Но меня это не очень тревожит. Что бы там ни было, я предпочел рискнуть, чтобы не заставлять вас, сэр Эндрю, оплакивать столь ценного слугу, сына еще более ценного слуги. Но вы не вправе ожидать, что другие столь же благодушно настроены. Чтобы устранить опасность, им придется устранить Фезерстона. И сделают они это, скорее всего, тем способом, который я назвал.
У баронета отвисла челюсть. Он уставился на Лэтимера, и гнев, клокотавший в нем минуту назад, временно уступил место испугу.
Мендвилл, наконец, опомнился.
— Это ложь! — Он стиснул кулаки. — Ложь! Дешевая ловушка, подстроенная для того, чтобы узнать имя настоящего доносчика. Фезерстон — не тот, кто снабдил лорда Уильяма списком.
— Тогда просветите меня, дурака, почему фамилии написаны его рукой? Если помните, я видел список, капитан, — с ехидцей заметил Лэтимер.
Мендвилл помнил не только то, что Лэтимер видел список, но и то, что он его очень внимательно рассматривал.
— Когда ты его видел? Как ты его увидел? — спросил пораженный сэр Эндрю.
Теперь Мендвилл опередил Лэтимера и пересказал содержание разговора с губернатором, чем внес, наконец, некоторую ясность.
— Да ты ничем не лучше любого грязного шпиона! — с отвращением прошипел сэр Эндрю. — Мерзкие шпионы! Ты и твой дружок Чини!
— Шпион — может быть, если вам так угодно. Но с остальным я не согласен. И Чини мне не друг.
— И ты выдал Габриэля своим приятелям-бунтовщикам? — угрожающе спросил сэр Эндрю.
Лэтимер покачал головой.
— Если бы я это сделал, то какой мне был смысл приезжать сюда и предупреждать вас о том, что его необходимо срочно удалить? Через минуту после того, как я его назову, он будет арестован, и тогда… — Лэтимер красноречиво провел рукой вокруг шеи. — Надеюсь, сэр Эндрю, что вы хоть это поставите мне в заслугу? Чтобы уберечь вас от ненужных страданий и чувства вины за страшную гибель другого человека, я отчасти нарушил свой долг.
Сэр Эндрю не ответил. Он смотрел на Мендвилла, будто ожидая от него подсказки. Лицо Мендвилла успело обрести маску бесстрастности, которая скрывала лихорадочную работу мозга. Страх и злость при мысли о потере такого ценного агента — ибо убежит Фезерстон или будет повешен, источник информации для Мендвилла все равно потерян — рассеялись, когда он услышал, что Лэтимер пока не выдал шпиона. Все еще, может быть, образуется.
— Нам, конечно, не стоит рассчитывать на ваше огромное уважение к сэру Эндрю, — кисло произнес он. — Оно наверняка не настолько велико, чтобы заставить вас отказаться от выдачи Фезерстона.
Лэтимер пренебрежительно дернул подбородком.
— Не будьте наивным, капитан! О, чиновничий ум! Но я подарю вам информацию, которой вы так жаждете. Сведения, столь любезно мне предоставленные, будут переданы мною в комитет сегодня в шесть.
— Вы в самом деле уверены, что сделаете это? — неприязненно спросил капитан Мендвилл.
— Да, уверен. Вот почему я вынужден вас покинуть. А вы тем временем позаботьтесь об исчезновении Фезерстона.
Сэр Эндрю, застывший и насупленный, ничего не ответил.
Лэтимер церемонно поклонился и повернулся к двери, но обнаружил, что Мендвилл преградил ему путь. Капитан произнес спокойным и ровным, но полным угрозы голосом:
— Сэр Эндрю, этот человек не должен уйти.
Глава VI. Ошибка
Сэр Эндрю очнулся и встал, вооружившись хлыстом.
Лэтимер оказался между баронетом и конюшим. Хотя возглас и очевидные намерения последнего остановили Лэтимера, он не проявил ни малейшего беспокойства.
— Вы собираетесь задержать меня силой? — спросил он и улыбнулся.
Капитан про себя по достоинству оценил выдержку молодого человека. Мендвилл считал себя знатоком хороших манер; сдержанность, умение владеть собой в любых обстоятельствах с некоторой долей легкой беспечности он определял как несомненные признаки принадлежности к высшему кругу общества. Лэтимер же провел шесть месяцев в Вестминстере и Оксфорде и легко овладел искусством светского поведения, правила которого, помимо прочего, не противоречили его от природы спокойному и независимому характеру.
— Вам должно быть ясно, мистер Лэтимер, что в данных обстоятельствах мы не имеем права позволить вам уйти.
— Мне это не только ясно — я это предвидел. Я сознательно пошел на такой риск.
— Хватай его, Роберт! — крикнул сэр Эндрю. С этими словами он бросился вперед, а капитан Мендвилл метнулся с другой стороны.
Чтобы избежать столкновения с ними, Лэтимер чуть отклонился и в тот же миг выхватил из кармана сюртука тяжелый пистолет.
— Не так быстро, джентльмены! — охладил он их пыл, поднимая оружие.
