— …потом берешь его глубже в рот, аккуратно,., аккуратно… здесь нужен тонкий подход… это не соревнование, кто глубже засунет… продолжай работать языком… води им вокруг и вдоль члена… да, вот так лучше… лучч-шше…
— Ох, блядь, Чиззи, — вскрикиваю я, ощущая слабость в желудке, и смотрю вниз, на мерзкую рожу Чиззи, а он, стало быть, умудряется мне отсасывать, и при этом еще умудряется что-то втолковывать той девчонке, я, конечно, не против, когда у меня сосут, но уж меньше всего мне хотелось бы, чтобы это был этот псих ненормальный, и до меня, типа, только теперь доходит, что тут вообще происходит, и я резко вытаскиваю свой член…
Его глаза блестят, и он смотрит на меня, потом — вниз на пьяную телку, которая все еще продолжает сосать его член.
— Эй, ты чего? — говорит он мне. — Неужели не нравится?
— Просто я с кирпичей чуть не упал… с кирпичей… — бормочу я.
Но теперь я все вижу, типа, как через тонкую водяную пленку, а Чиззи резко хватает руками голову этой девицы:
— Теперь надо ускорить темп, пора сосать по-настоящему… понимаешь, сосать… СОСИ, ШЛЮХА ЕБАНАЯ! — И он яростно ебет ее рот, запихивая член прямо ей в глотку, и разражается комментариями по ходу дела: — И вот Чиззи выходит на финишную прямую, он дает тупой шлюхе хороший урок и вот Чиззи… ВООООААААААТТ!!!
Он крепко держит ее за рыжую гриву, толкая ее членом в лицо, потом отстраняется, а она давится спермой, задыхается, кашляет и вытирает рот. Он кивает ей.
— Поздравляю, вы только что закончили обучение в школе секса Чиззи.
Это было не правильно, брат, нет — нет — нет, я с трудом подхожу и встаю на колени рядом с этой девчонкой.
— Все в порядке, — говорю я, пытаясь ее успокоить. И вдруг она говорит:
— Вы двое, вы оба ублюдки. — И она вроде как начинает давить мне на пах, но меня это не возбуждает, так что я начинаю целовать ее в губы, приговаривая:
— Все хорошо, все хорошо. — И я снимаю с нее леггинсы и трусики. Тяну их вниз, чтобы освободить доступ к этой сухой кучке дерьма, типа, ну, коричневого мячика для гольфа, и потом лезу пальцами ей в пизду, и тут у меня встает. Я пытаюсь достать из кармана резинку и натянуть на член, но мне нужно… мне нужно… мне нужно… липкие, мерзко пахнущие шарики, типа загустевшие выделения из влагалища, остаются у меня на пальцах, и у меня сразу же опадает. Я слышу его, мудака Чиззи; хихикает и глумится, — а она типа ворчит на него, и я чувствую себя так, как будто я ни разу не здесь. Я типа все-таки ей вставляю, но надолго меня не хватает, потому что все это дерьмово, совсем не так, как я себе представлял, как я мог быть таким идиотом, что даже думал, что это будет, как было с Али, и я злюсь, брат, злюсь на себя самого, и она визжит, типа насмехается, и говорит:
— Ну, давай же! Еби сильнее! Это что, все, что ты можешь? — И я продолжаю пихать в нее свою штуку и худо-бедно кончаю…
Я выворачиваюсь и пытаюсь натянуть штаны, так и не сняв гондона. Теперь Чиззи навис над ней, он хватает ее и толкает лицом вниз, отхаркивает мокроту, а она говорит:
— Какого хуя… — Но он снова харкает прямо на ее измазанный дерьмом анус. У Чиззи положительная реакция, ну, в медицинском смысле, так что ему уже все равно, и он не заморачивается с гондоном. В общем, он энергично ебет ее в жопу и ни о чем не беспокоицца. Так вообще-то не делается, начинать надо медленно… как мы с Али, хотя мы с Али давно уже ничего не делаем… а она, эта деваха, стонет и плачет тихими слезами, похожая на выброшенного на берег жирного кита или тюленя, который просто не может добраться до воды.
