.. наш сын...
Тень воина медленно истаяла в лунном свете, оставив горький осадок в душе правителя.
Хайя Лобелголдой некоторое время сидел на ложе, свесив ноги и бессильно уронив руки вдоль тела. Затем поднялся и пошел к дверям.
В ту ночь Великий хан в сопровождении одного только палача посетил Южный дворец.
А Зат-Бодан, Бог Раздора, выскользнул из покоев хана и направился к своему повелителю, который ждал его у стен Дехкона – столицы Джералана. Тот был могуч и хорош собой, а голову его венчал шлем, сделанный из черепа дракона.
Утром по дворцу прокатилась страшная новость – была найдена мертвой в дальних покоях Южного дворца жена правителя Джералана – Алагат. Хан был не просто удручен смертью жены, но потрясен и оттого грозен и свиреп сверх всякой меры, что показалось удивительным его царедворцам: давно уже было известно, что хан охладел к Алагат сразу после рождения сына. Иногда шепотом даже называли причину этого охлаждения, но только при самых близких, самых проверенных друзьях... Впрочем кому какое дело? Возможно, Лобелголдой таким образом замаливал свою жестокую вину перед женой, любившей его до безумия. Или любившей до безумия, но не его? Но кому какое дело? Кому какое дело до того, на кого похож нынешний наследник, Хентей-хан, и не был бы ему к лицу знаменитый шлем с золотым ястребом, распростершим свои могучие крылья?..
Хентей-хана в Джералане любили столь же сильно, сколь ненавидели Хайя Лобелголдоя. Надо бы сказать – его отца. Но кому какое дело?..
Похороны Алагат были такими пышными, что подобной церемонии не помнили даже старики. Стадо из пятидесяти белоснежных быков было принесено в жертву у алтаря Ака-Мана. Пятьдесят черных, как тоска, ; съедавшая сердце владыки, быков были отогнаны к храму Джоу Лахатала, чтобы заступился перед своим безглазым братом за жену хана и мать наследника. И пятьдесят серых, как туман, как беспросветное прошлое и несуществующее будущее, быков были отданы самому Баал-Хаддаду – Богу Мертвых, – чтобы радушно принял свою гостью и воздал должное ее сану.
Целый день курились благовония и в храмах остальных божеств, а по всему Джералану молились люди, чтобы облегчить последний путь Алагат.
Она проплывала над толпой, подставив безжалостному слепому солнцу свое изможденное, искаженное болью и мукой лицо, лежа в золотой ладье, которую несли на поднятых руках двадцать самых сильных воинов. В этой ладье ее положили в могилу и насыпали огромный курган – десять тысяч человек сносили землю для могильного холма ханской жены.
Поговаривали, что Хайя Лобелголдой пышно, но слишком поспешно распростился с супругой, – а вдруг сын захотел бы в последний раз увидеть мать? Но тщетно ждали бальзамировщики приглашения во дворец владыки – одетая в лучшие свои одежды, украшенная драгоценностями, ушла Алагат на Заоблачные равнины, не дождавшись приезда Хентей-хана.
Вместе с женой похоронил хан двенадцать самых лучших жеребцов из своих табунов, двенадцать молодых и сильных рабов и красавиц рабынь. И еще похоронил свою тайну.
А вечером того же дня трое всадников на взмыленных лошадях ворвались в Дехкон через Восточные ворота и. бешеным галопом промчались прямо ко дворцу. Хентей-хан с победой возвращался домой, и гонцы торопив лись сообщить повелителю о его прибытии.
Нельзя сказать, что молодой Хентей вырос жестоким и бесчувственным, что он вовсе не любил свою мать. Но, с другой стороны, он давно уже вышел из детского возраста, командовал конным корпусом и редко бывал в Дехконе. Еще реже он встречался с Алагат в течение последних десяти лет. Поэтому смерть матери его огорчила, но не заставила страдать. Он принес богам все положенные жертвы, не дав себе ни минуты отдыха с дороги. Он пришел к могильному кургану и вылил на землю полную чашу драгоценного черного вина. И сразу после этого помчался во дворец, к отцу. В душе наследный хан оставался двенадцатилетним мальчишкой, которому очень важна была похвала Лобелголдоя, чего бы она ни касалась. И победа под стенами ал-Ахкафа – победа, которой Зу-Л-Карнайн был в большой степени, обязан и тагарам, казалась Хентею неполной до того, как отец одобрит его.
Двое мужчин сидят на высоких шелковых подушках, набросанных поверх ярких толстых ковров, пьют вино и ведут неторопливую беседу. Зал, в котором происходит разговор, невелик, и в нем больше никого нет, если не считать, конечно, остроухих черных собак – самых надежных и верных в мире охранников, которых нельзя ни подкупить, ни улестить. Это страшные звери. В холке они достают до пояса взрослому мужчине, а их мощные тяжелые лапы, кажется, состоят из одних мускулов. Предки этих псов жили в далеком Хадрамауте, где их специально выращивали и обучали охранять хозяина. Каждая такая собака стоит целое состояние. На верхние клыки у них надеты специальные металлические наконечники трехгранной формы, отчего укус такого пса очень болезнен, а от раны остаются глубокие шрамы и увечья на всю жизнь.
Хентей-хан протягивает руку и ласково треплет за ушами своего любимца. Этот пес лежит в стороне от остальных, рядом с молодым ханом, – он чужой в этом дворце, потому что постоянно сопровождает хозяина в его путешествиях, и под стенами ал-Ахкафа он тоже побывал.
– Я сам не видел этого, отец, но все в один голос твердят, что действительно Арескои и Малах га-Мавет встали плечом к плечу против императора. И тогда западный исполин осмелился им угрожать. И даже хуже того – чуть не убил самого бога войны.
– В это я не могу поверить, – бесстрастно отвечает Хайя Лобелголдой, вглядываясь в лицо сына.
Он повзрослел, посерьезнел, и в уголках рта у него появились морщинки, которых прежде не было. Владыка Джералана разглядывает сына, и ничто, кроме любви, не наполняет его сердце.
