Он улыбается мне, и его зубы напоминают Бингэмский округ города, где все перестроено так, что уже и не узнать — с тех пор, как я был там в последний раз. Меня удивляет только, что Мики предпочел коронки натурального цвета, а не золотые фиксы. У него искусственный загар, к тому же он сбрил свои седеющие редкие волосы и теперь ходит лысый, как бильярдный шар. Его серебристо-голубой костюм вполне даже качественный. Только ботинки из дорогой кожи, но их явно не помешало бы почистить, и белые носки по типу вафельного полотенца — непременный рождественский подарок каждому психу от его мамочки, выдают в нем прежнего дружка Мерфи.
— Ну че, Саймон, как жизнь?
Я безмерно ему благодарен за то, что он назвал меня Саймоном, а не Психом, и отвечаю соответственно:
— Спасибо, Майкл, замечательно. — Я улыбаюсь его спутнице. — Это та самая очаровательная молодая леди, о которой ты мне рассказывал?
— Одна из, — ухмыляется он. — Ванда, это Пси… э-э, Саймон Уильямсон. Я тебе про него рассказывал, он только что вернулся из Лондона.
Цыпочка очень опрятная, тоненькая, прилизанная, темненькая, ну, латиноска, как сказал бы Кузен Доуд. Она в первой стадии героиновой зависимости, когда девочки выглядят просто супер, перед тем как уже окончательно развалиться. Потом ей придется идти работать в пип-шоу, чтобы догоняться, и продолжать вкалывать в поте лица, чтобы хватило на дозу, но очень скоро она поблекнет, и Мики или другой какой-нибудь пиздюк выкинет ее из сауны на улицу или в притон в лучшем случае. Ах, Леди Коммерция, великолепная старая дама, воистину исповедимы пути твои.
— Ты снимаешь кино? — якобы равнодушно спрашивает она, изображая то деланное и чуть брезгливое безразличие, с которым ко мне обращаются все вокруг с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать. В общем, выделывается по полной. Из себя меня корежит.
— Рад с тобой познакомиться, милочка, — улыбаюсь я, беру ее за руку и чмокаю в щечку.
В общем, вполне подойдет.
Так что мы с Мики быстренько договариваемся. Мне нравится эта цыпочка, Ванда. Хотя она полностью зависит от Мики и, стало быть, целиком в его власти, она не боится показывать ему свое презрение. От чего ему только приятнее укреплять эту зависимость. Ну, вроде как укрощение строптивой. У нее есть гордость, хотя героин высосет эту гордость еще до того, как подпортит ей внешность. И Мики это прекрасно знает.
В общем, мы договорились, и я возвращаюсь к Уроду и Доуду. Доуд как раз рассказывает Уроду о женщинах, причем достаточно громко.
— Единственное, что надо делать с женщинами, — это любить их, ну да, любить, — пьяно вещает он. — Эй, у тя там все в порядке, Саймон?
— В порядке, в порядке, Джордж, не волнуйся, — улыбаюсь я.
— Люби их, найди в себе силы и мужество их любить. Fortes Fortuna ajuvat… фортуна благоволит храбрым. Скажи, Саймон, я прав? Я прав?!
Урод пытается вклиниться в разговор, спасая меня от прискорбной необходимости отрывать рот и озвучивать восторженное согласие с этим идиотским утверждением.
— Да, но иногда это… как бы сказать…
Кузен Доуд обрывает его речь, взмахнув рукой и чуть не выбив кружку с пивом из руки какого-то парня. Я молча киваю ему, мол, извини.
— Никаких «но», никаких «иногда». Если они начинают жаловатца, дай им больше любви. Если они все еще жалуютца, дай им еще больше любви, — громогласно провозглашает он.
— Именно так, Джордж. Я твердо верю, что возможность мужчины давать любовь превосходит возможность женщины эту любовь принимать. Вот поэтому мы и правим миром, все очень просто. — Я стараюсь быть как можно лаконичнее.
