Нос корабля приподнялся кверху, и вдруг, будто по ледяной горке, корабль заскользил вниз - и скрылся под водой. Потом один за другим взрывались и, быстро наполняясь водой, шли ко дну остальные эсминцы, тонули под развевавшимися красными флагами, с сигналом, поднятым на мачте: "Погибаю, но не сдаюсь".
Меньше чем за полчаса с эсминцами было покончено. Оставалась "Свободная Россия". С "Керчи" сделали залп по линкору из двух минных аппаратов. Одна мина прошла под килем корабля, другая взорвалась под носовой орудийной башней. Клуб черного дыма, поднявшийся из воды, закрыл серый борт корабля до боевой рубки. Корабль, однако, держался на воде. Еще две мины, поразившие линкор в кормовой части, не изменили положения корабля. На "Керчи" нервничали, кончался запас мин, а бронированная громада не поддавалась. Пятая мина чуть не потопила саму "Керчь", что-то случилось в ее механизме, и она заметалась в воде, меняя направление, то отдаляясь от миноносца, то вдруг направляясь прямо на него. Наконец, неожиданно вынырнув из воды, переломилась надвое и вмиг затонула.
Шестая мина ударила в самую середину линкора. Густой белый дым окутал весь корабль. Дым рассеялся, и стали видны во многих местах огромные пробоины. Корабль, покачиваясь, начал медленно крениться на правый борт. Посыпались, перекатываясь по палубе, паровые катера, шлюпки. Тяжелые круглые башни с двенадцатидюймовыми орудиями, отрываясь от палубы, катились по гладкому настилу, сметая все на своем пути, и обрушивались в море, подымая столбы брызг. Через несколько минут корабль перевернулся, подняв кверху обросший тиной и ракушками темный киль, но еще с полчаса держался на поверхности, будто губка, пропитываясь водой, пока не ухнул в пучину, образовав бурно кипящий водоворот.
Люди на берегу, как на похоронах, обнажили головы. Слышались сдавленные рыдания.
"Керчь" развернулась, дала полный ход и вскоре скрылась за мысом. Она ушла к Туапсе, с тем чтобы там затонуть, так решила команда, благоразумно остерегшаяся проделать это в Новороссийске. Команда "Керчи", с самого начала открыто стоявшая за уничтожение флота, навлекла на себя особый гнев новороссийцев, и всякое могло случиться, окажись она сейчас на берегу без прикрытия своих орудий. Раскольников посоветовал Кукелю и верным ему матросам пробираться из Туапсе к Царицыну, обещав позаботиться об их дальнейшей судьбе.
Прежде чем выехать из Новороссийска, Раскольников проследил за погрузкой катеров-истребителей для Царицына. Сложился дивизион быстроходных катеров, на каждом катере по два 47-миллиметровых орудия и по паре пулеметов, команды укомплектованы.
И еще один морской эшелон формировался в этот день в Новороссийске, эшелон, составленный из моряков с затопленных судов и с судов, ушедших в Севастополь, около тысячи человек. Они направлялись в Нижний Новгород, где должна была быть организована другая, помимо царицынской, речная военная флотилия. Раскольников помог морякам провести выборы командиров команд и начальника эшелона. Начальником эшелона моряки избрали Семена Лепетенко, деятельного предсудкома с "Шестакова".
Вечером, когда оба эшелона были готовы к отправлению, над городом показался немецкий аэроплан с крестами на желтых крыльях. Он сделал несколько кругов над опустевшей гаванью и улетел в сторону Севастополя, должно быть, докладывать об исчезновении остатков Черноморского флота.
Уже в темноте отправились матросские эшелоны, экстренный поезд Раскольникова шел замыкающим. Чувствуя себя разбитым и вместе с тем понимая, что, если ляжет, не сможет уснуть, стоял Раскольников у окна своего комфортабельного вагона, смотрел на пробегавшие за окном городские огни, ни о чем не думая, ничего не желая. Дело было сделано. Но радости не было. И надо было забыть об этом деле. Забыть - и никогда не вспоминать.
Глава восьмая

"ДАЕШЬ КАЗАНЬ!"
1
В начале июля 18-го года, едва отчитавшись перед Лениным и Совнаркомом за новороссийские дела, получил Раскольников новое назначение с чрезвычайными полномочиями - на Восточный фронт. К этому времени обстановка в Сибири, на Урале и в Поволжье осложнилась настолько, что из всех фронтов, обложивших РСФСР, главным фронтом республики стал Восточный.
