Симфония "Розы в томатном соусе". И критики с огромными
носами будут писать: "В третьей части впечатляющим диссонансом в нежный
запах двух розовых лепестков врывается мажорное звучание свежего лука..."
- "...В огромном зале лишь немногие смогли удержаться от слез..."
Когда Кондратьев вернулся со связкой свежей рыбы, звездолетчик и
писатель довольно ржали перед затухающим костром.
- Что это вас так разобрало? - с любопытством осведомился Кондратьев.
- Радуемся жизни, Сережа, - ответил Женя. - Укрась и ты свою жизнь
веселой шуткой.
- Могу, - сказал Кондратьев. - Сейчас я почищу рыбу, а ты соберешь
внутренности и зароешь во-он под тем камнем. Я всегда там зарываю.
- Симфония "Могильный камень", - сказал Горбовский. - Часть первая,
аллегро нон троппо.
Лицо Жени вытянулось, он замолчал и стал глядеть на роковой камень.
Кондратьев взял камбалу, шлепнул ее на плоский камень и вытащил нож.
Горбовский с восхищением следил за каждым его движением. Кондратьев ловким
ударом наискосок отделил голову камбалы, ловко запустил под кожу ладонь и
мгновенно извлек камбалу из кожи целиком, словно снял перчатку. Кожу и
выпавшие внутренности он бросил Жене.
- Леонид Андреевич! - позвал он. - Принесите соли, пожалуйста!
Горбовский, не говоря ни слова, встал и полез в субмарину. Кондратьев
быстро разделал камбалу и принялся за окуней. Куча рыбьих внутренностей
перед Женей росла.
- А где соль? - воззвал Горбовский из люка.
- В продовольственном ящике, - откликнулся Кондратьев. - Направо.
- А она не поедет? - с опаской спросил Горбовский.
- Кто - она?
- Субмарина. Тут направо пульт управления.
- Справа от пульта - ящик, - сказал Кондратьев.
Было слышно, как Горбовский ворочается в кабине.
- Нашел! - радостно заявил он. - Все нести? Тут килограммов пять...
Кондратьев поднял голову:
- Как так - пять? Там должен быть маленький пакет.
После минутной паузы Горбовский сообщил:
- Да, действительно. Сейчас несу.
Он выбрался из люка, держа в вытянутой руке пакетик с солью. Руки у
него были в муке. Положив пакетик возле Кондратьева, он со стоном: "О
мировая энтропия!.." - приноровился было снова лечь, но Кондратьев сказал:
- А теперь, Леонид Андреевич, принесите-ка, пожалуйста, лаврового
листа.
- Зачем? - с огромным изумлением спросил Горбовский. - Неужели три
взрослых человека не могут обойтись без лаврового листа?
- Нет уж, - сказал Кондратьев. - Я обещал вам, Леонид Андреевич, что
вы хорошо сегодня отдохнете, и вы у меня отдохнете. Ступайте за лавровым
листом...
Горбовский сходил за лавровым листом, а затем сходил за перцем и
кореньями, а потом - отдельно - за хлебом. Вместе с хлебом он - в знак
протеста - принес тяжеленный баллон с кислородом и язвительно сказал:
- Вот я принес заодно. На всякий случай, если надо...
- Не надо, - сказал Кондратьев. - Большое спасибо. Отнесите назад.
Горбовский с проклятиями поволок баллон обратно. Вернувшись, он уже
не пытался лечь. Он стоял рядом с Кондратьевым и смотрел, как тот варит
уху. Мрачный корреспондент Европейского информационного центра при помощи
двух щепочек относил рыбьи внутренности к могильному камню.
Уха кипела. От нее шел оглушающий аромат, приправленный легким
запахом дыма. Кондратьев взял ложку, попробовал и задумался.
- Ну как? - спросил Горбовский.
- Еще чуть соли, - отозвался Кондратьев. - И, пожалуй, перчику. А?
- Пожалуй, - сказал Горбовский и проглотил слюнку.
- Да, - решительно сказал Кондратьев. - Соли и перцу.
Женя кончил таскать рыбьи потроха, навалил сверху камень и отправился
мыть руки. Вода была теплая и прозрачная. Было видно, как между
водорослями снуют маленькие серо-зеленые рыбки. Женя присел на камень и
загляделся. Океан блестящей стеной поднимался за бухтой. Над горизонтом
неподвижно висели синие вершины соседнего острова. Все было синее,
блестящее и неподвижное, только над камнями в бухте без крика плавали
большие черно-белые птицы. От воды шел свежий солоноватый запах.
- Отличная планета - Земля! - сказал Женя вслух.
- Готово! - объявил Кондратьев. - Садитесь есть уху. Леонид
Андреевич, принесите, пожалуйста, тарелки.
- Ладно, - сказал Горбовский. - Тогда я и ложки заодно.
Он расселись вокруг дымящегося ведра, и Кондратьев разлил уху.
Некоторое время ели молча. Затем Горбовский сказал:
- Безмерно люблю уху. И так редко приходится есть!
- Ухи еще полведра, - сообщил Кондратьев.
- Ах, Сергей Иванович, - сказал Горбовский со вздохом, - на два года
не наешься!
