До меня это дошло как… как молния. На прошлой неделе. Интуиция, вот что подсказало мне. У меня всегда была интуиция. Я посмотрел на своего уважаемого хозяина, на сэра Джорджа Хэчланда и совершенно неожиданно сказал себе: «Ах, дьявол, ты спал с моей женой!» И я был прав. Он был первый, но не последний. Надо мной смеялись черт знает как. Простофиля старина Кинни, вот и всё. Наверное, все уже знают. А ты откуда знаешь? — И он посмотрел на Чарли с подозрением.
— Я? Я ничего об этом не знаю, — воскликнул Чарли с негодованием. — Вы только что сами рассказали мне об этом. Я пришел к вам совсем по другому делу. Но вы не даете мне объяснить.
— Почему же ты молчишь? Разве я тебе не даю говорить? В чем дело?
Чарли пустился было объяснять в чем дело, но Кинни почти сразу же перебил его:
— Стой-ка, стой-ка, Хэббл! — закричал он, махая толстой потной ладонью. — Ты что, забыл с кем разговариваешь? — Ты разговариваешь с человеком, который создал тебя, с единственным из теперешних журналистов Англии, кто мог это сделать. Когда я услышал, что ты сделал, я сказал себе: «Я сделаю из него национального героя, вот что я сделаю из него. Все будут знать, кто такой Джордж Хэббл».
— Чарли Хэббл.
— Чарли Хэббл, извини. Вот что я тогда сказал себе и сделал, сделал ведь? Сам знаешь, что сделал, и все это знают. Единственный человек, кто мог это сделать — Хэл Кинни. Чем ты недоволен?
— Я говорю, что в действительности я ничего такого не сделал в ту ночь, — запротестовал Чарли. — Человек, который погасил пожар, в тюрьме.
— Почему? — сурово спросил Кинни. — Кто имел право посадить его в тюрьму?
— Потому что он коммунист. Поэтому.
— Коммунист?! Тогда дело плохо, Хэббл. Терпеть не могу коммунизм, понял? Всегда был против него. Написал несколько очень сильных статей против коммунизма. Материализм, вот что это такое. Отрицание религии. Отрицание семьи.
— Сейчас дело не в том, мистер Кинни. Сейчас дело в другом. Если во всей этой истории был герой, так это не я, а тот человек.
— Вот как! Кто так говорит?
— Кто? — переспросил несколько растерянный Чарли. — Я так говорю.
— То, что говоришь ты, неважно. Важно то, что говорю я. Я тебе об этом всё время и толкую. Не ты сделал себя героем, так? Я тебя сделал героем.
— Согласен. Но сделайте и того человека героем. Он этого заслуживает.
— Возможно, да, возможно, и нет. Этого я не знаю. Непохоже, чтобы он заслуживал, раз он красный. Как я могу делать героев из красных? Кроме того, эта история — собственность «Трибюн» или, точнее, была собственностью «Трибюн», потому что история — мертва. И ко всему этому я покончил с «Трибюн» так же, как и с «Санди курир».
— Как? Вы ушли?
Кинни с трудом поднялся и попытался стать в позу оратора.
— Сэр Грегори Хэчланд подорвал во мне веру в него, как в человека, — провозгласил он торжественно хриплым голосом. — И относиться к нему с уважением, как к хозяину, я больше не могу. Помимо «Дейли трибюн» и «Санди курир» существуют и другие газеты, и они с радостью примут Хэла Кинни. Хэчланд посмеялся надо мной. Теперь посмеюсь над ним я. Он не знает того, что я знаю. И я не скажу ему этого. Я просто подам в отставку. Но я покажу тебе, что я думаю о нем. Видишь эти часы? — Он показал на большие, украшенные орнаментом настольные часы. — Эти часы, — продолжал он, подводя к ним и шатаясь, были поднесены мне в качестве свадебного подарка моим внимательным и добрым хозяином сэром Грегори Хэчландом. Теперь смотри!