Он кончает, вынимает из нее свой измазанный в говне член и вытирает его чистой частью ее белых леггинсов.
Она переворачивается, лицо у нее все красное, из носа сопли текут, и она кричит, натягивая леггинсы:
— Ты ебучий ублюдок!
— Заткнись, еб твою мать! — огрызается Чиззи, пихая се прямо в лицо. Раздается какой-то непонятный щелчок, и я весь напрягаюсь, несмотря на все таблы и выпивку, как будто это он меня ударил. Потом она издает тонкий такой и пронзительный визг, когда он дает ей пинка прямо в грудь.
Я наконец обретаю голос, потому что это, ну, хуево это, брат.
— Эй, ты полегче, Чиззи… — говорю я. — Это неправильно.
— Я скажу те, что правильно, а что неправильно, детка, — говорит он, показывая на деваху. Она сидит, тихо всхлипывает, потирает ушибленную грудь. — Грязные потаскушки, которым, блядь, необходимо помыться! Вот это неправильно, да. Так вот ей и помывка, нах!
И он ссыт ей на волосы, грязной и затхлой пивной мочой, брат. А она даже не двигается и вообще ничего такого, просто сидит на месте и плачет. Она такая трогательная и жалкая, даже как будто и не человек, а так, не пойми чего, и я типа думаю, уж не таким ли и я кажусь со стороны, когда я, ну, реально обдолбанный и все такое? Одинокий спортсмен, весь в белом, пробегает мимо нас, смотрит, потом быстренько разворачивается и убегает прочь, не сбиваясь с ритма. Слышно, как парни со стройки кричат друг на друга. Да, Чиззи — та еще скотина, все это знают. Любому, кто бы сделал то, что сделал он… но Чиззи в свое время постарался. Заплатил свои долги обществу и все такое. Но мне прямо стыдно становится, что я вот с ним вроде как вместе. Нашел, с кем затусоваться, бля.
Меня словно пыльным мешком прибило. Выходит, что и я тоже — мерзкий ублюдок и все такое. Вот только нету у меня злобы… ну, злорадства какого-то, чтобы совсем уже было по-скотски. Как и у большинства людей в этом мире, моя мерзостность — она такая, типа, пассивная, что-то вроде мерзостности по недомыслию, не из-за того, что я делаю, а из-за того, что я вообще ничего не делаю, потому что на самом деле мне на всех наплевать, чтобы вмешиваться во что-то, ну, кроме разве что тех людей, которых я хорошо знаю. Чиззи, ну, он опасный псих, чтобы с ним водиться, но он был моим товарищем в тюрьме, и он дал мне наводку на скачках, и это тоже считается… потому что я повезу Али и Энди в Диснейленд, и все у нас будет хорошо, и это все — только благодаря Чиззи.
Мы с Чиззи уходим, идем через парк к выходу на Эббей-хилл, и прямиком — в паб. Глупая телка сидит на месте, глотает сопли, и я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на нее на прощание, потому что она уже там, где я сам когда-нибудь буду, брат, я это знаю, однажды Али меня бросит, и это будет конец… на самом деле она уже меня бросила, так что, может быть, вот оно… но нет, потому что у меня есть деньги, и я опять веду себя с ней, как надо, и у меня есть моя книга о Лейте, и мы собираемся в Диснейленд, брат…
Заходим в паб, и я типа говорю Чиззи, что он неправильно себя вел, а он отвечает:
— Не надо жалеть этих придурков. Вот в чем твоя проблема, Урод. Ты слишком добр к дуракам. Типы вроде тебя считают, что если каждый будет любить всех, блядь, несчастненьких и убогих, то все в результате будет хорошо, но так не бывает. И знаешь почему, детка? — Его лицо в нескольких дюймах от моего, но я все равно различаю с трудом. — Знаешь почему? Потому что они позволяют ссать себе на голову, вот почему. Запомни мои слова.