Доуд смотрит на меня, открыв рот, его глаза медленно начинают закатываться, напоминая игровой автомат, который вот-вот выдаст джек-пот.
— Урод, ты знаешь, что этот чувак просто гений, бля! Кузен Доуд — типичный Уиджи: очень быстро надирается и начинает гнуть пальцы уже после пары кружек. А потом, вместо того чтобы тихо-мирно отрубиться, он пребывает в этом мудацком состоянии целую вечность, бля, капает всем окружающим на мозги, повторяя одну и ту же назойливую херню, но с каждой минутой пафоса в этой херне становится все больше и больше.
— Спасибо, Джордж, — говорю я. — Только я вот что хочу сказать, я уже сыт по горло всеми этими барами. Понимаешь, тут тусуется одна деревенщина, а все эти дикарские пляски совершенно не по мне. — Я киваю на Форрестера. — Вот с ним, к примеру, мне в одном помещении находиться не хочется совершенно. Давайте свалим отсюда, пойдем куда-нибудь еще.
— Точно! — орет Доуд. — Поехали все ко мне! У меня есть одна охуительная кассета, ты просто обязан это послушать. Знакомые ребятки сколотили группу — круче них нет никого. Они лучшие, это я тебе говорю.
— Вот и славно. — Я улыбаюсь во все свои тридцать два зуба. — Ничего, если я позвоню кое-кому, чтобы они тоже с нами потусились, скажем так, разбавили нашу сугубо мужскую компанию? — Я просто трясу перед ним красной тряпкой.
— Ничего?! Да это вообще заебись! Какой чел! Нет, ну какой чел! — орет Доуд, так что его слышат все, кто есть в баре, а мне от стыда хочется сквозь землю провалиться. Я глубоко убежден, что хорошее отношение со стороны тупого урода куда опаснее, чем порицание со стороны интеллигентных людей.
Мы идем к выходу, я веду все компанию за собой и с крейсерской скоростью проталкиваюсь сквозь толпу, остановившись лишь раз — для того чтобы улыбнуться девочке в зеленом костюмчике, у нее симпатичная мордашка, но вот идиотская химическая завивка портит все впечатление или это просто парикмахер слажал, я не знаю. Еще одна непреднамеренная задержка случается, когда я прохожу мимо двух разъевшихся баб, которым уже хорошо за тридцать, они похерили диету и решили, что теперь их жизнь будет складываться исключительно из водки, «Ред Булл» и вкусной жрачки. Потом я обхожу компанию ребят с бегающими глазами и золотыми зубами на все две челюсти, которые пытаются пробиться в бар.
Доуд все еще поет мне дифирамбы, и мы наконец вываливаемся на улицу. Меня трясет. Но это не из-за холода и даже не из-за наркоты. Просто я ощущаю всю высоту, глубину и широту своего обмана, и еще меня пробирают мурашки от похвал Кузена Доуда. Нет, блядь, все-таки хорошо жить.
35. Пин-деньги
Приходим, значит, в берлогу Доуда, прихватив с собой выпивку. Псих купил батл абсента и все такое, хотя это, кажется, перебор, ведь ужратца-то надо одному Доуду, а не всем нам. Псих с отсутствующим видом пялитца на фотографию Ханов на стене, а я падаю на большой кожаный диван. В ногах правды нет, это точно.
Кузен Доуд, кажетца, безумно доволен, что должны подгрести девчонки, с которыми можно будет задарма поебатца, и, если быть откровенным, брат, это было бы очень неплохо. Но я думаю, Псих сказал про девчонок только для того, чтобы попасть сюда, к Доуду.
Но я не говорю об этом Кузену, потому что ни один чел с Западного побережья не захотел бы услышать такое.
— Ну и где твои девочки, Саймон, они нам как вообще, дадут?
— Бля буду, — кивает Псих. — Просто отличные девочки. Они снимаются в порнухе, — мурлычет этот самый психованный из всех психов, а Доуд закатывает глаза и причмокивает губами.
