И в какую щель не заползи, мысль о том, что это происходит по ТВОЕЙ ВИНЕ, жгла бы мозг.
- Приступим немедленно, - надтреснуто произнес Индиана Джонс. - После наступления темноты, когда немец всплывет, с ним уже не управиться.
По правилам охоты на подводного зверя бомбы должны лечь так, чтобы ему некуда было деваться. Пяти фугасов для этого совершенно недостаточно. Но расчет делался на эффект неожиданности. И вот, когда солнце стало прощаться с небосводом, изливая розово-изумрудные реки, черные цилиндры принялись довольно кротко плюхаться в воду. Спустя же пятнадцать-двадцать секунд снизу поднимались не слишком большие буруны, а Катанга болезненно морщился в своих наушниках.
- Все, я не слышу винта! - заорал вдруг он. - Накрыли, накрыли лодку! - Лилиан… - только выдохнул Индиана.
Чайки роняли сверху не то крики, не то всхлипы, уходящее солнце расстелило кровавую дорожку, катер совершал круг почета вокруг морской могилы. И тут оказалось, что торжественное мероприятие было слишком поспешным. Жутковатой глыбой навстречу смутному сумеречному воздуху всплыла подводная лодка "U-46".
Немецкий капитан совершенно не ожидал, что с какой-то невзрачной посудинки вдруг начнут сыпаться глубинные бомбы, но он был опытный подводник, ходивший в торпедные атаки еще в первую мировую. Были отданы единственно верные маневровые команды старшинам, которые управляли горизонтальными и вертикальными рулями. Четыре раза лодку всего лишь тряхнуло, однако на пятый раз дурные известия проскочили по линиям внутренней связи.
- Поврежден носовой горизонтальный руль… Пробоина в носовой уравнительной цистерне… Поступление воды в первый отсек… Лодка клюет носом…
Ложиться на дно было нельзя, такая лежанка могла оказаться последней. А раз так:
- Продуть цистерны главного балласта!
Лодка всплыла на расстоянии полкабельтова от катера, и ее пушка сразу же стала разворачиваться.
- Прыгайте, Джонс, - напористо скомандовал Катанга. - Хватайте спасательный круг и за борт. Мы в трех милях к западу от островка Устика.
- А вы, капитан?
- Повожу немца за нос. Если меня не накроют, я вас подберу.
Когда первый снаряд вонзился в воду неподалеку, и лица обдала плотная водяная пыль, Катанга просто швырнул Индиану за борт, следом отправил спасательный круг и тут же пошел на маневр. Но катер не муха. Доктор Джонс видел, как следующий снаряд плюхнулся перед носом суденышка. Вот Катанга выполнил поворот… И превратился в огненный столб.
Индиана плыл и плакал. Что-то надорвалось внутри. Он плакал впервые за последние тридцать лет, по Катанге и сотням других отличных парней, которых тьма забирает каждую минуту…
- Ну, и какие у вас теперь планы? - Урбах, чьи щеки украсились красными истерическими пятнами, почти что набросился на командира лодки.
- А у вас? У меня, например, самые разумные. Поскольку ваш жидомасонский друг Джонс превратился, так сказать, в брызги шампанского, я собираюсь подвести лодку поближе к острову Устика. После чего мы переберемся на берег, а нашу доблестную "U-46" затопим.
- Что, нельзя вызвать на помощь какой-нибудь корабль Райхсмарине?
- Нельзя. Прежде чем подойдет кто-нибудь из наших, сюда заявятся два-три английских эсминца и хорошо позабавятся. Зато мы всегда можем напеть греческим властям, что в их священные воды нас загнали британцы, а вообще мы за нерушимую тевтоно-эллинскую дружбу, за сертаки и бузуки. Впрочем, эти успокоительные беседы предстоят дипломатам, потому что сейчас я свяжусь с Измиром, и завтра всех нас, а также ваш дорогостоящий груз вместе с не менее драгоценной фройляйн Лилиан, заберет гидросамолет.
И Райнгольд фон Урбах не проронил больше ни слова, так как понял все сложилось донельзя удачно. Сегодня ночью ему представится возможность пообщаться с Богом.
Индиана Джонс тем временем плыл в сторону заката…
4. НОЧЬ ГНЕВА
Вечернее купание в сентябрьских водах Эгейского моря. Есть мало вещей на свете, которые превосходят по приятности эту процедуру. Слегка колышется поверхность воды, разделяя неясной границей ласковый воздух и нежную воду, пробуждая смутные воспоминания о морской прародине всего живого, о богине любовных дел, поднимающейся из волн…
Он плыл ненатужным брассом. Его жизни не угрожали медузы, как в Индийском океане, скаты-хвостоколы как в Атлантическом, акулы как в Тихом. До берега оставалось меньше трех миль. В такую благожелательную погоду смехотворное расстояние для человека, послужившего в морской пехоте и занимавшегося подводной археологией.
