— Денег, я имею в виду.— Да, — вкрадчиво согласился агент. -Марки — дело серьезное. Но как вы себе представляете дальнейшее. Вы их скупаете, надежно укрываете в каком-нибудь сейфе или подвале, а когда вас оживят, извлечете из тайника и попытаетесь с выгодой продать. Но марки нынче покупают все. Что будет с рынком? Да и хобби не вечны, а ну как тогда никому не будет дела до коллекционирования? Или, скажем, вдруг марки украдут? Даже если вы узнаете, кто это сделал, как вы докажете, что они ваши? У вас ведь нет на них никакого документа. А если они истлеют? Заведется какая-нибудь бактерия, например? Или от сырости? Что, мои дорогие, вы тогда скажете?— Да… — хмыкнул муж. — Никогда об этом не задумывался. Земля-то никуда не денется, а права у нас сохранятся…— Вот именно! — обрадовался агент. -Чтобы закрепить землю за собой навечно, вам всего-то потребуется открыть счет в Нетленном Центре, предоставить ее нам в аренду и выплачивать небольшие суммы для покрытия расходов по защите ваших прав. Вот видите, — он перевел дыхание, — как все просто. Неплохо мы придумали.— Но, — вздохнула женщина, — если бы не болото— Да говорю же, — разгорячился агент, — нет никакой разницы, болото или что угодно. Со временем в ход пойдет любой клочок земли. Если и не через сто лет, то уж через тысячу — наверняка. Вы же, коли захотите, можете оговорить, что спать будете тысячу лет. Нетленный Центр всегда идет навстречу подобным пожеланиям. Тем более, никто не знает, когда они приступят к оживлениям. 8 Швейцарские марки означали, что встреча состоится в парке в деловой части Манхэттена, а на кляссере было указано время — час тридцать.Джо Гиббонс уже бью там и встал навстречу Фросту.— Ты немного опоздал, — укорил он вместо приветствия.— Пришлось проверить, не следят ли за мной, — поморщился Фрост.— Кому вдруг понадобилось? Раньше тебя не беспокоили.— Что-то происходит в Центре.— Маркус трясется? Боится, что ты составишь ему конкуренцию?— Это нелепо, — скривился Фрост.— Понятное дело. Но с таким ничтожеством, как Маркус, ни в чем нельзя быть уверенным.Они присели на скамейку.Пробежала белка, плавный одинокий звук выводила где-то над головами птица. Небо было голубым без изъяна, и маленький парк источал сладкий ленивый покой.— Хорошо как, — вздохнул Фрост. — Надо почаще выбираться на улицу, дышать воздухом и ни о чем не думать.— У меня к тебе дело, — насупился Гиббонс. — Не знаю с чего начать.У него был вид человека, которому предстоит неприятная работа, и он спешит с ней разделаться.— Подобные варианты были и прежде, -продолжил он, — но я тебе не говорил. Был уверен, что ты откажешься.— Откажусь?— Дэн, — серьезно произнес Гиббонс. — У меня к тебе предложение.— Оставь, — Фрост покачал головой.— Я должен рассказать. Решать тебе — слишком серьезно. Это раньше я мог отказаться от твоего имени, но не теперь. Четверть миллиона, Дэн!Фрост не шевельнулся. Ему вдруг почудилось, что голова превратилась в камень, сквозь который в мозг пробиваются резкие сигналы тревоги.— Не знаю, — выдавил он наконец, лишь затем, чтобы собраться с мыслями.— Все чисто, — продолжал Гиббонс. — Все устраиваю я. Оплата наличными, никаких чеков, никакой бухгалтерии. Все через меня, кроме выплаты.— Значит, мне придется иметь дело с ними, — безучастно прокомментировал Фрост.— Значит, да, — начал сердиться Гиббонс. — Но, бог мой, четверть миллиона того стоит. Мне бы, кстати, четверть миллиона они не доверили. Да и ты не идиот, чтобы доверить. С такими деньжищами я бы тут же сбежал. Ничего бы не смог с собой поделать.