Они могли расколоться от толчков. Он совсем забыл про это.
Они двадцать раз могли расколоться во время прошлых поисков. Только бы они
не раскололись, думал он. Только бы они остались целы. Корабль трясло
невыносимо, и Сидоров несколько раз ударился лбом о пластмассовую панель.
Один раз он ударился переносицей и на некоторое время совсем ослеп от
слез. Блоки, по-видимому, были целы. Тут "Скиф-Алеф" круто лег на борт.
Сидорова выбросило из кресла. Он пролете через всю рубку, сжимая в
обеих руках вырванные с корнем обломки панелей. Он даже не сразу понял,
что произошло. Потом он понял, но не поверил.
- Надо было привязаться, - сказал Валькенштейн. - Пилот!..
Сидоров на четвереньках добрался по пляшущему полу до своего кресла,
пристегнулся ремнями и тупо уставился в развороченные внутренности
прибора.
Планетолет ударило так, словно он налетел на скалу. Сидоров, разинув
пересохший рот, глотал воздух. Очень тихо было в рубке, только хрипел
Валькенштейн, - шея его наливалась кровью.
- Киберштурман, - сказал он.
И тут снова дрогнули стены. Горбовский молчал.
- Нет подачи горючего, - сказал Валькенштейн неожиданно спокойно.
- Вижу, - сказал Горбовский. - Делай свое дело.
- Нет ни капли. Мы падаем. Замкнуло...
- Включаю аварийную, последнюю. Высота сорок пять... Сидоров!
- Да, - сказал Сидоров и принялся откашливаться.
- Ваши контейнеры наполняются. - Горбовский повернул к нему свое
длинное лицо с сухими блестящими глазами. Сидоров никогда не видел у него
такого лица, когда он лежал на диване. - Компрессоры работают. Вам везет,
Атос!
- Мне здорово везет, - сказал Сидоров.
Теперь ударило снизу. У Сидорова что-то хрустнуло внутри, и рот
наполнился горькой слюной.
- Пошло горючее! - крикнул Валькенштейн.
- Хорошо... Прелесть! Но занимайся своим делом, ради бога. Сидоров!
Эй, Миша...
- Да, - сипло сказал Сидоров, не разжимая зубов.
- Запасного комплекта у вас нет?
- Ага, - сказал Сидоров. Он плохо соображал сейчас.
- Что "ага"? - закричал Горбовский. - Есть или нет?
- Нет, - сказал Сидоров.
- Герой... - сказал Валькенштейн. - Удалец...
Сидоров скрипнул зубами и стал смотреть на экран перископа. По экрану
справа налево неслись мутные оранжевые полосы. Было так страшно и тошно
видеть это, что Сидоров закрыл глаза.
- Они высадились здесь! - закричал Горбовский. - Там город, я знаю!
Что-то тоненько звенело в рубке в страшной шатающейся тишине, и вдруг
Валькенштейн заревел тяжелым, прерывистым басом:
Бешеных молний крутой зигзаг,
Черного вихря взлет,
Злое пламя слепит глаза,
Но, если бы ты повернул назад,
Кто бы пошел вперед?
"Я бы пошел", - подумал Сидоров. - Дурак, осел! Нужно было дождаться,
пока Горбовский решится на посадку. Не хватило терпения. Если бы сегодня
он шел на посадку, плевал бы я на экспресс-лабораторию!" А Валькенштейн
ревел:
Чужая улыбка, недобрый взгляд,
Губы скривил пилот...
Струсил десантник, тебе говорят,
Но, если бы ты не вернулся назад,
Кто бы пошел вперед?
- Высота двадцать один! - крикнул Горбовский. - Перехожу в
горизонталь.
"Теперь бесконечные минуты горизонтального полета, - подумал Сидоров.
- Ужасные минуты горизонтального полета. Многие минуты толчков и тошноты,
пока они не насладятся своими исследованиями. А я буду сидеть, как слепой,
со своей дурацкой разбитой машиной!"
