Лучше он как-нибудь сам осторожно распутает провода, вызволит пострадавшую и попробует оказать помощь. А когда удостоверится, что с ней все более или менее в порядке, то побежит в замок.
Он вылез из кабины, подобрал свой рюкзак и вернулся обратно, пробираясь сквозь многочисленные провода. Встал на колени и стал осторожно снимать с раненой комбинезон. Тут он заметил среди разбитых приборов аптечку первой помощи и протянул было руку, чтобы достать коробочку, как вдруг ему в подбородок уперся ствол бластера.
Джин перевел взгляд на лицо девушки. Глаза её сверкали от ярости, и она что-то сердито произнесла на языке, похожем на смесь немецкого с латынью, с примесью острых испанских словечек. Джин молчал, и летчица заговорила снова, видимо приказывая что-то сделать.
— Извини, — пробормотал он наконец. — Я ни слова не понял из того, что ты сказала.
Раненая хотела что-то ответить, но тут веки её затрепетали, бластер упал на пол, голова поникла, и она, потеряла сознание.
Джин осторожно извлек оружие из рук девушки, осмотрел его и со вздохом облегчения откинул в сторону. «Да, бластер что надо, похоже лазерный», — подумал он.
Он вытащил нож, готовясь разрезать клубок проводов. Это оказалось непросто, шланги приходилось пилить, ремни же были сделаны из ещё более прочного материала, но в конце концов пленницу удалось высвободить.
Он уложил раненую на пол и выпрямился, чтоб перевести дух. Теперь главное — предотвратить утечку горючего. В голове мелькали ужасные картины того, что может произойти, начнись в кабине пожар.
Все-таки надо попробовать вытащить девушку. Она могла двигаться, значит, спинной мозг не поврежден; можно надеяться, что и позвоночник цел.
Он вдруг понял, что пострадавшей не хватает воздуха, и решил стянуть с неё шлем. На воротнике обнаружились зажимы, он отстегнул их и начал вращать шлем по часовой стрелке, но ничего не получалось. Тогда он попытался покрутить в противоположную сторону, шлем поддался, и Джин легко снял его.
Свежий воздух привел раненую в чувство. Она пробормотала что-то и попыталась встать.
— Ты можешь идти?
Она проворчала что-то в ответ.
— Давай помогу.
Он поднял её, и оба с трудом выбрались из самолета. Девушка бессильно опустилась на землю и сидела так, понурив голову.
Ему хотелось что-нибудь для неё сделать. Он не был волшебником, как Линда или другие Гости замка, но мог вспомнить какое-нибудь заклинание. Даже прожившие в Опасном не так уж долго, овладевали азами магии. А Линда к тому же обучила его приему, который мог сработать и сейчас. Коротенькое заклинание призывало на помощь языки всех вселенных, и Джин часто прибегал к нему, исследуя обитаемые миры. Порой оно срабатывало, порой нет, но никогда не мешает попробовать.
Он поднял правую руку, указательным пальцем нарисовал в воздухе круг, а над кругом крест и произнес короткое слово.
Потом повернулся к девушке.
— Как ты себя чувствуешь?
Она подняла голову, удивленно и подозрительно посмотрела на него.
— Ты знаешь язык вселенной. Но ты ведь чужеземец.
— Просто я использую… специальный прибор.
— Имплантант?
Он кивнул.
— А ты не очень похож на чужеземца. Ты странный. Откуда ты?
— Я прибыл из мира, которого ты наверняка не знаешь.
— А здесь ты что делаешь? Эта планета охраняется. Должна предупредить тебя, что Нарушители идут за мной по пятам. Я пыталась запутать следы, но они скоро обнаружат фазофотонный след корабля. У них очень совершенная техника. Если они найдут тебя со мной, то убьют.
— А с тобой что будет? — спросил он.
— Меня будут пытать, — она глубоко вздохнула и сильно закашлялась. Затем оглядела Джина с ног до головы: — Кто ты?
— Меня зовут Джин. Если тебе нужна медицинская помощь, я могу найти врача.
— Где? — Она казалась озадаченной. — Кто-то ещё из ваших здесь?
— Это трудно объяснить. Но я действительно могу помочь тебе.
— Все в порядке, — твердо сказала она. — Когда Нарушители атаковали, меня задело, и… — она прикоснулась к тому месту, где комбинезон был разорван, — небольшое кровотечение, но все уже прошло. Внутренних повреждений нет. В общем, ничего серьезного.
— Надо, чтобы кто-нибудь осмотрел рану, — настаивал Джин.
— Ты ещё не сказал мне, кто ты и что здесь делаешь, — резко заметила она. — Пират? А может, ты из военных?
— Что-то вроде того, — ответил Джин. — Я…
Его голос утонул в страшном гуле. По небу летели какие-то блестящие штуковины, оставляя за собой тонкие следы. Теперь Джин был уверен, что аппарат девушки — это космический корабль или, по крайней мере, спасательная капсула и эти три появившиеся аппарата тоже из космоса.