— А сколько полагается тебе?— Нисколько, — Гиббонс хихикнул. — Весь куш твой, до последнего цента. Я имею только посреднические. Десять тысяч.— Сухими из воды нам не выйти, — резко заметил Фрост.— Извини, Дэн! Мое дело — передать. Я могу сказать, что ты отказался. Но я надеялся — десять тысяч, как никак.— Джо, — нервно произнес Фрост, — мы долго работали вместе, были друзьями…Он умолк. Он испугался — вдруг Джо под колпаком у Эплтона.— Да, Дэн. Мы были друзьями. Я надеялся, ты поймешь. Мы могли бы выйти сухими. Мне это — раз плюнуть, тебе — немного сложнее.Фрост кивнул:— Да. Вложить деньги и устраниться.— Нет, нет, — замахал руками Гиббонс. -Не так. Не устраниться — тогда заподозрят. Смерть подстроят вполне натурально. Десять тысяч из твоей доли, и я сделаю это сам ради тебя. Что поделаешь, сейчас такие расценки. Зато просто и аккуратно. Ну, разумеется, деньги нельзя помещать в акции Нетленного Центра. Во что-нибудь другое — в собрание живописи, например.— Мне требуется время, — покачал головой Фрост.— А если ты умирать не хочешь, -наставлял его Гиббонс, — то можно сблефовать. Не можешь же ты уследить за всем — проскочила книжка, не заметил и все дела.— Видимо, это нечто… — подумал вслух Фрост. — Четверть миллиона…— Не буду темнить, Дэн, — гордо надулся Гиббонс. — Это — настоящая бомба. Пойдет нарасхват. Они рассчитывают на стомиллионный тираж!— Ты неплохо осведомлен.— Я их заставил рассказать, — кивнул Гиббонс. — Кота в мешке не покупаем. А куда им было деваться, другого выхода на тебя у них нет.— Да, глубоко же ты влез.— Ладно, — решился Гиббонс. -Начистоту. Я сказал, будто могу пойти к ним и сказать, что ты не согласился. Но так не выйдет. Если ты не подписываешься, мне туда хода нет. Ты отказываешься и уходишь, а я пускаюсь в бега.— Да, побегать тебе придется… -согласился Фрост— Придется…Замолчали. К ним прискакала белка, встала на задние лапки, передние прижала к груди и посмотрела своими бусинами.— Автор, — заговорил наконец Гиббонс, -утверждает, что Нетленный Центр — фикция, а все его идеи — надувательство чистой воды. Никакой второй жизни нет, такой возможности не существует. А выдумали это лет двести тому назад, чтобы покончить с войнами.— Погоди! — воскликнул Фрост. — Как они собираются это издать?! Они не могут…— Могут, — оборвал его Гиббонс. -Конечно, если бы ты узнал, то мог бы воспрепятствовать, оказать давление и…— Да нет, я имею в виду, что это не может быть правдой!— А какая разница? — удивился Гиббонс. — Правда или нет, все равно прочтут. Людей заденет за живое. И никакой это не памфлет, у парня — научный подход. Он провел исследования и у него куча аргументов. Все подтверждено документально. Конечно, это может оказаться фальшивкой, только не похоже. За такую книжку любой издатель правую руку отдаст.— Или четверть миллиона.— Или четверть миллиона.— Мы можем пресечь это сейчас, -прикинул Фрост. — Но как только книга попадет в киоски, ее уже не остановишь. На это рассчитывать нечего. Пропустить такую книгу я не могу. Этого мне не искупить.— Но ведь можно обставить так, -напомнил Гиббонс, — что ничего искупать на придется.— Даже если и так, — покачал головой Фрост, — они могут устроить ретроспекцию мозга. Сделать отметку, чтобы при оживлении мой мозг прочитали.— Кто этим станет заниматься, -сплюнул Гиббонс. — Да в памяти, наверное, и не все сохраняется. Но, если тебя это так волнует, я готов уберечь твое доброе имя. Скажу, что узнал про книгу уже после твоей смерти.