Образовался восточный нарыв не мгновенно, назревал с января-февраля как реакция на Брест; собственно, и был порождением его. Занозой, вокруг которой постепенно образовался нарыв, с самого начала был Отдельный чехословацкий корпус, сформированный еще при Временном правительстве из военнопленных чехов и словаков, попавших в русский плен в качестве солдат австро-венгерской армии. Предназначался корпус для боевых действий против немцев на стороне союзнических держав и дислоцировался тогда на Украине. После Октября, в связи с началом мирных переговоров советского правительства с Германией, положение корпуса существенно изменилось. Согласованным решением командования корпуса и стран Антанты корпус был объявлен автономной частью французской армии и перед советским правительством поставлен вопрос о его переброске в Западную Европу. Полнейшая запутанность в отношениях между странами, недавними союзниками и противниками в общеевропейской войне, вызванная Брестским миром, привела к тому, что для переброски корпуса был избран неблизкий путь- через Владивосток. И весной потянулись эшелоны с хорошо вооруженными чехословацкими войсками на восток через всю Россию. В мае эшелоны корпуса, численностью до 45 тысяч человек, растянулись по Сибирской железнодорожной магистрали от Пензы до самого Владивостока.
А в конце мая чехословаки взбунтовались. Отказались эвакуироваться через Владивосток, повернули назад. Преодолевая сопротивление советских войск, пытавшихся остановить их, устремились к центру России, вдохновляемые идеей создания антигерманского фронта на российской территории, захваченной немцами. В мае-июне части корпуса, с присоединявшимися к ним по пути белогвардейскими отрядами, захватили Владивосток, Омск, Пензу, Самару, многие другие города в Сибири и Поволжье. В Поволжье власть перешла в руки Комуча - эсеровского Комитета членов Учредительного собрания, действительно состоявшего из членов разогнанного большевиками Учредительного собрания, под председательством эсера Вольского, с центром в Самаре. В Сибири образовалось Временное сибирское правительство, с центром в Томске. В это правительство вошли, кроме эсеров, представители всех антибольшевистских партий, от меньшевиков до монархистов. Всех объединила одна цель - борьба с большевикамии.
Перед тем как вручить Раскольникову мандат, Ленин предупредил его, требовательно и настойчиво смотря прямо в глаза:
- Вам придется нелегко. Фронт - в безобразном состоянии. До сих пор никакой организованности. С партизанской расхлябанностью надо кончать решительно и беспощадно. Действуйте, не останавливаясь перед расстрелом предателей и дезертиров. Либо мы одолеем расхлябанность, либо она поглотит нас. Полномочия у вас самые широкие, как представителя ЦК. На ближайшем за седании Совнаркома введем вас и Данишевского в реввоенсовет фронта. Сейчас там членами Кобозев и Мехоношин, старые партийцы, вам есть на кого опереться. Нужно остановить чехословаков, - подбежав к карте, перекрыл ребром ладони район Среднего Поволжья и Урала. - Не дать им соединиться с контрреволюционным донским казачеством. Как можно скорее закончить переформирование войск фронта и крепко ударить. Освободить Поволжье и Урал. Без хлеба и сырья этих районов нам не выжить. Телеграфируйте ежедневно…
Уезжал на Волгу вместе с Ларисой, ей предстояло заведовать агитпропом при реввоенсовете фронта. Ехала она на фронт и в качестве корреспондента "Известий", обещав редактору Стеклову регулярно писать о ходе боевых действий.
Уже в пути застала их весть о левоэсеровском мятеже в Москве. Немедленно повернули назад. Когда приехали в Москву, 7-го числа днем, там уже все было кончено, мятеж подавлен. Отличились, как узнали в Совнаркоме, вызванные Троцким в Москву полки латышской дивизии Вацетиса, взявшие штурмом позиции мятежников.
Снова отправились на восток.
В Казани встретил их Мехоношин, подтянутый, суховатый, сразу же заговорил о главкоме Муравьеве. Командующий Восточным фронтом левый эсер Муравьев принял сторону мятежников. С отрядом примерно в тысячу человек отправился из Казани в Симбирск, к частям Первой армии, с намерением поднять эти части против большевиков. Он, Мехоношин, сейчас едет в Симбирск. С председателем тамошнего губкома Варейкисом на месте решат, как действовать.
А Раскольникову лучше отправиться в Нижний, предложил Мехоношин, там как будто тоже готовится эсеровский сюрприз, надо разобраться.
На том порешили и разъехались. Лариса осталась при штабе фронта в Казани.
Сведения о подготовке эсеровского выступления в Нижнем Новгороде не подтвердились. Председатель Нижегородского губкома Каганович заверил Раскольникова, что обстановка в городе спокойная, губком и губсовдеп следят за политическими настроениями в городе и губернии. Губернская чека хлеб даром не ест, систематически выявляет очаги контрреволюции и саботажа. Недавно выявили большую группу саботажников на железной дороге, расстреляли всех в один день. Кстати, в этом деле помог чекистам посланец Морского комиссариата Маркин, участвовавший в облавах с отрядом балтийских и черноморских моряков.