Они замерли; Миртль вскрикнула.
— Мне кажется, вы недопоняли. Я ведь сказал, что предвидел нечто в этом роде. Praemonitus praemunitusnote 18, — он качнул пистолетом, — девиз моего рода. Возможно, капитан, сэр Эндрю упоминал при вас, что я происхожу из исключительно благоразумной семьи. И теперь, когда вы уяснили, в каком невыгодном положении оказались, надеюсь, вы позволите мне все же уйти, не нарушая приличий.
— Подлец бессовестный! — начал поносить его сэр Эндрю. — Ты смеешь мне угрожать? Ты посмел поднять на меня оружие? На меня!
— Нет, сэр Эндрю. Кто угрожает — так это вы. А я просто защищаюсь, не более того. Самосохранение — первый закон природы.
Он не смог удержаться от очередной колкости, и это углубило пропасть между ним и тем, кого он любил, человеком, который, как он знал, не примирится с нанесенной обидой и тем меньше проявит к нему милосердия, чем нежнее относился в прошлом.
Сэр Эндрю смерил его исполненным невыразимой ненависти взглядом. Баронета загнали в тупик, его осмеяли.
— Позволь собаке убраться, Роберт! — процедил он.
Однако Мендвилл не намеревался следовать совету. Он предпочитал рискнуть, но не потерять Фезерстона. Однако самосохранение и для него являлось первым законом природы, поэтому одновременно он предпочел бы, чтобы Лэтимер разрядил пистолет в кого-нибудь другого. И Мендвилл сделал вид, что уступает.
Он кивнул, пожал плечами и шагнул в сторону.
— На сей раз, Лэтимер, ваша взяла, — сказал он осторожно. — Но игра еще не кончена.
— Посмотрим — хотя козырь у меня, — улыбаясь ответил Лэтимер. Он опустил пистолет в карман, но из предосторожности продолжал держаться за его рукоятку.
Как бы желая освободить ему путь к двери, Мендвилл отвернулся и отошел к камину, в противоположный конец комнаты.
Лэтимер задержался взглядом на сэре Эндрю, и глаза его погрустнели. Он собрался было еще что-то добавить к сказанному, но, осознав бесполезность слов, вновь поклонился и двинулся к двери. И в тот момент, когда он уже коснулся пальцами круглой хрустальной ручки, капитан Мендвилл схватил шнур, свисавший рядом с камином, и рванул его раз, другой, третий, поднимая трезвон в комнате слуг.
Боковым зрением Лэтимер заметил энергичное движение Мендвилла и остановился.
— Мне стоило бы пристрелить вас за это, — бросил он капитану, — но в этом нет необходимости.
Он быстро повернул ключ в замке, вынул его и быстро направился к окну.
— Придется последовать примеру короля Чарлзаnote 19 и удалиться таким способом. — Лэтимер открыл высокую застекленную створку окна, выходившего на лужайку.
— Это дурное предзнаменование, — процедил Кэри, — ты идешь к такой же гибели, как король Чарлз.
— Но из лучших побуждений, — ответил Лэтимер, перешагивая через низкую раму.
— Предупреждаю вас, сэр, — кинулся ему вслед Кэри, — если с Фезерстоном что-нибудь случится, я добьюсь, чтобы вас вздернули. Я сделаю это, клянусь Богом, даже если это будет стоить мне жизни и целого состояния. Вы бесстыжий предатель и мерзавец!
Лэтимер исчез. Мендвилл бросился ко второму окну и увидел, как тот бежит через газон к покрытой гравием подъездной дорожке, где его ждал грум с лошадьми. Тут раздался топот ног в холле, тревожные удары в дверь и недоуменные голоса негров, зовущих хозяина.
Сэр Эндрю грубо приказал им убираться. Он редко обращался так со слугами, и от удивления они сразу же притихли. Но еще больше слуги удивились, когда мистер Лэтимер Римуса. Лэтимер, который был уже почему-то перед домом и сидел в седле, бросил старому дворецкому ключ, развернул коня и вместе с грумом ускакал прочь.
Гарри дал коню шпоры. В душе его бушевал гнев и поселилось страдание, скрытые до сих пор маской беспечности, и он выплескивал их в бешеной скачке.
Когда он с таким риском для себя приехал сюда, то рассчитывал произвести совсем иное впечатление и получить в обмен на свою услугу хотя бы небольшое выражение признательности. Он надеялся, что ему позволят объясниться с Миртль, и хотел убедить ее, что несовпадение их взглядов на любовь к своей стране — недостаточная причина для отказа выйти за него замуж.
Но присутствие в Фэргроуве Мендвилла спутало его карты и увело события в нежелательное русло.
Уже остались позади ворота имения. Гнев немного утих. Но Лэтимер не мог уехать, не объяснившись с Миртль! После сегодняшнего их отношения могут стать еще во сто крат хуже, чем были раньше.
Лэтимер остановил коня и, глубоко задумавшись, в нерешительности опустил поводья. Издалека, с рисовых полей у реки, доносилось заунывное пение рабов. Их голоса навели его на новую мысль. Нужно написать Миртль записку. Просить, умолять выйти к нему. Один из негров — он знал их всех, — передаст ее девушке из рук в руки.