- Так уж на Леониде не будет ухи, - сказал Кондратьев.
Горбовский опять вздохнул.
- Может быть, и не будет. Хотя Леонида - это, конечно, не Пандора, и
на уху надежда есть. Если только комиссия разрешит ловить рыбу.
- А почему бы и нет?
- В комиссии желчные и жестокие люди. Они наверняка запретят мне даже
лежать. Они потребуют, чтобы все мои действия соответствовали интересам
аборигенов этой планеты. А откуда я знаю, какие у них интересы?
- Вы фантастический нытик, Леонид Андреевич, - сказал Женя. - Я
считаю, что ваше участие в Комиссии по Контактам - ужасная ошибка. Ты
представляешь, Сергей: Леонид Андреевич со всем своим душистым букетом
недостатков представляет человечество перед цивилизацией другого мира.
- А почему бы и нет? - рассудительно сказал Кондратьев. - Я очень
уважаю Леонида Андреевича.
- И я его уважаю, - сказал Горбовский.
- Я тоже его уважаю, - сказал Женя, - но не испортил бы он первое
впечатление у граждан Леониды.
- Первое впечатление уже испорчено, - заметил Горбовский. - Между
прочим, и по моей вине тоже. Но дело не в этом. Вы за меня не беспокойтесь
Евгений Маркович. На благоустроенной планете я буду тих, как улитка.
- Но этого мало! Сергей, ты читал список вопросов, которые будут
обсуждаться при первой встрече?
- Читал.
- Там не хватает одного вопроса.
Горбовский с интересом посмотрел на Женю.
- Какого? - осведомился Кондратьев.
- Самого первого: "Можно, я лягу?"
Кондратьев фыркнул в ложку с ухой. Горбовский посмотрел на Женю с
укоризной.
- Ах, Евгений Маркович, - сказал он, - ну можно ли так шутить? Вот вы
все смеетесь, а мне страшно. Я очень боюсь оплошать и навредить нашим
потомкам.
- Да, плошать не стоит.
- Нельзя! Нельзя, Евгений Маркович! Ведь потомки в нас верят!
Кондратьев перестал есть и взглянул на Горбовского.
- За всех потомков, конечно, ручаться не могу, - спокойно продолжал
Горбовский, - но вот Петр Петрович - то во время последней со мной встречи
вполне определенно выразился в том смысле, что он в нас верит.
- И чей же он потомок, этот Петр Петрович? - спросил Кондратьев.
- Доподлинно сказать вам не могу. Ясно, однако, что он прямой потомок
какого-то Петра. Мы, знаете, об этом с ним как-то не говорили. В конце
концов, это не очень важно, не правда ли?
- А о чем вы с ним говорили? - поинтересовался Женя.
Горбовский поставил пустую тарелку рядом с собой на камень, вытер рот
носовым платком и сказал:
- Если вам интересно, могу рассказать. История, в общем, не длинная.
- Может, сначала посуду вымоем? - предложил Кондратьев.
- Нет. Я так не согласен. Надо сначала полежать. Верно, Евгений
Маркович?
- Конечно, верно! - воскликнул Женя, тоже отставил тарелку и
повалился на бок. - Рассказывайте, Леонид Андреевич.
И Горбовский начал рассказывать.
- Мы шли на "Тариэле" к ЕН 6 - рейс легкий и не интересный - везли
Перси Диксона и семьдесят тонн вкусной еды для тамошних астрономов, и тут
у нас взорвался обогатитель. Кто его знает, почему он взорвался, такие
вещи иногда случаются даже теперь. Мы повисли в пространстве в двух
парсеках от ближайшей базы и потихоньку стали готовиться к переходу в иной
мир, потому что без обогатителя плазмы ни о чем другом не может быть и
речи. В нашем положении, как и во всяком другом, было два выхода: открыть
люки сейчас же или сначала съесть семьдесят тонн астрономических продуктов
и потом все-таки открыть люки. Мы с Валькенштейном собрались в
кают-компании около Перси Диксона и стали выбирать. Перси Диксону было
легче всех - у него оказалась разбита голова, и он еще ничего не знал.
Очень скоро мы с Валькенштейном пришли к выводу, что торопиться некуда.
Это была самая грандиозная задача, какую мы когда-либо ставили перед
собой: вдвоем уничтожить семьдесят тонн продовольствия. На Диксона надежды
не было. Тридцать лет во всяком случае можно было протянуть, а потом можно
было и открыть люки. Системы водной и кислородной регенерации у нас были в
полном порядке, двигались мы со скоростью двести пятьдесят тысяч
километров в секунду, и нам еще, может быть, предстояло увидеть всякие
неизвестные миры, помимо Иного.