Планетолет ударило. Удар был очень сильный, такой, что потемнело в
глазах. И Сидоров, задыхаясь, увидел, как Горбовский с размаху ударился
лицом о пульт, а Валькенштейн раскинул руки, взлетел над креслом и
медленно, как это бывает во сне, с раскинутыми руками опустился на пол и
остался лежать лицом вниз. Кусок ремня, лопнувшего в двух местах, плавно,
как осенний лист, скользнул по его спине. Несколько секунд планетолет
двигался по инерции, и Сидоров, вцепившись в замок ремня, чувствовал, что
все падает. Но затем тело снова стало весомым.
Тогда он расстегнул замок и поднялся на ватные ноги. Он смотрел на
приборы. Стрелка альтиметра ползла вверх, зеленые зигзаги контрольной
системы метались в голубых окошечках, оставляя медленно гаснущие туманные
следы. Киберштурман вел планетолет прочь от Владиславы. Сидоров перешагнул
через Валькенштейна и подошел к пульту. Горбовский лежал головой на
клавишах. Сидоров оглянулся на Валькенштейна. Тот уже сидел, опираясь
руками в пол. Глаза его были закрыты. Тогда Сидоров осторожно поднял
Горбовского и положил его на спинку кресла. "Плевать я хотел на
экспресс-лабораторию", - подумал он. Он выключил киберштурман и опустил
пальцы на липкие клавиши. "Скиф-Алеф" начал разворачиваться и вдруг упал
на сто метров. Сидоров улыбнулся. Он услышал, как позади Валькенштейн
яростно прохрипел:
- Не сметь...
Но он даже не обернулся.

- Вы хороший пилот, и вы хорошо посадили корабль. И, по-моему, вы
прекрасный биолог, - сказал Горбовский. Лицо его было все забинтовано. -
Просто прекрасный биолог. Настоящий энтузиаст. Правда, Марк?
Валькенштейн кивнул и, разлепив губы, сказал:
- Несомненно. Он хорошо посадил корабль. Но поднял корабль не он.
- Понимаете, - Горбовский говорил очень проникновенно, - я читал вашу
монографию о простейших - она превосходна. Но нам с вами не по дороге.
Сидоров с трудом глотнул и сказал:
- Почему?
Горбовский поглядел на Валькенштейна, затем на Бадера:
- Он не понимает.
Валькенштейн кивнул. Он не смотрел на Сидорова. Бадер тоже кивнул и
посмотрел на Сидорова с какой-то неопределенной жалостью.
- А все-таки? - вызывающе спросил Сидоров.
- Вы слишком любите штурмы, - сказал Горбовский мягко. - Знаете, это
штурм унд дранг, как сказал бы директор Бадер.
- Штурм и натиск, - важно перевел Бадер.
- Вот именно, - сказал Горбовский. - Слишком. А это не нужно. Это
па-аршивое качество. Это кровь и кости. И вы даже не понимаете этого.
- Моя лаборатория погибла, - сказал Сидоров. - Я не мог иначе.
Горбовский вздохнул и посмотрел на Валькенштейна. Валькенштейн сказал
брезгливо:
- Пойдемте, Леонид Андреевич.
- Я не мог иначе, - упрямо повторил Сидоров.
- Надо было совсем иначе, - сказал Горбовский. Он повернулся и пошел
по коридору.