— За отдельную плату, конечно.— Дэн, — расстроился Гиббонс, — ведь ты сам сказал, что мы были друзьями. «За отдельную плату…». Друзья так не говорят. Я бы сделал это по дружбе.— Да, еще одно, — вспомнил Фрост. — Кто издатель?— Этого я тебе не могу сказать.— Но как же я…— Погоди, Дэн, подумай. Немедленный ответ мне не нужен. Давай встретимся ровно через сутки.Фрост покачал головой:— Сутки мне не нужны Все решено.Потрясенный Гиббонс остекленело вытаращился на Фроста.— Я навещу тебя. Ты передумаешь. Четверть миллиона! Ты встанешь на ноги!— Не могу… — Фрост поднялся. — Ты можешь, а я — нет.И он не может, подумал Фрост.Гудение в мозгу утихло, и на его место пришло кое-что похуже — холод испуга.— Скажи Маркусу, — начал он было, но передумал. — Нет, не говори ему ничего. Маркус сам разузнает. Он понизит тебя в чине, Джо, не забывай. Поймает как-нибудь…— Дэн! — возопил Гиббонс. — Ты о чем? Что ты хочешь сказать?!— Ничего, — отмахнулся Фрост. -Абсолютно ничего. Но на твоем месте я бы пустился наутек немедленно. 9 Через полуоткрытую дверь канцелярии Никлос Райт увидел, что в церковь украдкой, почти испуганно вошел человек, обеими руками прижимая к груди шляпу.Райт ласково улыбнулся — церковь была человеку в новинку, он чувствовал себя неловко и осторожно передвигался по храму, глядя по сторонам так, словно что-то неведомое угрожало ему из темных нищ.Но в нем чувствовалось и почтение: казалось, он искал убежища или утешения. И это было непривычно — сюда приходили уверенные в себе люди, твердо знающие, что не найдут тут ничего, заходили, лишь отдавая дань обычаю.Глядя на этого человека, Райт ощутил, как в глубине души что-то шевельнулось, и нахлынуло чувство, о котором он давно забыл — жажда милосердия, пасторского сострадания.Пасторское сострадание, вздохнул он. Kому теперь это нужно? Первый раз это чувство пришло к нему еще в семинарии, первый и последний — в жизни оно оказалось лишним.Найт осторожно приподнялся и тихо ступил под своды храма.Человек уже дошел до алтаря и, отойдя в сторону, присел на скамью. Прижимая по-прежнему к груди шляпу, он сидел выпрямившись она самом краешке скамьи и глядел прямо перед собой, огни свечей с алтаря мягкими бликами колыхались на его лице.Он долго сидел не двигаясь, словно не дыша. Найту, стоящему в проходе, показалось, что он уловил боль, скрытую в этом напряженном выпрямленном теле.Потом человек поднялся и, продолжая прижимать шляпу, направился к выходу. За это время — Райт был убежден — ни единый проблеск чувства не промелькнул на мертвенном лице посетителя. Человек, пожелавший обрести здесь что-то, теперь уходил, ничего не найдя, и, возможно, полагая, что не отыщет этого уже никогда. Найт последовал за ним к выходу.— Друг мой, — мягко произнес Райт.Человек замер и обернулся, страх отразился на его лице.— Друг мой, — повторил Райт, — могу ли я чем-либо помочь вам?Человек пробормотал что-то, но с места не двинулся.Найт подошел к нему.— Вы нуждаетесь в помощи, — сказал он проникновенно. — Я здесь затем, чтобы вам помочь.— Не знаю, — запнулся тот. — Я увидел, что дверь открыта и вошел…— Двери всегда открыты.— Я подумал… Я надеялся…— Мы все должны надеяться, — изрек Райт. — Все мы веруем.— В том-то и дело. — Человек взглянул на него. — Я не верю. Как люди обретают веру? И во что они верят?— В вечную жизнь, — сказал Райт. — Мы должны верить в нее, И еще во многом другое.— Но ведь она и так есть, — человек неожиданно разразился грубоватым смешком. -Вечная жизнь у нас в кармане. Что в нее верить?!