Я хочу, чтобы вы отчетливо представили себе ситуацию: до ближайшего
населенного пункта два парсека, вокруг безнадежная пустота, на борту двое
живых и один полумертвый - три человека, заметьте, ровно три, это я говорю
вам как командир. И тут открывается дверь, и в кают-компанию входит
четвертый. Мы сначала даже не удивились. Валькенштейн этак неприветливо
спросил: "Что вам здесь надо?" И вдруг до нас сразу дошло, и мы вскочили и
уставились на него. А он уставился на нас. Совершенно обыкновенный
человек, должен вам сказать. Роста среднего, худощавый, лицом приятен, без
этой, знаете, волосатости, как у нашего Диксона, например. Только глаза
особенные, веселые и добрые, как у детского врача. И еще - он был одет как
звездолетчик в рейсе, однако куртка была застегнута справа налево. Так
женщины застегиваются да еще, по слухам, дьявол. Это меня почему-то
удивило больше всего. А пока мы разглядывали друг друга, я мигнул, гляжу -
куртка у него уже застегнута правильно. Я так и сел.
"Здравствуйте, - говорит незнакомец. - Меня зовут Петр Петрович. Как
вас зовут, я уже знаю, поэтому времени терять не будем, посмотрим, что с
доктором Перси Диксоном". Он довольно бесцеремонно отпихнул Валькенштейна
и сел возле Диксона. "Простите, - говорю я, - вы врач?" - "Да, - говорит
он. - Немножко". И принимается сдирать с головы Диксона повязку. Так,
знаете, шутя и играя, как ребенок сдирает обертку с конфетки. У меня даже
мороз по коже пошел. Смотрю на Валькенштейна - Марк стоит бледный и только
разевает и закрывает рот. Между тем Петр Петрович снял повязку и обнажил
рану. Рана, надо сказать, была ужасная, но Петр Петрович не растерялся. Он
растопырил пальцы и стал массировать Диксону череп. И можете себе
представить, рана закрылась! Прямо у нас на глазах. Ни следа не осталось.
Диксон перевернулся на правый бок и захрапел как ни в чем не бывало.
"Ну вот, - говорит Петр Петрович. - Теперь пусть выспится. А мы с
вами тем временем пойдем и посмотрим, что у вас делается в машинном
отсеке". И повел нас в машинный отсек. Мы пошли за ним, как овечки, но, в
отличие от овечек, мы даже не блеяли. Просто, вы представляете себе, у нас
не было слов. Не приготовили мы слов для такой встречи. Петр Петрович
открывает люк в реактор и лезет прямо в обогатительную камеру.
Валькенштейн так и ахнул, а я закричал: "Осторожно! Радиация! Смертельная
радиация!" Он посмотрел на нас задумчиво, затем сказал: "Ах да, верно.
Идите, - говорит, - Леонид Андреевич и Марк Ефремович, прямо в рубку, я
сейчас вернусь". И закрыл за собой люк. Пошли мы с Марком в рубку и стали
там друг друга щипать. Молча щипали, зверски, с ожесточением. Однако не
проснулись ни я, ни он. А минуты через две включаются все индикаторы, и
пульт обогатителя показывает готовность номер один. Тогда Марк бросил
щипаться и говорит слабым голосом: "Леонид Андреевич, вы помните, как надо
крестить нечистую силу?" Едва он это сказал, вошел Петр Петрович. "Ах, -
говорит он, - ну и звездолет у вас, Леонид Андреевич! Ну и гроб!
Преклоняюсь перед вашей смелостью, товарищи". Затем он предложил нам сесть
и задавать вопросы.
Я стал усиленно думать, какой бы вопрос задать поумнее, а Марк,
человек сугубо практический, спросил: "Где мы сейчас находимся?" Петр
Петрович грустно улыбнулся, и в ту же секунду стены рубки сделались
прозрачными. "Вот, - говорит Петр Петрович и показывает пальчиком. - Вон
там наша Земля. Четыре с половиной парсека. А там - ЕН 6, как это у вас
называется. Измените курс на шесть десятых секунды и идите прямо на
деритринитацию. А может быть, вас прямо, - говорит, - подбросить к ЕН 6?"
Самолюбивый Марк ответил: "Спасибо, не трудитесь, теперь мы и сами..." Он
прямо взял быка за рога и принялся ориентировать корабль. Я тем временем
все думал над вопросом, и все время мне в голову лезли какие-то "погоды в
надзвездных сферах". Петр Петрович засмеялся и сказал: "Ну ладно, вы
сейчас слишком взволнованы, чтобы задавать вопросы. А мне уже пора. Меня в
этих самых надзвездных сферах ждут. Лучше я вам сам все вкратце объясню.
Я, - говорит, - ваш отдаленный потомок. Мы, потомки, очень иногда любим
навестить вас, предков. Поглядеть, как идут дела, и показать вам, какими
вы будете. Предков всегда интересует, какими они будут, а потомков - как
они стали такими. Правда, я вам прямо скажу - такие экскурсии у нас не
поощряются. С вами, предками, нужен глаз да глаз. Можно такого натворить,
что вся история встанет вверх ногами. А удержаться от вмешательства в ваши
дела иногда очень трудно. Так вмешаться, как я, например, сейчас вмешался,
- это еще можно. Или вот один мой друг. Попал в битву под Курском и
принялся там отражать танковую атаку. Сам погиб и дров наломал - придумать
страшно. Правда, атаку он не один отражал, так что все прошло незаметно. А
вот другой мой товарищ - тот все порывался истребить войско Чингиза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35