С Маркиным Раскольников встретился на другой день после приезда в Нижний. Этот Маркин, рядовой матрос, расторопный и сметливый, занимался в Нижнем организацией речной военной флотилии, ему нужна была помощь, и Раскольников, узнав в тот же день о подавлении мятежа Муравьева, решил на несколько дней задержаться здесь.
За две недели, проведенные в Нижнем, Маркин сделал немало. Реквизировал десяток колесных буксирных пароходов, наладил на нижегородских заводах переоборудование их в боевые корабли. Два парохода уже были готовы, на каждом установлено по два трехдюймовых орудия, команды укомплектованы. Еще пять таких пароходов могли быть готовы на днях, работы велись круглосуточно.
Но эти суда еще не могли составить флотилию, способную противостоять белогвардейской флотилии, действовавшей на Волге, и сильным береговым батареям чехос ловаков.
Вместе с Маркиным и корабельным инженером, руководившим переоборудованием пароходов, отправились по затонам. На заводе Курбатова реквизировали только что выпущенную громадную железную баржу. Осмотрев ее, инженер решил, что на ней можно установить до шестнадцати тяжелых дальнобойных орудий. Такой плавучий форт стоил бы целой флотилии. Разыскали еще две баржи, немедленно отогнали их в затон "Муромка", там рабочие взялись превратить их в плавучие батареи.
Но и этого было недостаточно. Если бы к этим судам прибавить несколько быстроходных катеров, таких, какие действовали теперь под Царицыном, бывшие черноморские, но были отрезаны линией фронта, пересекшей Волгу на юге в районе Сызрани, да если бы вывести с Балтики несколько миноносцев, можно было бы воевать. О миноносцах и катерах с Балтики шла речь в Наркомате по военным и морским делам перед отъездом Раскольникова на Волгу. Раскольников должен был на месте решить, действительно ли была нужда в переброске этих судов. Он телеграфировал в Москву: нужда неотложная, необходимо отправить корабли без промедления.
Из Нижнего Раскольников ненадолго выезжал в Симбирск, участвовал в расследовании обстоятельств муравьевского заговора. Обстановка был сложная. Разведчики доносили, что на правом берегу Волги под Сызранью собирал сильную ударную группировку бывший полковник Каппель, готовился двинуть ее против Симбирска, рассчитывая на деморализацию частей Красной Армии в районе, где действовал Муравьев. С востока подходили, закрепляясь на волжских берегах, все новые части чехословаков. В этих условиях симбирский ревтрибунал выносил всего два решения по делам об участии в мятеже: приговаривал обвиняемого к расстрелу либо возвращал в строй рядовым бойцом, в расчете что в бою искупит человек свою вину перед советской властью. Эсеры держались на суде мужественно, пощады не просили. Приговоренных к смерти расстреливали перед строем. Некоторые успевали крикнуть: "Долой большевиков!"
Из Симбирска вернулся в Нижний. Еще не был ликвидирован другой мятеж, белогвардейский в Ярославле, начавшийся одновременно с левоэсеровским мятежом, 6 июля, и сохранялась опасность его распространения вниз по Волге. Чекисты в Нижнем снимали с проходивших вниз по Волге пассажирских пароходов подозрительных людей, которых считали связными ярославских мятежников.
В один из этих тревожных дней моряки проводили облаву на пассажирской пристани. Пришвартовался шедший сверху переполненный пассажирами пароходик. Четверть часа спустя к Раскольникову подошел руководивший отрядом моряков черноморец Лепетенко, маленький, шустрый, с цепким косящим взглядом.
- С братишками задержали двоих, по документам - командированные из-под Пскова, учителя гимназии. Врут. Одного я узнал.
- Кто он?
- Не то что узнал. Будто видел. А вы точно должны знать. Если это он…
- Да кто он?
- Бунаков-Фундаминский. При Временном правительстве был у нас на флоте генеральным комиссаром. Я его видел всего раз, поэтому могу ошибиться. Но думаю, это он. Очки, длинные волосы…
- Пойдем.
Подошли к сходням. Чуть в стороне, в кольце вооруженных винтовками матросов, маялась кучка растерянных людей, среди них Раскольников тотчас узнал Бунакова-Фундаминского. Он смотрел куда-то вверх с тем напряженным выражением, какое однажды видел на его лице Раскольников, в зале Таврического дворца, перед началом заседания Учредительного собрания. Арестованные заволновались при приближении Раскольникова, и Бунаков обернулся в его сторону. Встретились с ним взглядами.
Лепетенко передал Раскольникову документы Бунакова и его спутника, незнакомого Раскольникову рослого человека с мужицким лицом, тоже, должно быть, эсера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52