Лэтимер спрыгнул с коня, кинул повод груму и приказал ему отъехать примерно на полмили и ждать. Затем вернулся и, миновав ворота, сошел с дороги в сторону и углубился в рощу вирджинских дубов, оплетенных виноградными лозами. Он двинулся по направлению к поющим голосам. Но чем дальше он углублялся в дикие заросли, тем труднее становилось сквозь них пробираться. Наконец Лэтимер вынужден был остановиться, и опять задумался. Кто-нибудь из челяди лучше подошел бы для выполнения его замысла, чем раб с плантации. Надо подождать, и кто-то из лакеев наверняка вскоре пройдет мимо. Все они были его друзьями, и любой из них с радостью выполнит деликатное поручение.
Лэтимер повернул назад, добрался до широкого пня от спиленного дуба. Пристроившись на нем, он устроил наблюдательный пункт, откуда была видна аллея, пронизанная игрой света и тени. Лэтимер сел, извлек из внутреннего кармана блокнот с карандашом и торопливо набросал записку с короткой, но очень настойчивой просьбой о встрече. Он вырвал листок, сложил его вчетверо и приготовился ждать, пока случай пошлет ему нужного человека.
Тем временем сэр Эндрю продолжал неистовствовать, а Мендвилл и Миртль сообща успокаивали его. Занятие это способствовало созданию их тесного, очень отрадного и утешительного для Мендвилла союза. Он чувствовал, что вел себя не лучшим образом. Поначалу он проявил похвальную сдержанность. Во время спора держался в стороне, избегая открытых колкостей и насмешек в адрес Лэтимера, хотя юный апостол свободы был для них весьма уязвим. Человек менее тонкий никогда не упустил бы возможности продемонстрировать свое остроумие, но Мендвилл неплохо разбирался в людях и понимал, что под холодностью Миртль могла скрываться, пусть на время и заглушаемая, но глубокая любовь к бывшему жениху. И если бы Мендвилл открыто выступил на стороне врагов Лэтимера и проявил неприязнь к нему, то мог только вызвать раздражение Миртль против самого себя. Мендвилл рискнул даже поставить под сомнение свою храбрость и следовал роли невольного и сочувствующего зрителя в тягостной сцене, пока в силу обстоятельств сам не стал действующим лицом. Теперь он пытался загладить произведенное им, как он опасался, плохое впечатление. Но, к его облегчению, выяснилось, что Миртль вполне оправдывала его поведение, поверив, что оно продиктовано необходимостью, и не думала держать на него зла.
Мендвилл не принадлежал к типу людей, льющих слезы над опрокинутым молоком. Лэтимер уехал, и, следовательно, на услугах Фезерстона можно поставить крест. Спасти можно только его жизнь. Однако жизнь Фезерстона потеряла свою ценность и не вызывала большого сочувствия капитана. Неизмеримо больше он был озабочен тем, чтобы, предстать в нужном свете, изображая миротворца и человека широких взглядов. Когда сэр Эндрю, пылая гневом, начал вспоминать задним числом, что он упустил в разговоре, ровный голос Мендвилла, исполненный сочувствия к объекту его брани, подействовал на него, как успокоительное.
— Сэр, мистер Лэтимер заслуживает сострадания. Молодой человек таких способностей, таких достоинств — и совершает столь огромную ошибку! — Мендвилл вздохнул, всем своим видом выражая бесконечное сожаление.
Он был вознагражден.
Сэр Кэри потребовал от него не терять времени и спрятать Фезерстона на борту «Тамар». Когда Мендвилл, наконец, собрался уезжать, Миртль проводила его не только по лестнице, но и прошла с ним до ворот. Капитану шел рядом с нею, ведя лошадь под уздцы. В порыве признательности за бескорыстие и помощь в трудный час, Миртль взяла его под руку. Мендвилл ощутил ее волнение и учащенный пульс, но сдержался, понимая, что сейчас его поведение должно быть сродни покровительственной нежности старшего брата.
— Дорогое дитя, мое сердце обливается за вас кровью, — он опять вздохнул. — Я так зол на себя. Испытывать столь сильное желание снять часть груза с ваших плеч и быть таким бессильным! Это приводит меня в отчаяние.
— Но вы уже так много для меня сделали, Роберт. Вы были так добры, так мягки, так терпеливы и великодушны! — Миртль немного подалась вперед и ласково заглянула снизу вверх в его лицо.
— Великодушен? Если бы я в этом был уверен. Я хотел бы многого, но могу слишком мало.
— О, как это похоже на вас — не помнить своих благородных поступков. Разве не вы убедили лорда Уильяма не арестовывать Гарри? Разве этого мало?
— Совсем ничего. Я должен был спасти его. Но не ради него, потому что я его не знаю, а ради вас, потому что он… он пользуется — или пользовался — вашей благосклонностью. Я понимал, что если не сделаю этого, то вы будете страдать; и потому, даже ценой своего долга, я… О, что я говорю?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48