Сидоров стоял посреди коридора и смотрел, как они уходят втроем:
Бадер и Валькенштейн поддерживают Горбовского под локти. Потом он
посмотрел на свою руку и увидел красные капли на пальцах. Тогда он пошел в
медицинский отсек, придерживаясь за стену, потому что его качало из
стороны в сторону. "Я же хотел, как лучше, - думал он. - Это же было самое
важное - высадиться. И я привез контейнеры с микрофауной. Я знаю, это
очень ценно. И для Горбовского это тоже очень ценно: ведь Горбовскому рано
или поздно самому придется высадиться и провести рейд по Владиславе. И
бактерии убьют его, если я не обезврежу их. Я сделал то, что надо. На
Владиславе, планете голубой звезды, есть жизнь. Конечно, я сделал то, что
надо". Он несколько раз прошептал: "Я сделал то, что надо". Но он
чувствовал, что это не совсем так. Он впервые почувствовал это там, внизу,
когда они стояли возле звездолета по пояс в бурлящей нефти и на горизонте
огромными столбами поднимались гейзеры, а Горбовский спросил его: "Ну, и
что вы намерены предпринять, Михаил Альбертович?", а Валькенштейн что-то
сказал на незнакомом языке и полез обратно в планетолет. Затем он
почувствовал это, когда "Скиф-Алеф", в третий раз оторвавшись от
поверхности страшной планеты, снова плюхнулся в нефтяную грязь, сброшенный
ударом бури. И он чувствовал это теперь.
- Я же хотел как лучше, - невнятно сказал он Диксону, помогавшему ему
улечься на стол.
- Что? - сказал Диксон.
- Я должен был высадиться, - сказал Сидоров.
- Лежите, - сказал Диксон. Он проворчал: - Первобытный энтузиазм...
Сидоров увидел, как с потолка спускается большая белая груша. Груша
повисла совсем близко, у самого лица, перед глазами поплыли темные пятна,
заложило уши, и вдруг тяжелым басом запел Валькенштейн:
И если бы ты не вернулся назад,
Кто бы пошел вперед?
- Кто угодно... - упрямо сказал Сидоров с закрытыми глазами. - Любой
пойдет вперед...
Диксон стоял рядом и смотрел, как тонкая блестящая игла киберхирурга
входит в изуродованную руку. "Как много крови! - подумал Диксон. -
Много-много. Горбовский вовремя вытащил их. Опоздай он на полчаса, и
мальчишка никогда уже больше не оправился бы. Ну, да Горбовский всегда
возвращается вовремя. Так и надо. Десантники должны возвращаться, иначе
они бы не были десантниками".

3. ЛЮДИ, ЛЮДИ...
Вильгельм Эрмлер стоял перед своим огромным письменным столом и
разглядывал блестящие глянцевитые фотографии.
- Здравствуй, Вилли, - сказал охотник.
Эрмлер поднял голову и закричал:
- A! Home is the sailor, home from sea!
- And the hunter home from the hill, - сказал охотник.
<Домой вернулся моряк, домой вернулся он с моря,
И охотник вернулся с холмов.
Стивенсон, "Реквием">
Они обнялись.
- Чем ты меня порадуешь на этот раз? - деловито спросил Вилли. - Ты
ведь с Яйлы?..
- Да, прямо с Серых Болот. - Охотник сел в кресло и достал трубку. -
А ты все толстеешь и лысеешь, Вилли. Сидячая жизнь тебя доконает. В
следующий раз я возьму тебя с собой.
Эрмлер озабоченно взялся за свой толстый живот.
- Да, - сказал он, - ужасно. Нарушение метаболизма и еще что-то...
Так ты привез что-нибудь интересное?
- Нет, Вилли. Одни пустяки. Десяток двухордовых змей, несколько новых
видов многостворчатых моллюсков... А это у тебя что? - Он протянул руку и
взял со стола пачку фотографий.
- Это привез один новичок, Поль Гнедых. Он вообще-то агролог. Знаешь
его?
- Нет. - Охотник разглядывал фотографии. - Недурно. Это, конечно, с
Пандоры.
- Правильно. Пандора. Гигантский ракопаук. Очень крупный экземпляр.
- Да, - сказал охотник, разглядывая ультразвуковой карабин,
прислоненный для масштаба к желтому голому брюху ракопаука. - Неплохой
экземпляр для новичка. Но я-то видел крупнее. Сколько раз он стрелял?