Меня чуток отпустило, и в кармане — солидная пачка бабла. Но что-то в лице Чиззи меня нервирует. На самом деле это никак не связано с тем, что он сказал или сделал с той женщиной, или еще с чем-то. Просто мне очень не нравится эта его манера, когда он вроде бы поднимает брови и пристально смотрит на тебя, а потом откидывает голову назад. И я уже знаю, что сейчас будет. Да и он тоже знает.
Я чиста с размаху бью его в морду и думаю, что промахнулся, потому что я ничего не почувствовал, но потом вижу, как у него кровь хлещет из носа, и слышу крики вокруг нас.
Чиззи закрывает лицо руками, потом поднимается, он стоит на ногах и берет в руки стакан, и пиво проливается. Я тоже встаю и все такое, и он замахивается на меня, но — мимо, и бармен орет на нас. Чиззи бросает стакан, но бармен визжит:
— ПОШЛИ ВОООН!
И я направляюсь на улицу, но останавливаюсь и думаю; я не собираюсь выходить вместе с Чиззи, ни за что, брат, без мазы, так что я останавливаюсь перед дверью и пропускаю его вперед. Когда он выходит, я захлопываю за ним дверь паба и закрываю ее на замок. Чиззи пинает дверь, рвется обратно, но уже подошли два бармена, и они открывают дверь и кричат, чтобы он убирался отсюда на хуй. Чиззи пытается прорваться внутрь, но один из барменов хватает его, и Чиззи дает ему в морду. Этот парень и Чиззи лупят друг друга, а другой парень хватает меня и вышвыривает вон. И вот уже вроде как мы с Чиззи вместе против парней из паба, что, типа, легко для этих молодцов, потому что Чиззи пьяный, а я пьяный и обдолбанный в ноль, так что я сейчас не в состоянии нормально драться. В общем, мы еще пару минут помахались, а потом бармены ушли внутрь, а мы с Чиззи остались расплющенными на тротуаре.
Мы поднимаемся и идем вдоль по улице, на некотором расстоянии друг от друга, но при этом кричим и материм друг друга на чем свет стоит. Потом мы типа миримся и пытаемся продолжить пить. Нас не обслуживают ни в одном пабе, кроме этого вшивого крысятника, куда любого пускают, будь ты хоть псих ненормальный, пьяный в жопу, избитый и весь в крови. На каком-то этапе я типа отрубаюсь, а когда прихожу в себя, я понимаю, что Чиззи уже рядом нет. Я встаю, иду к выходу — это где-то на Эббей-хилл, только я толком не понимаю где.
— АЛИСОН! А-ЛИ-СООООН… — слышу я чей-то крик, а маленькие дети, что играют на улице, смотрят на меня, ну, настороженно, и я поскальзываюсь, и падаю вниз с нескольких ступенек, и поднимаюсь, держась за перила. Крик доносится снова, и только тут до меня доходит, что это кричу я сам.
Я иду, шатаясь, вниз к Роззи Плейс, минуя большие красные дома на пути к улице Пасхи, и продолжаю кричать, как будто у меня два мозга: один думает, а другой кричит.
Две девчонки в топах с эмблемой «Хибсов» проходят мимо, и одна из них говорит:
— Заткнись, ты, придурок.
— Я собираюсь в Диснейленд, — говорю я им.
— Я думаю, ты уже там, дружок, — отвечает мне кто-то из них.
46. Афера № 18749
Никки — просто богиня. Я наблюдал за ней; она знает, как играть людьми, как заставить их чувствовать себя особенными. Например, она не спрашивает тебя, хочешь ли ты курить, она говорит, «Может быть, вместе покурим?» Или: «А не выпить ли нам вина?» И вино всегда красное, никогда не белое. Это и отличает шикарную птичку от ужасной манчестерской смеси Файфа и Эссекса с их пошлым белым вином. «А не попить ли нам чаю? Я сейчас сделаю», или «Я бы хотела послушать „Биттлз“. Вместе с тобой. Норвежский лес. Это было бы су-упер», или «А почему бы нам обоим не переодеться во что-то новое?»
