творила здесь рабыня Тайли, став на время хозяйкой своего тела.
– Память отшибло?! – искренне удивился Трент. – А кто нашему господину кинжал под ключицу сунул. А? Только что пришлось одного знахаря из Горландии вздёрнуть за то, что не смог страдания Их Милости облегчить! Вам бы всё развлекаться, а мне – работа. Так что давай по быстрому признавайся, кто тебя надоумил, и с кем ты в сговоре. Тогда я тебя не очень больно припеку.
– Остановись, раб! А-а-а-а-а! – Боль пронзила её от шеи до поясницы, и запахло палёным мясом.
– Не нравится?! – удовлетворённо воскликнул Трент. – А мне тут что – до утра с тобой возиться? И жарко тут, и воняет, и спать охота, спасу нет. Хоть и сказали мне Их Милость, по возможности, не попортить тебе ничего, а придётся. Для начала на ногах тебе ногти выдерем – там не так заметно, а уж если не поможет, так я знаю, как и чем приложиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58