Еще год назад, в безмятежном сентябре 1938 года, он был вольным игроком, у которого на доске вместо пешек, ладей и королев находились джунгли, клады, царские могилы, нецивилизованные дикари и весьма цивилизованные охотники за сокровищами.
Теперь же он являлся солдатом, хоть и получал приказы вовсе не из уст свирепого сержанта или капитана, а из глубин своей совести.
Потому что сегодня, третьего сентября 1939 года, германо-польская война превратилась в мировую. Земля стала пить кровь и есть плоть. Тени простреленных, разорванных, сожженных людей уже носились над полями брани как потревоженные чайки. Красивые слова о национальном величии, воинской доблести и социальной справедливости, очаровав горячие сердца и невежественные умы, обернулись демонами уничтожения…
Когда до острова оставалось еще с милю, пловец различил вблизи ощерившегося скалами берега немецкую подводную лодку. Это означало, что придется сделать крюк на полмили в сторону. Легкий поначалу заплыв превращался в изматывающий. К ночи морская поверхность потеряла покой, и вода куда настойчивее и напряженнее шумела среди скал впереди. Все перегрузки и побои, последнюю порцию которых воин получил совсем недавно, сейчас заявляли о себе.
Вот и скалы. Обрамленные пеной, и оттого еще более смахивающие на зубы огромной акулы, они предлагают побороться с собой. Причем, на своих условиях, заведомо неравных. Пловец углядел было подходящую расселину, но за секунду до того, как ухнуть в нее вместе с водяным потоком, заметил, насколько далеко и извилисто тянется она меж сужающихся отвесных скал. Нет, попадать туда не стоило.
Поэтому он, яростно толкнувшись босыми ногами, изменил свой курс и отправился вдоль большой скальной глыбы, гладкой и скользкой. Волны колотились в нее, отскакивали в разные стороны, буруны и водовороты сбивали правильный ритм плавания. Пена так и норовила попасть в носоглотку, отчего случался кашель, тоже забирающий силы. Пловца приняла бы скверная водяная могила, если бы скрюченные пальцы не наткнулись на достаточно глубокую выемку в камне. Босая нога тоже нашла щербину в скале, потом за выступ ухватилась и другая рука. Вскоре воин полностью выбрался из воды и достиг впадины, в которую уместилась заднюю часть его тела.
Несколько минут он расслаблял изнемогшие от бесконечного напряжения мускулы и пытался дышать по китайской системе цигун, которая позволяет брать энергию из ничего.
Когда ему показалось, что тело набралось достаточной мощности, он отправился вверх, к краю обрыва. Неожиданный порыв ветра загнал несколько слов ему в уши. Слова были не на греческом или английском, они вылетели из немецких глоток. Воин замер, напрягая слуховые органы. Ему было далеко до летучей мыши, но все же он догадался, что владелец одного голоса удаляется от него. А вот вторая немецкая глотка движется как раз в его сторону.
Он продолжал свой подъем, пока его глаза не стали различать помимо скальной стены еще и небо, то есть оказались на уровне тропы. По ней уверенно топал немецкий матрос. И в тот момент, когда башмак проносился мимо высунувшегося лица, воин рванулся вверх - словно дельфин напредставлении. Матрос только и успел заметить, как мокрая тень выскочила откуда-то снизу, из шумной тьмы, и ухватила его за ноги. Упитанный немец грузно повалился, заодно вытащив "мокрую тень" на тропу.
Дальнейшее происходило крайне быстро. А вернее, очень медленно. Так, по-крайней мере, казалось мозгу воина, переключившемуся в другой скоростной режим.
Немец вставал, одновременно наводя свой пистолет-пулемет на пришельца из тьмы. Тот успевал лишь приподняться на локте, опереться левым коленом о камень и выбросить правую ногу в нужную сторону. Тем не менее, босая пятка выбила оружие из вражеской руки.
Затем удача повернулась к герою задом: разозлившийся немец влепил носок ботинка ему в ребра. Матросу бы сейчас поднять свое оружие, но он решил вторым ударом ноги доконать закашлявшего противника. Однако этот второй пинок удалось сблокировать предплечьем, а следом перехватить кованый ботинок и дернуть на себя. Шнуровка была крепкой, нога осталась в обуви, поэтому бьющий не удержался на влажной тропе и неуклюже сел - как на горшок.
Вот тогда воин поступил совершенно правильно. Он обеими руками накинул кнут на беззащитную шею. Матрос, почувствовав мокрую веревку на загривке, рванулся к сопернику, который, в свою очередь, ускользнул от тяжелого неуклюжего удара и оказался сзади.
- Ферлюхтер… - выдавил немец, хватаясь за горло. Впрочем, долго мучиться ему не пришлось - веревочная петля надежно перекрыла кровоток. Тягучая тьма почти мгновенно поглотила разум проигравшего.
Тело моряка без возражений поделилось с удачливым противником униформой и оружием, а потом отправилось в море. На корм рыбам и ракообразным. (Тут, очень некстати, желудок воина запел голодную песню. Отчего родилась шальная мысль, что неплохо хоть иногда становиться немножко людоедом. В самом деле, ближайшая еда находилась лишь в немецком лагере, который, наверное, уже раскинулся на берегу.)