— Не вечная жизнь, — поправил его Найт, — но лишь долгая жизнь. А кроме долгой, есть и другая; лучшая, совершенно иная.— Вы верите в это, пастор? Вы ведь пастор?— Да, пастор, И я верю в это.— Тогда какой. смысл в долгой? Не лучше ли…— Не знаю, — покачал головой Найт. — Не могу претендовать на знание. Но и не сомневаюсь в намерениях Господа, допустившего ее.— Но зачем Ему это?— Затем, наверное, чтобы мы более подготовленными встретили ее конец.— Но они говорят, — усмехнулся человек, — про вечную жизнь. О том, что умирать будет не надо. Какая же тогда польза от Бога? Зачем тогда еще какая-то жизнь?— Что же, — рассудил Найт, — возможно. Но ведь это бессмертие может оказаться вовсе не тем, чего мы ждем, и нас ожидает отчаяние.— А вы, пастор, как?— Что? Я не понял.— Какая жизнь нужна вам? Вы полезете в холодильник?— Но, собственно…— Ясно, — хмыкнул человек. — Всего доброго, пастор, и благодарю вас за заботу. 10 Фрост тяжело поднялся по ступенькам, вошел в свою комнату, закрыл дверь и повесил шляпу на крюк. Устало рухнув в старое, протертое кресло, он огляделся по сторонам. Впервые нищета и убожество комнаты бросились ему в глаза. Кровать в одном углу, плитка и шкафчик с продуктами — в другом. Истертый, местами в дырах, ковер едва прикрывал прогнивший пол. Небольшой стол перед единственным окном — здесь он ел и работал. Несколько стульев и узкий комод, открытая дверца платяного шкафа. Вот и вся обстановка.Все мы так живем, подумал он. Не я один, миллиарды. Не потому, что нам так нравится, это наша плата за бессмертие.Он полудремал наедине с горькими мыслями.Четверть миллиона долларов, бормотал он, и я вынужден отказаться. Нет, признался он себе, не потому, что я выше этого, не в благородстве дело — в страхе. Это могла быть провокация, организованная Эплтоном.Джо Гиббонс был моим другом и надежным сотрудником, но дружба вполне продается за подходящую сумму. Все мы — Фрост ощутил кислый привкус правды на языке — готовы продаться. Все, без исключения. И только потому, что человек должен платить за вторую жизнь, потому, что должен прийти в нее с капиталом.Началось все это около двух столетий назад, в 1964 году, и придумал это человек по фамилии Эттинджер. Эттинджер задумался: почему люди должны умирать от рака, если его научатся лечить лет через десять? Или от старости, когда преклонный возраст лишь род болезни, которая лет через сто будет побеждена?Странно, сказал себе Эттинджер. Нелепое заблуждение, зачем умирать, когда есть выход.На эту тему строили домыслы и раньше, но именно Эттинджер сказал: «Хватит болтать, давайте начнем. Разработаем технику, с помощью которой умирающих заморозят до момента, когда их болезни станут излечимы — тогда вернем их к жизни и вылечим рак, восстановим уставшие сердца, уничтожим следы разрушений, причиненные старостью. Дадим людям шанс».Идея медленно завоевывала признание, лишь немногие отнеслись к ней всерьез, она стала излюбленной мишенью плоских острот в телевизионных шоу, и потихоньку эксплуатировалась писателями.Но, хоть и медленно, все шло своим чередом. Несколько десятков человек сутки напролет проводили исследования, изобретали технологии, производили установки и разрабатывали структуру организации, которая сможет контролировать и направлять события.Шли годы, и в сознание людей проникала мысль, что смерть должна быть побеждена, что смерть — не конец, что возможна вторая жизнь — не только духовная, но и физическая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18