Потом Псих кивает мне, шевелит рукой около рта, типа «пизди, не останавливайся», и наполняет стаканы абсентом.
— Ну это, — начинаю я, пытаясь сменить тему, — а расскажи, Доуд, как ты стал Кузеном Доудом? — Я вижу, как Псих закидывает Доуду в стакан GHB. Честно сказать, брат, мне это не слишком нравитца. Говорят, если переборщить с этим дерьмом, сердце может не выдержать, так-то вот. Но Псих вроде как знает, что делает, вроде как прикидывает на глазок дозняк. Доуд безмерно счастлив, что у него появился благодарный слушатель в моем лице.
— Ну, тут вот какое дело: есть у меня приятель, в Глеска, его зовут Бобби, и этот чел всех подряд называет кузенами, — в этот момент Псих вручает ему стакан, — понимаешь, у парня такой прибабах, еще с тех пор, как мы совсем мелкими были и жили в Драме, — говорит он, делая глоток. — А потом мы нашли компашку, стали с ними тусоватца, а они, ясно дело, были не в курсе, просто слышали, что этот чел меня постоянно кузеном называет… ну и типа прицепилось… — Он делает еще глоток.
Скоро Доуд начинает клевать носом, он даже не замечает, что Псих вырубил пленку с записью его приятелей и поставил вместо них «Chemical Brothers».
— Порнушка, — бурчит он, падает на диван, и его вырубает.
Мы с Психом тут же начинаем шаритца у него по карманам, хотя я как-то себя неуютно чувствую, ведь этот Доуд оказался почти нормальным и совсем даже не злобным мудаком. Но какая кому на хер разница, этот старый ворюга продолжает шаритца по карманам, а я пытаюсь ему што-то впарить, на что Псих отвечает мне:
— Ты чего, охуел совсем, положи на место, — и кивает на пачку бабла, которую я вытащил у Доуда из кармана.
И он прав, брат, я просто пожадничал, подумал, что парень не хватитца, если из этой огромной кучи бабла пропадет пара бумажек. Но я знаю, што нужно Психу, кредитка Клайдсдейла, и в конце концов мы ее находим.
Мы спускаемся к банкомату в 11.57 вечера, вставляем карточку и вводим пин-код, причем как-то не удивляемся, ни разу не удивляемся, когда код подходит, и мы получаем из банкомата 500 фунтов. Потом повторяем эту процедуру в 12.01.
— Уиджи, — хихикает Псих, а потом ласково так добавляет: — Педрилы хреновы.
— Да, круто у нас получилось, — говорю я ему.
— Тут ты прав, — говорит Псих и вручает мне примерно половину пачки денег, правда, предварительно отложив пару купюр. — Никаких наебок, брат. Просто маленький подарок для одной миссис, ага.
— А, ну да, конечно, — говорю я. Он даже вроде как мне рассказывает, на что потратит эти бабки, брат, и это не просто пиздеж. Мне хорошо, как будто вернулись те старые времена, когда мы с Психом то и дело чего-нибудь да мутили, и мы тогда были лучшими, брат. Мы были лучшими. Может, мы были не так хороши, как некоторые из тех, кого я знаю сейчас, но это не важно. Мне только как-то хреново и неудобно перед Кузеном Доудом, потому что он вроде как и ничего даже чел, но дело сделано, чего уж теперь. Да и нечего было выделываться — пальцы гнуть, правильно? Если ты корчишь из себя богатенького и крутого, всегда найдется кто-то, кто поможет тебе стать беднее. Наверное, Психу это бы не понравилось, но я себе сейчас напоминаю Франко!
Мы возвращаемся в квартиру Доуда, засовываем кредитку обратно в бумажник, а бумажник — обратно ему в карман. Псих делает черный кофе и остужает его, а потом заставляет Доуда выпить. Кофеин возвращает его к жизни, только у него ноги начинают дергатца, он задевает кофейный столик и проливает что-то из бухла.