— Это они, — произнесла девушка. В голосе её не звучало никаких эмоций, будто смерть и опасность были обычным делом её жизни. Она повернулась к Джину и улыбнулась. — Принеси, пожалуйста, мой бластер.
Джин нырнул в космический корабль, достал оружие и свой рюкзак и отдал бластер девушке. Взяв его, она щелкнула каким-то рычажком на рукоятке и протянула обратно Джину.
— Держи.
— Зачем он мне?
— Пожалуйста, застрели меня!
Равнина
Он все шел и шел.
Над головой — темная бездна. Под ногами — непонятная твердь, не похожая ни на камень, ни на землю. Что-то вроде сверхпрочного линолеума.
На горизонте мерцал тусклый зеленоватый свет. Казалось, что источник света не только не становится ближе, а, наоборот, отдаляется. Вокруг расстилалась голая равнина. Ни скал, ни ручьев. Никаких геологических образований. Абсолютно ровная и бесконечная поверхность, и ни единой тени.
Он не знал, кто он. Вернее, он подозревал, что знал, только в данный момент эта информация не была ему доступна. Просто он забыл. На какое-то время. Но был уверен, что часть его мозга все ещё хранит эту информацию.
Это успокаивало. Иначе все утратило бы смысл. Он продолжал убеждать себя, что потеря памяти — лишь временный недуг, что память вернется и он снова сможет произнести свое имя. Так бывает. Важна сама уверенность в том, что имя у него есть.
Имя очень важно для человека, ведь оно дарует ему личность, индивидуальность, а личность — это незыблемая ценность. Здесь, на равнине, как раз этого-то и не хватает. Здесь любой предмет, по сути, не является самим собой: с одной стороны, он есть, а с другой стороны, его нет. Есть только равнина.
И он есть, разумеется. Уже утешение. Собственное существование успокаивало. И все же без имени даже существование становилось условным. Дискретным. Зависящим от…
Он не знал, от чего…
Шагал он совершенно беззвучно. Когда ноги касались земли, чувствовалась каждая косточка стопы. Он обладал весом, массой, энергией (в конце концов, он ведь двигался), инерцией — иными словами, всеми свойствами, присущими физическим телам. Также он имел форму и цвет, хотя определить цвет было трудно из-за отсутствия освещения. Вот и все, что он знал о себе.
Ему нравилось идти. Это было его целью. Ему необходима была цель. Ничего другого не оставалось — просто идти без определенного направления, передвигать ноги, перемещать свой вес, балансировать и снова перемещаться в пространстве и балансировать. Без определенного направления, поскольку все направления были одинаковы. Он просто шел.
Не было направления, не было места назначения. Равнина бесконечна, бесконечен и путь. Он мог бы идти целую вечность, потому что ему нравилось идти, просто куда-то двигаться. Но время от времени можно останавливаться и отдыхать.
Он остановился и повернулся. Горизонт оставался на том же расстоянии, что и прежде. И так, наверное, будет всегда: одна и та же тусклая, сероватая, резко очерченная полоска горизонта. Чем-то странная. И недостижимая…
Он посмотрел вниз. Пол или почва, нечто твердое, бесцветное, темное. Серое, точнее темно-серое. Какое-то вещество, твердое, холодное. Какое твердое и холодное место…
Он потянул носом воздух, но никаких запахов не почувствовал. Ему казалось, что он обладает способностью что-то ощущать, но лишь отчасти. Он мог видеть, но не мог слышать и не чувствовал запаха. Возможно, здесь просто нечего слушать и нет запахов? Но все это не важно. Какая разница?
Он пошел дальше. Интересно, дышит ли он? Ему казалось, что нет. Не ощущалось ни малейшего колыхания воздуха, не говоря уже о ветре. Он попытался дышать, и ему это удалось. Однако требуется ли ему вообще дышать, впускать воздух в легкие? И вообще, есть ли у него легкие? Нужны ли они ему?
Он не знал. Он многого не знал. Нет, не так. Он многое забыл. Ведь человек не может вот так вдруг прекратить знать, кто он и что он. А забыть может.
Он снова остановился. Что-то послышалось?
Осмотрелся вокруг. Ничего.
И слышно ничего не было. Он пошел дальше.
Где он находился, прежде чем попасть сюда? Ответа не было. Чем он занимался, до того как очутился в этом месте? Ответа нет.
Он задумался о времени и пришел к выводу, что здесь времени не существует. А вот он был здесь всегда.
Нет! Что-то в нем самом мешало в это верить. Он не всегда был здесь. Следовательно, когда-то его пребывание в этом месте началось. Когда, он определить не мог, но точка отсчета, несомненно, имела место. И время здесь было. Просто невозможно было определить его ход.
И снова ему послышался голос, который произнес… Он остановился и стал напряженно вслушиваться. Ему казалось, он слышит свое имя. Где-то далеко-далеко…
Имя? Но он ведь не знает своего имени!