- Он говорит - два раза. И оба раза - в главный нервный узел. Теперь
я не могу разобраться в двигательной системе этого господина.
- Надо было стрелять анестезирующей иглой. Мальчик немножко
растерялся. - Охотник с усмешкой рассматривал фотографию, где возбужденный
новичок горделиво попирал мертвое чудовище. - Ну ладно, а что у тебя дома?
Эрмлер махнул рукой:
- Сплошная матримония. Все выходят замуж. Марта вышла за гидролога.
- Это которая Марта? - спросил охотник. - Внучка?
- Правнучка, Игорь! Правнучка!
- Да, идет время... - Охотник положил на стол стереофотографии и
поднялся. - Ну что ж, я пойду. На свидание пойду. Ты знаешь.
- Опять! - с досадой сказал Эрмлер. - Может быть, хватит?
- Нет, Вилли. Надо. А встретимся, как всегда, в десятом павильоне.
Он сунул в карман трубку, которую так и не закурил, кивнул и вышел.
"Надо, Вилли, - думал он. - Тебе, конечно, невдомек, как это важно". Он
спустился в парк и направился к павильонам. Как всегда, в музее было очень
много народу. Особенно молодежи и детей. Люди шли по аллеям, обсаженным
оранжевыми венерианскими пальмами, толпились вокруг террариев и над
бассейнами с прозрачной водой. В высокой траве между деревьями возились
детишки - они играли в "марсианские прятки". Охотник остановился
посмотреть. Это была очень увлекательная, хотя и не очень поучительная
игра. Давным-давно с Марса на Землю были привезены мимикродоны, крупные,
меланхоличного нрава ящеры, отлично приспособленные к резким сменам
условий существования. Мимикродоны обладали необычайно развитой
способностью к мимикрии. В парке музея они пользовались полной свободой.
Ребятишки развлекались тем, что разыскивали их - это требовало немалой
зоркости и ловкости - и затем таскали их с места на место, чтобы
посмотреть, как мимикродоны меняют окраску. Ящеры были большие, тяжелые,
ребятишки тащили их волоком за отставшую кожу на загривке. Мимикродоны не
сопротивлялись. Кажется, им это нравилось.
Охотник миновал огромный прозрачный колпак, под которым помещался
террарий "Лужайка планеты Ружена". Там в бледной голубоватой траве прыгали
и дрались забавные рэмбы, гигантские, изумительной расцветки насекомые,
немного похожие на земных богомолов. Охотник вспомнил, как лет двадцать
назад он впервые охотился на Ружене. Он трое суток сидел в засаде,
поджидая кого-нибудь, и огромные радужные рэмбы прыгали вокруг и садились
на ствол его карабина. У "Лужайки" всегда было полно народу, потому что
рэмбы очень забавны и красивы.
Недалеко от входа в Центральный Павильон охотник задержался у
балюстрады, окружающей глубокий круглый бассейн-колодец. В бассейне, в
воде, освещенной сиреневым светом, без устали кружило длинное волосатое
животное, ихтиомаммал, единственное теплокровное, дышащее жабрами.
Ихтиомаммал непрерывно двигался; он плавал так кругами и год назад, и пять
лет назад, и сорок лет назад, когда охотник впервые увидел его.
Ихтиомаммала с большим трудом добыл знаменитый Салье. Теперь Салье давно
уже мертв и спит вечным сном где-то в болотах Пандоры, а его ихтиомаммал
все кружит и кружит в сиреневой воде бассейна.
В вестибюле павильона охотник опять остановился и присел в легкое
кресло в углу. Всю середину светлого зала занимало чучело летучей пиявки
(животный мир Марса, Солнечная система, углеродный цикл, тип
"полихордовые", класс "кожедышащие", отряд, род, вид "летучая пиявка").
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35