— Спокойно, парень, спокойно!
— Ты отрубился малехо, Доуд, — смеется Псих, а наш любимый мальчик Уиджи потихонечку охреневает, садится на диване и дико вращает глазами.
— А, ну да, — говорит Доуд, приходя в себя. — Этот абсент — убойная штука, по ходу дела, — стонет он и смотрит на каминные часы. — Бля, tempus fugit, однозначно.
— Вот так всегда бывает, — говорит Felinus Vomitus, это моя новая латиносская кликуха для Психа. — Трепаться все горазды, а как доходит до дела, куда им тягаться с парнями из Лейта.
Доуд встает и тащитца к выходу, он явно обижен до глубины души.
— Хотите посмотреть, как бухают? Я покажу вам, как надо бухать!
Мы с Психом переглядываемся, очень надеясь, что Доуд окончательно отрубитца до того, как у него кончатся бабки.
36. Афера № 18743
Лязг тяжелых алюминиевых бочек, упавших на каменный пол. Громкие вопли грузчиков, которые привезли выпивку, они катят еще одну бочку вниз по деревянному настилу, парень внизу не дает ей упасть, ловит и ставит на пол. Но эти звуки, эти громкие голоса!
Голова просто раскалывается, бля. Я с ужасом вспоминаю, что сегодня вечером мне еще предстоит поход к матери, на семейный ужин. Даже не знаю, что будет бесить меня больше, ее снисходительная забота или безразличие моего старика — безразличие на грани полноценной враждебности. Я помню одно Рождество, давным-давно, много лет назад, когда он затащил меня в кухню и прошептал мне с пьяным злорадством: «Я знаю, в какие игры ты тут играешь, пидор поганый». Что я такого сделал, что он на меня накинулся? Позже я понял, что никакой особой причины для этого не было, просто он так сублимировал свою ненависть к себе, именно поэтому он и сказал, что понимает меня, потому что он сам такой же. Есть только одно существенное различие, о котором он Не подумал: он — неудачник, а я — нет.
Башка скоро просто лопнет. Это вчерашнее шоу: чего только не сделаешь ради пяти сотен наличными. И все-таки денежки этого Уиджи мы сняли. Разумеется, мистер Мерфи безумно счастлив, что ему тоже досталась часть наших совсем даже нетрудовых доходов, но для меня все это мероприятие было простой пробой пера.
Урод, может быть, и ничего, но исключительно для дешевых разводов, скажем так, для домашнего чемпионата, но это еще не значит, что его можно выставлять на европейские соревнования. Алекс?
Каждому свое, Саймон. Я бы лично предпочел взять в дело Рентона — нашего европейца. Да, он слишком азартный игрок, и разок он нас кинул, но иногда приходится рисковать и на таком Уровне. Алекс Фергюссон доказал это в истории с Эриком Кантона, А вот Мерфи на такой глубине просто не выплывет, это мое твердое убеждение. Мне больше нравится эта девочка, Николя Фуллер-Смит.
Не могу с тобой не согласиться, Алекс. Талант видно сразу.
Это похмелье меня доконает, меня аж трясет, когда наши пивные парни начинают горланить какие-то залихватские песни. А тут еще Мораг на меня орет:
— Ты бы все-таки нам помог, а?!
Не такую жизнь я себе представлял. Я собираюсь с силами, ташу наверх один ящик, потом второй и начинаю планомерно рассовывать бутылки по холодильникам в баре. После этого я решаю дать нервам отдых, иду к себе в офис, сажусь и закуриваю. Слезть с наркоты проще, чем бросить курить, честное слово. Приходит почта, хорошие новости в виде письма из офиса начальника полиции!
Полиция Лейта
Мы служим обществу
Уважаемый мистер Уильямсон.
Re : Бизнесмены Лейта против наркотиков
Большое спасибо за ваше письмо, датированное 4-м числом сего месяца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71