– Я бы тоже не поверил, отец. Но все это Сагадай видел своими глазами. А ты знаешь, как он не любит Зу-Л-Карнайна. Он бы не стал превозносить его или близких ему людей. Но он клянется, что на стороне аиты встал сам Траэтаона.
– А что, западный рыцарь – близкий императору человек? – спрашивает Лобелголдой, пропуская мимо ушей сообщение о Траэтаоне.
– Он состоял в свите госпожи Каэтаны, а Зу-Л-Кар-найн сделал ей предложение, – безмятежно отвечает Хентей.
Владыка замер, не донеся чашу с вином до рта. Вот оно! Значит, не лгал брат, значит, есть на свете эта женщина, о существовании которой до сих пор никто не подозревал.
– А кто такая эта Каэтана? – спросил он, как только ему удалось совладать со своим голосом. Спросил и прислушался – нет, вроде не выдал его голос. А хотелось бы зарыться лицом в подушки, заскулить, завыть.? Страшное решение нужно принимать хану – и никуда не денешься.
– Не знаю, отец. – Хентей тревожно заглянул ему в глаза. – Тебе плохо?
– Нет-нет, – вымученно улыбнулся хан – все в порядке. Просто устал после похорон.
Хентей наклонил голову в знак уважения к скорби отца. В отличие от многих придворных бездельников, он считал, что хан по-настоящему переживает смерть Алагат, просто не считает нужным выставлять свое горе напоказ.
– Ты не ответил, сын. – Голос хана стал немного суровее, совсем немного. Но обожавший отца юноша сразу уловил и нетерпение, и испуг, и тревогу – все, о чем хан умалчивал.
– Никто не знает, отец. Кроме императора, Агатияра и предсказателей-ийя. Она появилась в сопровождении шести спутников, один другого диковиннее: двое западных рыцарей, мастер фехтования, два близнеца – брат и сестра, но различить их совершенно невозможно, и альв.
– Кто?
– Альв, отец. Маленький лесной дух – весь покрыт шерстью и выглядит очень смешно. Ему больше двухсот лет.
Лобелголдой выпрямился на подушках и сжал чашу так, что побелели костяшки пальцев. Все в этой истории выглядело абсолютно неправдоподобным – и само сражение, и количество богов, которые сломя голову бросились принимать в нем участие, и описание спутников этой женщины.
– Какая она? – обратился он к задумавшемуся Хентею.
– Удивительная, – немедленно откликнулся тот. – Такую жену не стыдно иметь никакому владыке, даже богу.
– Таких женщин не бывает, – недовольно ответил хан.
– Не бывает, – согласился сын. – Она одна-един-ственная. Знаешь, отец, никто так и не смог угадать, сколько ей лет. Выглядит девочкой, фигура девушки, повадки – зрелой женщины, а глаза... глаза мудреца. Ты бы видел, как она сражалась, – неожиданно перескочил он на другую тему.
Лобелголдой поднес к лицу руку и потер холодный лоб.
– Что она ответила на предложение аиты?
– Сначала отказала и уехала со своим отрядом. И еще двадцать воинов дал ей император в качестве сопровождения. Он послал с ней Зу-Самави.
Имя командира отборного отряда тхаухудов было известно по всему Джералану не хуже имени Богдо Дайна Дерхе – именно они сошлись в той последней отчаянной схватке, в которой и погиб легендарный правитель. Наверное, каждый, в чьих жилах текла непокорная кровь тагар, был бы рад отомстить фаррскому военачальнику за смерть хана.
– А как тебе служится под командованием Зу-Л-Карнайна?
Хентей задумался. С одной стороны, он был настоящим сыном Джералана и потомственным владыкой и повелителем. Ему всегда было тяжело думать, что кто-то может командовать им, кроме любимого отца. С другой стороны, он искренне симпатизировал императору. Тот был его ровесником и хорошо относился к Хентею. После битвы у стен ал-Ахкафа молодые правители стали еще ближе, и между ними завязалось то, что можно-было бы назвать дружбой, если бы не легкий оттенок недоверия, который, впрочем, легко мог исчезнуть с течением времени. Хентей знал, что его отец не хотел кровопролитной войны и полного покорения Джералана, но и существующее положение тоже было для него тягостно. Наследник думал, как ответить Хайя Лобелгол-дою так, чтобы никоим образом не уязвить отца.
– Он неплохой человек. И если бы не прошлая война между аитой и нами, мы с ним могли бы сблизиться. К сожалению, кровь моего рода на руках этого юноши, и я не могу забыть об этом.
– Ты не по годам мудр, мальчик мой, – неожиданно тепло улыбнулся владыка. – Я думаю, что могу открыть тебе свою тайну. Сегодня ночью меня посетил дух твоего погибшего дяди и моего брата – Богдо Дайна Дерхе. Он предупредил меня о том, что женщина, которую полюбил Зу-Л-Карнайн, может стать причиной гибели нашего государства. Чтобы доказать мне правдивость предсказания, он сообщил, что ты жив и здоров и скоро прибудешь с победой.
– Что же нам делать – растерянно спросил Хентей.
– Уничтожить ее и отряд императора. Но только всех до единого, чтобы никто и никогда не сообщил аите о том, что произошло.
– Отец. – Голос молодого хана дрогнул. – Отец, может, не нужно так поступать?
– Нужно, сын. Это предназначение, которое выше нас с тобой. Оно не зависит от нашего с тобой желания. Подумай сам: несколько жизней на одной чаше весов и весь Джералан – на другой.
– Ты думаешь, что сможешь убить ее? – спросил Хентей.
– Я ничего не думаю, мальчик мой. Я бы очень хотел навсегда забыть о том, что случилось прошлой ночью, но, к моему великому сожалению, я не имею права так поступать. Сделаем вот что – надолго ли отпустил тебя император?
– Он просил меня возвращаться как можно скорее, но я очень хотел видеть тебя и сам рассказать об этом сражении. Наши воины вели себя как герои. Мы можем ими гордиться.
– А я горжусь, горжусь тобой, мой сын. – От внимания Хентея не ускользнуло, что слово «мой» хан выделил как-то особенно. – И я хочу, чтобы ты сегодня же покинул Дехкон и двинулся назад, к аите. Ты должен. торопиться, чтобы никто и никогда не смог связать гибель этой женщины с тобой.