— Осторожнее! — крикнул Чарли, потому что Кинни, рискуя упасть, бросился к каминной решетке и выпрямился, размахивая кочергой.
— С наилучшими пожеланиями от сэра Грегори, — сказал Кинни, раскачиваясь перед часами. — Наилучшие пожелания чего? — ты, старая похотливая обезьяна!
Чарли бросился к Кинни, но опоздал, тот с чудовищной дикой силой ударил по часам. Он так широко размахнулся, что не устоял на ногах. Часы, стол, Кинни полетели на пол с грохотом ломающегося дерева и звоном разбитого стекла. Когда Чарли поднял Кинни, на него было жалко смотреть. Лицо было в крови, его вырвало. Чарли оттащил его в ванную комнату, немного умыл и уложил в кровать. Чарли и до этого приходилось возиться с пьяными, но с таким тяжелым и беспомощным, как Кинни, никогда. Возня с ним заняла много времени. К счастью, порезы оказались неглубокими, и вызывать врача не пришлось. Когда Чарли умылся и привел себя в порядок, Кинни спал.
— Да, — сказал себе Чарли мрачно, — дело, кажется, не двигается. — Похоже было на то, что Кибворс оказался прав. Чувствуя себя усталым, Чарли решил поесть в первой же попавшейся закусочной, а потом ехать в «Бумеранг Хауз» и лечь спать.
Утро показалось ему более обнадеживающим. Он еще не видел Хьюсона, и хотя Хьюсон был не так могуществен, как Кинни, во всяком случае он относился к Чарли по-дружески. Он выслушает его и даст разумный совет. Надо было только найти Хьюсона. Это означало еще один визит в «Дейли трибюн». Визит был сделан без особой охоты — редакция «Дейли трибюн» ему опостылела. На этот раз в застекленной клетушке дежурил другой фельдфебель, и Чарли пришлось долго ждать, прежде чем выдалась спокойная минута и с фельдфебелем можно было поговорить как мужчина с мужчиной. Чарли узнал, что между двенадцатью и часом дня Хьюсон был завсегдатаем бара близлежащего ресторана под названием «Старая сорока». Когда Хьюсон не был занят делами и находился где-нибудь поблизости, его следовало искать в «Старой сороке». Побродив до четверти первого, Чарли заявился в «Старую сороку», в грязноватый ресторанчик, расположенный в боковой улице. Там, в баре, в группе громко разговаривающих людей, он нашел Хьюсона. Чарли тронул его за локоть:
— Помнишь меня?
— Привет. Конечно, помню! — воскликнул Хьюсон. Лицо его сморщилось от улыбки. — Наш ушедший от нас герой! Выпьешь?
Чарли заказал стакан бочкового и, изловчившись, отвел Хьюсона от остальных. Они отошли в спокойный уголок.
— Ну, что тебя опять привело сюда?
— Выслушайте меня, мистер Хьюсон, — серьезно начал Чарли. — Если я говорю «выслушайте», значит меня действительно надо выслушать, чего бы вам это ни стоило.
— В этом деле я не очень силен, Хэббл, но постараюсь. В чем дело? Надеюсь, не в деньгах, потому что у меня — ни гроша.
— Нет, не в деньгах. Тут всё в этом геройстве. Понимаешь, я ведь в действительности ничего не сделал, а сделал всё другой человек. — Чарли опять повторил историю той ночи о Кибворсе и о себе. — Я пытался рассказать всё мистеру Шаклворсу, — закончил он, — но он даже не дослушал, а только разозлился. Я пытался рассказать мистеру Кинни, но он был совсем пьяный, и ему ни до чего не было дела. Теперь я рассказываю всё тебе и хочу знать, можешь ли что-нибудь сделать или нет.
— Абсолютно ничего, мой дорогой друг, — ответил Хьюсон. — У тебя нет ни малейшего шанса. История умерла.
— Что ты хочешь этим сказать — умерла?