В нашей финансовой афере она продвигается лучше меня, а я уже, честно сказать, начинаю слегка беспокоиться. Прогресса пока не видно. Но съемки идут хорошо, хотя вчера я удостоился сомнительной чести снимать Мики Форрестера, которому Ванда делает минет в лифте на Мартелло Корт. Брайан Куллен, старый приятель из Лейта, работает охранником в самой высокой башне Эдинбурга, то есть в Мартелло Корт, я про нее говорю, а не про тощий член Мики. Тем не менее на так мы разделались с братом номер четыре.
В общем, я весь издергался из-за этой аферы, но, к счастью, мои молитвы были услышаны, и мне звонит Скрил.
— Все в порядке, мой мальчик, — говорит он, а я пытаюсь не чихнуть, чтобы не пропала даром большая дорожка кокаина, которую я только что втянул. В последнее время у меня перманентный насморк. Хрен чего в себе удержишь. Когда я продуваю свой клюв, на платке остается больше, чем попадает в легкие. Мой нос уже никуда не годится, мне нужна трубка.
— Скрил. Я только что о тебе думал, дружище. Говорил себе: Скрил, мой кореш из Глазго, вот это парень. Никогда меня не подводил. Есть какие-то новости, а?
— Чем ты там обдолбался, Псих?
— А что, это настолько заметно? — хихикаю я. — Кокаин это. Лучший кокс. Я, видишь ли, заодно с Сатаной в разрушительном, медленном и дорогом путешествии в ад.
— Ага-ага. В общем, так. Телку, которая тебе нужна, зовут Ширли Дункан. Это такая жирная маленькая цыпочка, живет с мамой в Гованхилл. Парня нет. Тихоня. Они с подружками регулярно выпивают по пятницам после работы в «Баре № 1». То есть сегодня она там будет.
Вот это, я понимаю, мужик.
— Давай встретимся в шесть у Сэмми Доуса.
— Заметано!
Я прихожу на станцию, одетый в куртку и слаксы от Армани и тонкий свитер от Роналда Мортсона. Ботинки — Гуччи. К сожалению, я не смог найти в шкафу достойной пары носок, так что пришлось надеть белые спортивные Адидасы, фактурой слегка напоминающие полотенце. В общем, до поезда мне еше надо успеть забежать в галантерейный магазин на Уэйверли и прикупить нормальные носки, иначе я просто с ума сойду.
Я покупаю пару тонких темно-синих носков и подумываю о том, что можно было бы сохранить Адидасы для Скрила, но он может неправильно меня понять. Уже на вокзале, перед тем как сесть в поезд, я проверяю сообщения на мобиле. Рентой сообщает, что он вернулся в Шотландию. У парня, похоже, тяжелый случай клинической паранойи. Даже не сказал мне, где остановился, наверное, боится, что я проболтаюсь кому-нибудь из коллег Франсуа. Но скоро я это выясню.
Я звоню в «Малмэйсон» в Глазго, рассуждая примерно так: если я поселюсь в дорогой гостинице, это придаст мне дополнительный стимул к действию.
Сойдя с поезда и добравшись до Сэмми, я сразу же вижу Скрила. Он стоит у барной стойки. Я вдруг понимаю, что мы с ним не виделись уже почти четыре года. Я стараюсь не вздрагивать, когда он представляет меня парочке присутствующих тут же уиджи, как Психа.
— Псих, он ваще мировой мужик.
Уиджи. Если отобрать у них ножи и научить их правилам личной гигиены, из них получаются прекрасные домашние питомцы. Однако Скрил — на коне, он проделал большую работу, так что прямо сейчас я готов проглотить обиду и позволить ему доиграть свою роль. Пусть потешит свое самолюбие, тем более что от меня не убудет, а он мне еще может понадобиться.
— Ну ладно, а где эта крошка? — Я понижаю голос и начинаю петь, как в том мультике, кажется, «Герман и Валерьянка». — Я настроен на любо-оф-фь…
— Я даже знать ничего не хочу об афере, которую ты собираешься тут провернуть, хитрый ты крендель, — улыбается Скрил, что значит, что он очень хочет узнать, в чем дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71