Это был самый настоящий, не придуманный, не нарисованный дракон, и у Каэтаны защипало глаза. В этот момент где-то в тишине ее памяти, там, где уже никто не мог его потревожить, тонкий голос альва произнес: «Я, знаете ли, всю жизнь мечтаю увидеть дракона. Да, видно, не суждено. А ведь какая красота должна быть».
– Красота, Воршуд, – негромко сказала Каэ. – Неописуемая красота.
Дракон описал широкий полукруг над полем боя, вытянул мощную шею и зарычал на атакующих зверей. Те при его появлении сбились в плотную кучу. Все они скулили и повизгивали от дикого ужаса, а дракон развернулся в воздухе и понесся на них воплощением их звериных кошмаров. Они уже не обращали внимания на яростный рев Кодеша. Сын их истинного владыки, их повелитель явил подданным свой грозный лик, и они бежали в страхе, боясь попасться ему на глаза.
Кодеш стоял перед драконом – маленький, жалкий бог, бессильно угрожающий ему своими рогами. Дракон опустился перед ним на землю невероятной громадой, наклонил голову, и желтый вертикальный зрачок уставился прямо на Лесного бога. Тот бросился на дракона в отчаянном приступе гнева, смешанного с бессилием, но монстр вяло двинул головой, раскрылась огромная пасть, блеснули в солнечном свете кривые сабли клыков, и изломанное тело бога, обливаясь кровью, упало на траву.
Отчаянный вопль души, изгнанной из тела, оповестил сражающихся на равнине, что повержен первый бог. Это придало силы армии сангасоев и окончательно обескуражило их противника.
Огромный дракон яростно хлестал хвостом, сметая с равнины воинов Арескои. При виде древнего чудовища стали немедленно отступать и змееголовые джаты.
– Это в их змеиной крови. Всякий змей боится дракона. Дети Авраги Могоя трепещут перед сыном Ажи-Дахака.
– Это сын Ажи-Дахака? – с восторгом глядя на дракона, спросила Каэ.
– Да. Это сам великий Аджахак. Ты слыхала о. нем?
– Только легенды, мудрый жрец.
– Тогда смотри на ожившую легенду...
Сражение постепенно захлебывалось кровью нападающих и умирало в разных концах равнины. Внезапно исчезли из виду белые доспехи Джоу Лахатала. Змеебог разумно удалился, не дожидаясь конца битвы.
Смятое тело Кодеша бессильно лежало у лап Аджа-хака, а к гигантскому зверю рвался охваченный яростью Арескои – воин в шлеме из черепа дракона. Их схватка казалась неизбежной, но врагов разделили воины Траэ-таоны. Одни окружили Аджахака плотной стеной, другие теснили Арескои прочь от дракона. Аджахак ревел, пытаясь добраться до врага. Седой же конь Бога Войны отчаянно ржал, вставая на дыбы и порываясь к бегству. И наконец, устав сражаться с ним, зеленоглазый бог отпустил поводья. Конь птицей перелетел через гору трупов, пустился прочь бешеным галопом по равнине и исчез из виду.
В ослепительной вспышке пламени удалился с поля боя огненный Шуллат, призывая на головы сангасоев все известные ему проклятия.
Внезапно сотряслась земля – это дракон тяжелой поступью двинулся на безглазого Владыку Подземного Царства. Но Баал-Хаддад не стал дожидаться нападения грозного противника. Он медленно повернул голову сначала направо, потом налево, словно всматривался отсутствующими глазами в нечто видимое ему одному.
Затем ударил трезубцем о землю и провалился в нее как раз в тот самый момент, когда клыки Аджахака щелкнули в нескольких дюймах от его головы.
Завороженная картинами этой великой битвы, Каэтана не сразу заметила, что к ним приближается усталый человек в черных доспехах и с мечом в руке. Его ярко-желтые глаза с вертикальными зрачками смотрели прямо на нее. Она еще успела подивиться тому, что король и старый жрец одновременно сдвинули Коней, преграждая ему путь, но всадник в черных доспехах не обратил на них ни малейшего внимания. Он буквально тенью просочился между ними и остановился прямо перед Каэтаной.
– Я уже убил тебя, – проговорил он едва слышно. – Я забрал всех, кто питал тебя любовью, верой, дружбой. И ты уже мертва. Идем со мной, не стоит теперь сопротивляться.
Каэтана почувствовала, как в груди зашевелился ледяной комочек. Он стал разрастаться, увеличиваться в размерах, смертельным холодом сковывая ее члены. Ее огромная усталость превратилась в усталость смертель-й ную, и ей невыразимо захотелось закрыть глаза навсегда.
Но невероятным усилием воли она заставила себя разлепить ставшие свинцовыми веки и, едва шевеля немеющими губами, сказала:
– Прочь с дороги, глупец. Я многократно жива, и эту жизнь тебе у меня не отнять. Ты невластен надо мной.
Бешеным огнем вспыхнули глаза га-Мавета, но тут же погасли. Он исчез, и Каэтана подумала, что сходит с ума. Не было этого разговора, не было искаженного безумной болью лица Бога Смерти – не было ничего..