– А ты? – с тревогой спросил юноша.
– А я хитрый лис. Я сумею оправдаться. Главное – ты, моя надежда на будущее Джералана.
Отец и сын долго еще сидели молча. Каждый думал о своем. Хайя Лобелголдой – о единственной женщине, которую он любил в своей жизни и которую ему пришлось умертвить. Хентей – о единственной женщине, которую он мог бы полюбить и которую должны были убить по приказанию его отца. Внезапно счастливая мысль посетила его.
– Отец! Они должны были уже пересечь территорию Джералана.

– Нет. Тень моего брата указала на то место, где oн погиб. Они должны быть там только послезавтра.
– Что же с ней могло случиться? – воскликнул молодой хан с такой тревогой, что Лобелголдой обеспокоился.
– Не важно, что с ней случилось. Важно, что она не должна остаться в мире живых. А ты сегодня же выедешь к Зу-Л-Карнайну. Я дам тебе сопровождающих.
– Слышишь?! – им будет строжайше приказано не подчиняться тебе, если ты вздумаешь повернуть к ущелью. Это не твоя война, сын.
– Отец! Император так ждет ее обратно.
– Сын, страна ждет нас. Мы не можем иначе...
– О боги, боги!.. – потрясение шепчет Хентей.

Каэтана была еще слишком слаба, чтобы ехать верхом, и Бордонкай путешествовал вместе с ней на верблюде, чтобы хоть как-то облегчить тряску. Ворон послушно шагал рядом, поглядывая на хозяйку влажными лиловыми глазами.
– Не скучай, Ворон, отдыхай, – шептала Каэ, с улыбкой глядя на него. – Еще немного, и опять придется набивать себе бока и спину.
Конь фыркал, всем своим видом показывая, что он-то хоть сейчас готов принять свою всадницу, а вот она его покинула. Бордонкай изумлялся:
– Это же надо – скотина обыкновенная, а как все понимает.

– Твой седой не хуже, просто ты с ним редко разговариваешь.

– Может, и редко. Только времени все нет.
– А ты поговори, Бордонкай. От коня жизнь зависит – не мне этому тебя учить. Поговори, не откладывай.
Когда Бордонкай шевелился, Каэ тихо шипела и ругалась сквозь стиснутые зубы, правда очень тихо, – она не хотела, чтобы спутникам стал известен весь ее словарный запас.
После происшествия с мардагайлом все воины стали относиться к Каэ с огромным почтением и с особым воодушевлением подчинялись приказам, если они исходили от госпожи. Альв тоже стал героем. Он гарцевал на своей верной лошадке и наслаждался простором и прозрачным воздухом степей. К лесам он начал испытывать некоторое – стойкое – отвращение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70