Уже в форме немецкого матроса, с громоздким пистолетом-пулеметом за плечами, он продолжил путь вверх. Минут через пятнадцать обнаружилось местечко, откуда можно было обозреть прибрежную полосу. С вершины скалы виднелся черный корпус подводной лодки, обозначенный лунным светом. Подраненная хищница качалась на волнах, сильно задрав корму - как поплавок великанской удочки. Плоты шли от нее к кромке воды, где суетились мелкие фигурки врагов. Человек тридцать окружали невзрачный ящик не слишком внушительных размеров.
Реликвия!
А еще воину-одиночке показалось, что он различает светлое платье Лилиан…
Лодка все больше кренилась на нос, но вода вдруг хлынула в центральные отсеки, поэтому последней канула в мокрую могилу все-таки рубка. "U-46" навсегда покинула списки Райхсмарине.
Вперед, - скомандовал воин сам себе. И даже не шелохнулся. Он почувствовал, как тяжелы его веки, как ему хочется смежить их и хоть на миг уйти из этой холодной напряженной тьмы в уютное и спокойное прошлое годичной давности. Вернуться в мир лекций, восхищенных студенческих глаз и безопасных ристалищ с начальством. Отпрыгнуть всего лишь на год - больше ему не нужно - в скучные будни, в ясный чикагский сентябрь…
…Воин открыл глаза, сбросив пелену воспоминаний. Исчез Чикаго, заодно пропали Непал со Стамбулом, и даже Венеция. Год пролетел, как страницы бульварного романа. От сентября до сентября. От мира к войне.
Немецкий отряд во главе со штандартенфюрером Мюллером направился вглубь острова. В единой колонне оказались матросы, выделенные капитаном "U-46", взвод эсэсовцев, пленница Лилиан, немецкий археолог и вечно бдительный Хорхер.
Солдаты, конвоирующие Ковчег, не знали, что из темноты, слегка разреженной лунным светом, Индиана наблюдает за ними, в глазах его посверкивают злые огоньки, а руки сжимают трофейный пистолет-пулемет. Урбах-Ренар в предвкушении археологического чуда даже отрешился от страха перед неуничтожимым иудеомасонским демоном.
- Ну, сколько нам еще переться? - капризно выпытывал у Мюллера личный археолог фюрера.
- Если разведданные не врут, то до пещеры "Врата Аида" осталось где-то полкилометра, - отозвался штандартенфюрер. - Меня другое беспокоит. Вот этот намечающийся еврейский или там древнееврейский ритуал. Неужели нельзя без него обойтись?
- Неужели обязательно соваться в чужие дела? - противным скрипучим голосом отрезал Урбах. - Наукой здесь занимаюсь только я! А у вас другая работа. Меня, например, очень интересует, почему мы так плетемся? Из солдат будто выпустили воздух.
- Ну, успокойтесь, старина… - несмотря на мирные слова, Мюллер выглядел довольно недружелюбным, и Урбах почел нужным объясниться перед товарищем по партии:
- Мне всякие еврейские процедуры нравятся не больше, чем вам. Но, в отличие от вас, я - ученый. Поэтому мой долг перед Германией - изучить явление со всех сторон. Хотя бы для того, чтобы знать, как его полностью и окончательно уничтожить. Скрижали Завета - это еврейская дверь, ведущая к Богу, нам предстоит или заколотить ее или воспользоваться ей. Ковчег столь же опасная вещь для нас, какой она была для арийцев-филистимлян.
В беседу вступил как всегда строгий штурмбанфюрер Хорхер:
- Надеюсь, вы отдаете себе отчет, что вся ответственность ложится в случае неуспеха на вас?
Высокие чувства переполняли Урбаха, принуждали задирать подбородок и порывисто дышать.
- В любом случае - мне отвечать перед фюрером. Пусть неуспех случится здесь, на островке Устика, а не в Берлине или Вевельсбурге. Вы, кажется, запамятовали, чем кончилось для археологов вскрытие единственного уцелевшего погребения фараона, весьма слабого владыки Тутанхамона двадцать четыре трупа в течение нескольких лет. Вот поэтому я готов пожертвовать собой. А вы?
- Боюсь, археологам подпортили жизнь радиоактивные материалы, предположил трезвомыслящий Мюллер. - Мы не забыли проверить Ковчег счетчиком Гейгера, полный порядок.
- Тем не менее, - Урбах достал из кармана Библию, - когда воины с Ковчегом несколько раз обогнули стены города Иерихон, те с треском рухнули. Более того, когда Ковчега касался кто-либо помимо левитов, то был немедленно поражаем огненной смертью. А если израильтяне отправлялись в бой без Скрижалей Завета, то продували битву вчистую… Вынужден сейчас признаться, что у нас в подземном храме могли возникнуть крупные неприятности с изъятием реликвии, если бы не содействие покойного доктора Джонса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75