— Ты и Аттертон уже не новость. И нам до вас нет никакого дела. — Я говорю сейчас как работник «Трибюн», а не как человек — независимо от того, ты или кто-то еще спас город. Конечно, если кто-нибудь опять не станет сенсацией. Если бы мне сказали что ты не сделал ничего, а всё сделала Грета Гарбо, тогда бы я тебе пообещал пару колонок. Короче говоря, я уже неоднократно думал, что для тех, о ком мы пишем, надо нам придумывать то, что они должны делать: например, Грета Гарбо должна слетать в Новую Зеландию, а Хелен Вилз — открыть экономическую конференцию. Это сэкономит и место в газете и время.
— Но вы — только не обижайся и хоть на минуту перестань умничать, — но вы подняли всю эту шумиху вокруг меня. А Кибворс…
— Нам до него нет дела. Не только потому, что он коммунист, хотя это снижает его шансы до нуля, а просто потому, что история умерла. После нее умерло еще несколько. Твоя история так мертва, что мне даже странно, что я разговариваю о ней с тобой. Это всё равно, что сидеть в углу с привидением.
— Но, черт побери, — закричал Чарли, — прошло всего две недели!
— Знаю, но для современной массовой газеты это большой срок. Нам надо всё время менять программу, понятно? Мы не газета в старомодном понимании этого слова. Одна или две таких остались, но на каждый их экземпляр наших приходится десять. Нет, мы в действительности не газета, а печатный цирк, водевиль, комната смеха, сборник шуточек на каждый день. Ты и Аттертон были в программе, и ваш номер исполнен. Нас нисколько не удивило бы, если бы сейчас пришел кто-то и доказал, что у вас там никогда не было пожара, или даже, что такого города, как Аттертон, вообще не существовало.
— А другие газеты?
— Единственная газета, которая может напечатать о Кибворсе, это «Красный поджигатель» или как там называется эта красная тряпка? Но и она нисколько ему не поможет. Может только получиться, что его обвинят за то, что он находился в помещении завода, а потом еще скажут, что он сам и поджег его. Самое лучшее для тебя сейчас — это молчать. О тебе сейчас ничего не пишут в газетах. Очень хорошо, держись от них подальше.
— Да, — Чарли вытер платком лоб. — От такого голова пойдет кругом.
— А ты посмейся надо всем этим — и всё.
— Вряд ли от такого засмеешься, — ответил Чарли медленно. — Задумаешься, это да.
— Полагаю, что ты не очень жалеешь, что перестал быть «Героем-чудотворцем» Англии?
— Конечно, нет. Сплошная чепуха и только. Но мне кажется, что когда за одну неделю делают из тебя бог знает кого, а через две даже не хотят выслушать, — это черт знает что. Две недели назад я был, как об этом кричала «Дейли трибюн», человек, знаменитее кого уже не придумаешь, а теперь для нее я всё равно что умер, или похоронен. Кибворс был прав. Он сказал, что у меня ничего не получится. Он знает о газетах куда больше меня.
— А ему никак нельзя знать меньше. Здесь твой старый знакомый Грегори из «Морнинг пикчерал», помнишь его? Девушку ту помнишь?
Помнит ли он! Она за эти дни не выходила у него из головы больше чем на полчаса. И видеть мистера Грегори здесь было всё равно, что сразу же приблизиться к ней. Чарли был в восторге.
— Я бы хотел потолковать о ней с ним, — признался он Хьюсону.
Хьюсон подозвал Грегори и предложил выпить.
— Помнишь Хэббла? Был когда-то нашим героем.
Чарли не стал терять времени.
— Что стало с той девушкой, мистер Грегори? С Идой Чэтвик? — спросил он с чуть-чуть сильнее бьющимся сердцем.
— А-а-а, наша «Мисс Англия», — ответил Грегори небрежно. — Не знаю, чем она сейчас занимается. Она пробовала сниматься в кино, но я не слышал, как у нее пошло это дело. Сейчас я по уши занят организацией конкурса на самое красивое место в Англии.
— Она всё еще живет в «Нью-Сесил отеле»?