Когда ей удалось стряхнуть с глаз туманную пелену, все было уже закончено. Воины Ингатейи Сангасойиг опять построились ровными рядами, но почему-то никуда с поля битвы не двигались. Они стояли прямо и торжественно, как на параде, и откуда-то сверху поплыла тихая и печальная музыка.
Каэтана хотела было повернуться к жрецу или правителю и спросить, что это за странный обычай, но не успела.
Страшная пульсирующая боль застучала в висках Каэтаны – ее душа наполнилась безмолвными криками уходящих в небытие душ. Это только со стороны .казалось, что мертвые молчат. На самом деле их души. стонали :и метались, не желая покидать тела.
– Что это? – жалобно простонала Каэ, держась рукой за сердце, готовое выпрыгнуть из груди, ставшей пеклом.
– Ничто не дается богами просто так, – сказал жрец. – За все приходится платить положенную цену. Цена победы в таком сражении – это жизнь сотен и тысяч воинов. Они погибли на бранном поле, но Инта-гейя Сангасойя милостива к своим детям – они не отдают свою жизнь тем богам, что погубили их. Ни одной души не унес с собой безглазый, ни одной душой не завладел Малах га-Мавет. Интагейя Сангасойя принимает своих воинов к себе.
– Это хорошая смерть, Ищущая, – вставил Тхагаледжа. И, увидев, как слезы струятся по бледному лицу маленькой всадницы, добавил: – Мы победили. Так что они погибли не зря.
Шар боли разросся до невыносимых размеров и разорвался на огненные осколки. Мир; померк перед глазами Каэтаны. И откуда-то издалека донесся голос Бордонкая:
– Славная, однако, была битва...
Все в этом месте казалось Каэтане смутно знакомым. И трудно было решить – не то ей когда-то снились сны, больше похожие на воспоминания, не то воспоминания ее были похожи на цветной, ускользающий из памяти сон.
Она шагала по тенистым аллеям храмового парка в сопровождении Нингишзиды и вела с ним долгую неспешную беседу. Старый жрец уделял ей все. свое внимание с тех пор, как она объявилась в Сонандане, и это само по себе было странно.
Каэтана растерянно осматривалась – ей все время казалось, что она вернулась домой, хотя и понимала, что это совершенно невозможно.
Когда они проходили по лиственной роще, огромный дуб ласково положил ей на плечо зеленую ветку, которая прошелестела: «Кахатанна». Каэ вздрогнула и потрясла головой, чтобы отогнать наваждение. :
– Тебе плохо? – участливо осведомился жрец. С – Нет, мудрый. Просто я никак е пойму, что со мной здесь происходит.
Каэтана собралась было объяснить, что ее мучает и терзает несколько дней подряд, но тут дорожка круто повернула мимо небольшой живописной скалы, прошла под аркой из вьющихся растений и вывела гуляющих к небольшому фонтану, сложенному из грубо отесанных глыб зеленоватого камня. В центре фонтана стояла Изящная статуя, изображавшая женскую фигуру, плотно завернутую в покрывало с головы до ног так, что даже лица не было видно. Фигура стояла на искусственной скале у источника, вода которого стекала в фонтан с нежным журчанием.
Когда Каэтана увидела эту картину, в ней что-то неуловимо изменилось и, словно старая кожа, сброшенная змеей, спали невидимые оковы. Множество образов и воспоминаний, теснясь и толкаясь, хлынули из какого-то потаенного места в глубине ее памяти, затопили сознание и выплеснулись наружу волной сбивчивых вопросов. События стали развиваться стремительно и по совершенно непредвиденному сюжету.
– Здесь же был дельфин, – недовольно заговорила Каэтана, обращаясь к невозмутимому жрецу. – Я прекрасно помню, что здесь стоял нефритовый дельфин. А это что за монструозность?
Нефритового дельфина, помещенного скульптором на стилизованную волну из стекла бирюзового цвета, Каэтана вспомнила сейчас в мельчайших подробностях.
Ей безумно нравился этот уютный уголок парка, и она часами могла сидеть здесь, разглядывая небольшую статую, запечатлевшую дельфина в каком-то немыслимом изгибе. Хвост был высоко поднят над головой, будто животное косо уходит на глубину. В куске стекла, светившегося всеми оттенками морской волны, метались солнечные блики, и Каэтане часто слышался шум волн, накатывающих на берег. В те времена дно фонтана было украшено затейливыми раковинами и веточками коралла, которые лежали на белом кварцевом песке.
Появление на этом месте серой мраморной фигуры возмутило Каэ, и она набросилась на Нингишзиду с упреками:
– Это же варварство – сменить такую красоту, и на что? На преординарнейшую скульптуру. Ее можно было водрузить и в другом месте. Что она вообще обозначает?
– Это статуя Интагейи Сангасойи, – терпеливо отвечал жрец.