Как бы ему хотелось снова обрести имя! Возможно, если он услышит его звучание ясно и отчетливо, то узнает. Но сейчас он ничего не слышал и вообще сомневался, что здесь можно хоть что-нибудь услышать. Просто он так жаждал вспомнить свое имя, что ему причудилось…
Снова он зашагал, сохраняя прежний темп, быстро и целенаправленно. Без направления и без места назначения.
Интересно, что же это за мир такой, где всего так мало? Темнота, некая твердая поверхность под ногами и немного света. Он сам. И все. Что же это за вселенная? Как она существует?
Кто бы мог мечтать о таком месте? Ведь здесь нет ничего, о чем можно было бы мечтать. Все это напоминало кошмарный сон в лихорадке (он едва ли помнил, что такое лихорадка). Но чья лихорадка? Чей сон?
Его. Это был его сон. Ему снился сон. Но это не было похоже на сон. Все-таки скорее реальность (он точно не помнил, что такое сон). Но это все же сон.
В голове у него был полный туман. Это он знал. Лучше не задумываться, чтобы окончательно не запутаться. Достаточно просто идти, двигаться. Даже если двигаться в неизвестном направлении по бесконечной равнине.
Он вернулся к вопросу, что же делал, прежде чем попасть сюда. Что-то же он должен был делать. У него была жизнь, в этом он был уверен.
Жизнь — странная вещь. Нечто существующее, интересное и безгранично разное. Текучее. Совсем не похожее на это место, однообразное и устоявшееся. Нет, жизнь совсем не такая. Жизнь — это перемены, постоянные перемены. А здесь перемен нет. Жизнь — это движение с целью, задачей, мотивом. А в данных обстоятельствах не присутствует ни одно из этих понятий. Жизнь… это намного, намного больше того, что он видит перед собой. Однако этим и ограничивались его знания о жизни. Больше он ничего не помнил. Единственное, что он точно знал, — что жизнь отличается от того существования, которое он вел здесь.
Когда же с ним произошел этот переход из жизни в существование? И в чем причина?
Слишком много вопросов и слишком мало возможностей на них ответить. Приходится сказать себе в очередной раз, что лучше всего ни о чем не задумываться.
Но ему необходимо думать. Думать — это его сущность.
О! А в самом деле, он все же Кое-что знал о себе. Он был мыслителем. Он мыслил. Он все время думал, его разум напряженно работал подобно механизму с крутящимися шестеренками и вертящимися колесиками.
Он продолжал идти. Ему хотелось идти. Он будет идти и идти, так как движение является единственной его функцией в этом мире. Необходимая и достаточная причина для существования.
Горизонт далеко, все так же далеко, как и раньше. И так будет всегда. Он будет идти целую вечность. Над ним — темная бездна. Он окружен бесконечной лентой призрачного света, а горизонт ограничивает беспредельность этого мира.
И этого достаточно.
Море
Установилась тихая, безветренная погода. На море стоял полный штиль, небо заволокла туманная дымка. Неподходящий день для выхода в море. Легкий ветерок едва шевелил парус. Рябь на воде просто несерьезная, и Трент сдался. Был брошен якорь, без особой на то необходимости, и яхта «Прямо в цель!» неподвижно застыла на воде.
Трент загорел, как настоящий моряк, кожа приобрела бронзовый оттенок, соломенные волосы выгорели и стали золотисто-белыми. Солнце и ветер огрубили кожу, мягкие женственные черты лица заострились, стали мужественнее, тверже.
За время пребывания в этом мире он не раз выходил в море. Это мир Шейлы, его жены, могущественной чародейки. Сейчас рыжеволосая красавица Шейла голышом принимала солнечную ванну, растянувшись на палубе.
Трент загляделся на изящные очертания её попки, восхищаясь совершенной геометрической формой двух полусфер. Он обожал Шейлу: её длинные ноги, упругие бедра, натренированные икры, изящные изгибы ступней и особенно три коричневые родинки на её спине.
— Ты так сгоришь, — заметил он.
— Я намазалась классным солнцезащитным кремом.
— Все равно сгоришь. Тебе хватает и пяти минут на солнце, чтобы стать похожей на вареного рака.
Нахмурившись, Шейла перевернулась и села.
— Неужели это все-таки правда? Что рыжеволосые никогда не загорают, черт бы их побрал, — и она провела рукой по плечу. — Терпеть не могу свою кожу.
— Не говори так.
— Моя кожа — что хочу, то и говорю.
— А мне нравится.
Она засмеялась.
— Подойди и поцелуй меня, моряк.
Он подчинился.
Шейла легонько укусила его за нос.
— Ты такой аппетитный, что так и хочется тебя съесть.
— Звучит заманчиво.
— Мне нравится, как ты выглядишь. Настоящий морской волк.
— А как тебе мой кливер?
— Что такое кливер?
Трент улыбнулся и показал.
— О! И он тоже!
— Ты у меня настоящая мореплавательница.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19