— Вряд ли. Разве на содержании у кого-нибудь?
— Такого не может быть! — резко сказал Чарли. — Она не из таких. Где она снималась для кино? Для какой компании?
— Это что такое? Допрос с пристрастием?
— Брось, Грег, — сказал Хьюсон и толкнул его под бок. — Выкладывай всё, что знаешь. Чарли хочет знать всё, потому что врезался в нее.
— Вот как? Ну, что ж, хорошо. Она снималась для компании «Лондон энд империал», их студия в Актоне. Можно туда съездить и узнать, чем она сейчас занимается. Но я не думаю, что ей дали роль, иначе бы нам сообщили для рекламы.
— К тому же, — сказал Хьюсон, — тебе на это совершенно наплевать, ты сейчас занят красивыми местами, а не хорошенькими девчонками.
— Совершенно верно. Жаль, Чарли, но я не знаю, где находится эта бедняга. Наверное, уехала домой.
— Ты говоришь так, как будто ты что-то такое сделал, за что тебе надо отвечать, — сказал Чарли.
— Сделал, — спокойно подтвердил Грегори. — После того, как мы присудим какому-нибудь месту премию за красоту, оно превратится в мусорный ящик. Так получается со всем.
— Эту девушку вы не превратите в мусорный ящик, — сказал Чарли уверенно. — Если она не подошла для той компании, так ее возьмет любая другая. Как бы там ни было, я узнаю. Просто, чтобы узнать — и всё. Еще выпьешь? А ты, Хьюсон.
Оба согласились и выпили. Чарли поднял свой стакан с пивом и торжественно произнес:
— За закусочные, где продают рыбу с картошкой.
— Почему?
— Потому что там знают, что делать с газетами.
— Мне кажется, Грег, он пытается оскорбить Прессу.
— Я тоже так думаю. А впрочем, он не так уж плохо использовал одну газету, согласен?
— Намного лучше, чем я заслуживаю, сказал бы я, — ответил Чарли. — Но я сейчас думаю не о себе, я думаю о других, о многих других людях. Ладно, не буду больше беспокоить вас, мистер Хьюсон. Спасибо большое вам обоим. До свидания.
Он вышел на улицу и зажмурился. Солнце умудрилось проникнуть даже в эту узкую щель между домами. За углом с двух грузовиков сгружали в подвал огромные рулоны бумаги. Из подвала раздавался гул машин, печатных машин. Чарли остановился на минуту. Здесь мы намерены его оставить: пусть он стоит и смотрит на роковую бумагу, пусть прислушивается к гулу ненасытных машин.
8. Не на страницах газет
Вот и опять этот «Нью-Сесиль отель», вот он, рядом. Чарли смело вошел внутрь, не обращая внимания на людей в пурпуровых с серебром униформах, слуг, мальчиков-посыльных. Когда он жил в гостинице как почетный гость, он испытывал перед ними страх. Теперь же, когда у него не было никакого права быть здесь, когда он зашел лишь для того, чтобы навести справку, он не замечал их. Однако это было не пренебрежение, порожденное близким знакомством с ними, — его отношение к ним изменилось после того, как он выехал из отеля. Сейчас он был совсем не тот парень: Чарли Хэббл, который стоял и смотрел с благоговейным страхом на этих рыхлолицых лакеев, больше не существовал. Сейчас совершенно иной Чарли направился прямо к главному бюро, где сидел всё тот же лощеный и блестящий молодой человек.
— Мисс Ида Чэтвик всё еще живет здесь? — спросил Чарли.
— Мисс Чэтвик?
— Да. Девушка, которая победила на конкурсе красоты.
Молодой человек принялся листать страницы в книге регистрации.
— Мисс Ида Чэтвик больше у нас не живет, сэр.
— Когда она выехала?
— В начале прошлой недели.
— Так. — Чарли ожидал этого. Какую-то секунду он колебался. — Когда я жил здесь, — начал он, — здесь работала, как вы их называете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33