Только позже, не один раз прокручивая в памяти ту беседу, Каэ пришла к выводу, что все было не так просто, как показалось в первый момент, – слишком уж спокойно воспринял жрец взрыв ее негодования, будто не только признавал ее право распоряжаться в храмовом парке, но даже и ожидал чего-то подобного.
– А почему у нее лицо закрыто?
– Лицо Истины никогда не бывает открыто всем, Ищущая. Тот, кто узреет его, сможет узреть и лицо богини.
В этот момент Каэтане показалось, что из-под покрывала на нее озорно глянула до боли знакомая физиономия и опять скрылась под мраморными складками. Каэтана поморгала, но больше ничего не произошло.
– Дожила до галлюцинаций, – объявила она, ни к кому особо не обращаясь. – А дельфина куда переставили?
– Вынесли из парка. Но если ты хочешь...
– Конечно, хочу. И чем скорее, тем лучше. – Тут наконец до Каэтаны стала доходить абсурдность происходящего, и она прикусила язык.
– Прости, пожалуйста. Я сама не понимаю, чего это вдруг раскомандовалась. И о каком дельфине идет речь, тоже не знаю. Прости еще раз. – Она поднесла к похолодевшему лбу слабую руку и пробормотала: – Кажется, мне нужно отдохнуть. Мысли путаются, знаешь ли.
– А что запуталось в твоих мыслях? – очень серьезно полюбопытствовал жрец.
– Картины, и престранные. – Каэ бессильно опустилась на край фонтана и торопливо заговорила, словно боясь, что воспоминания переполнят ее, она захлебнется в них и никогда уже больше не выплывет на поверхность: – Сейчас я вижу толпу странников в белых одеяниях. Они несут охапки цветов сюда, к этому фонтану. Только здесь все-таки этот таинственный дельфин. А теперь коня вижу, вороного. Лучше, чем у меня сейчас...
Арру вижу – это тот маг, что вызвал меня сюда из моего мира. Нет, не из моего. Мой мир здесь, а там я была в изгнании.
Глаза Каэ увеличились, губы пересохли, и с них падали отрывистые, на первый взгляд бессвязные слова, но старый жрец не перебивал ее, а внимательно слушал. Он присел рядом, обнял ее жилистой рукой и стал тихо укачивать, как ребенка. Когда она замолкала на секунду и усталая голова ее начинала клониться на грудь, Нин-гишзида ласково, но настойчиво спрашивал:
– А дальше? Что ты еще видишь?
И Каэтана рассказывала о старинных обрядах, о событиях невероятной седой древности, о драконах, о войнах, когда-то гремевших на этой земле. Эпические повествования сменялись у нее в памяти, картинами тихой и спокойной жизни. Она цитировала отрывки каких-то неизвестных поэм. Щелкала пальцами нетерпеливо, не в силах воспроизвести забытую мелодию или строку. Иногда жрец осторожно подсказывал ей, что мог, и тогда она искренне радовалась и заливисто хохотала.
Изредка в уединенную аллею заглядывали жрецы или вельможи, посланные правителем на поиски Каэ и жреца, но Нингишзида движением седых бровей отправлял их прочь, и они удалялись на цыпочках, не смея беспокоить странную парочку. Каэтана же, казалось, не обращала внимания на происходящее вокруг, целиком погрузившись в диковинный мир неизвестно чьих воспоминаний.
Мягко шурша крыльями, ей на плечо тяжело плюхнулся большой ворон. Он потоптался минуту, устраиваясь поудобнее, цепко схватился за ткань ее рубахи сильными когтями и начал тихонько перебирать волосы на виске крепким клювом. Не переставая говорить и нимало не удивившись, Каэ протянула руку и погладила птицу по блестящим иссиня-черным перьям.
Затем рассеянно полезла в карман, достала оттуда неведомо как попавший в него кусочек хлеба и протянула ворону. Тот осторожно принял угощение и спрыгнул с ее плеча на землю – поклевать в свое удовольствие. А она продолжала:
– Еще вижу подвал. Темный, сырой. Приближается огонек – это человек несет факел. С потолка капает вода, я слышу мерный звук. Иногда капля падает мне за шиворот – это неприятно. А еще мне очень страшно.
– Ты боишься этого человека?
– Нет, он мне не опасен. Думаю даже, это он боится меня. А я страшусь того, что со мной происходит. Все воспоминания и знания будто проваливаются куда-то. Во мне открывается бездна, которая поглощает меня, и я опустошаюсь. Это очень страшно. Я бегу по черному коридору и кричу...
– А человек с факелом?
– Он не один. Их там несколько. Нет, они не преследуют меня, просто стоят и смотрят вслед, но от этого еще более жутко. Я бегу и медленно теряю себя. Ужасное состояние – проваливаюсь в какую-то черную дыру, бр-р-р...
Каэтана вздрогнула всем телом, посмотрела на жреца внезапно прояснившимися глазами и спросила:
– Что это за чушь я тут несла?
– Ты рассказала очень много важного для меня. Я тебе благодарен. Пойдем к ужину. Тхагаледжа, наверное, заждался нас.
– Как? Уже ужин? Неужели мы тут сидим целый день?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70