— Ну, что будем делать?
— Что делать... Надо дальше ехать, не стоять же на месте,— ответил Нуржан, поеживаясь.
— Посмотрим, как ты ехать будешь, когда горючее кончится,— буркнул Аманжан, глубоко затягиваясь сигаретой.
«ДТ-54» дернулся и, наклонившись вперед, пошел с горы, на которую с трудом взобрался с другой сторону. На спуске склон был неровным, в ямах, в расщелинах, торчали в снегу валуны, и стальные гусеницы, налетая на них, злобно грызли камень, поднимая невообразимый лязг и скрежет. И Нуржан повел трактор осторожнее, убавил скорость, внимательно смотрел вперед. Спустившись на полгоры, он, спохватившись, оглянулся — и не увидел прицепных саней сзади. Не в силах поверить своим глазам, он еще какое-то время гнал грактор, затем резко затормозил и сбросил газ. Выскочив на гусеницу, внимательно осмотрел рыхленый след. И далеко, метров за двести позади, увидел торчавшие из сугроба сани. Аманжан, выскочивший на гусеницу с другой стороны трактора, тоже увидел их. Бакытжан не двинулся с места.
— А! Будьте вы прокляты! вскрикнул Нуржан
— Поворачивай назад! —сказал Аманжан.
— Сам знаю. Только сможем ли подняться? Уж больно круто.
— Давай поворачивай! Рискнем! Делать больше нечего, тросом все равно их не зацепишь.
- Будь они прокляты!
Оба уселись на свои места — и трактор, вспахивая гусеницами снег, развернулся на месте. Пополз вверх, но не проехал и десяти шагов, как его снова — уже самопроизвольно — развернуло в обратную сторону. Крутизна была велика. Снова и снова ребятя товорачивали трактор и гнали его вверх по склону, но гусеницы проскальзывали на месте, трактор дрожал, не в силах продвинуться хотя бы на метр, и вдруг его снова резко разворачивало. За рычаги садились попеременно то Аманжан, то Нуржан: трактор ревел, как рассерженный верблюд, долбил гусеницами мерзлую землю, скреб камни, рвался вперед — но все было напрасно.
— А что если спуститься, объехать гору и с той стороны снова по своему следу подняться? - предложил Аманжан.— Сверху спуститься к саням...
— Это дело, акри! — впервые за все время суматохи отозвался Бакытжан, до этого безучастно сидевший на своем месте.— Башка у тебя работает, однако
- Проснулся? Уж лучше бы дрых,— огрызнулся Аманжан.— Не знаю только, нет ли там, под горою, болота,— продолжал он.— Вон смотрите, пар идет Должно быть, там теплые родники бьют, а от них всегда грязь получается. Сверху лежит снег, а под снегом болото...
Но осуществить задуманное они не успели. Солнце давно скрылось за вершинами. В долинах тени сгустились до непроницаемой мглы. Усилился ветер, словно предвестник суровой ночи. В его порывах чудились молодым людям то жалобные стоны, то плач. В небе проклюнула первая робкая звездочка. Восточные склоны гор стали заметнее, выделившись из общей мглы,— всходила яркая луна. Жестокий январский мороз, замораживающий плевок на лету, давал знать о себе. Стоило теперь подумать не о возвращении тракторных саней, а о спасении собственной жизни. Лютая, хищная ночь надвигалась со всех сторон, а согреться было нечем. Ни хво ростинки вокруг, чтобы развести костер,— лишь гладкие, словно обритые, холмы белых увалов. Хоть волком вой, хоть плачь, словно беспомощный ребенок! Впервые в жизни каждый из них увидел, что мир может быть таким холодным, беспощадным и жестоким. Робость охватила их. Молча сидели они, н^ пытаясь больше сделать что-нибудь. И лишь трактор, вздрагивая на месте, продолжал стучать мотором... Долго вслушиваться в звук мотора — и почудится, что это тоже плач, бесконечный плач, и чьи-то слезы будто падают в снег, падают в снег и свертываются ледяными бусинками, и уходит тепло из маленького, встревоженного тела, и выстывает сердце, теряя волю к жизни,— и вот уже неверный, покалывающий зрачки свет наплывает на тебя, и вместе с ним волнами тепла неги наплывает сладостный сон...
— А-а-у-а-а-а!—завопил опять Аманжан и вскочил с места. Головою ударился о крышу кабины. Дикими светящимися в темноте глазами смотрел на приятелей, которые тоже вскочили с мест вместе с ним. Неожиданный крик напугал их, но они не стали ругать Аман-жана и даже ни о чем не спросили у него. И Аманжан, придя в себя, улыбнулся.— Ух, черт, язык прикусил,— произнес он спокойно.— Давайте думать, что будем дальше делать.
— Вы думайте, уважаемые мирзы, а я уж после за вами поплетусь,— отвечал Бакытжан, моментально успокоившись и уж<* потягиваясь и готовясь зевнуть.
— Ты что, дурень, с ночного вернулся, что ли? — набросился на толстяка Аманжан.— Все бы тебе дрыхнуть, акри! Не хочешь даже позаботиться о своей судьбе. Или ты не человек, а пес бегущий за караваном?
И снова замолкли надолго. Над белой вершиной горы тяжело, словно бы пыхтя от усилий, взошла полная луна. Серый, волчий мир зимней ночи залило молочным сиянием, прелесть которого не в силах передать человеческое слово. И одновременно с бесшумной лунной вспышкою где-то вдали, за ледяными звонами звезд, из потаенного угла ночного мира прозвучало что-то странное тягучее, словно долгий плач. Все трое с замершими сердцами прислушивались к загадочному голосу ночных просторов. Затем вылезли, один за другим из кабины трактора. Луна встретила их своим щедрым светом.
— Всеч напрасно, ребята,— вздохнув глубоко, сказал Аманжан.— Только на луну любоваться... А она все равно не такая красивая, как там, на джайляу,— вдруг некстати завершил он.
И двое его друзей, хотя и не поняли, к чему это он, не стали ни о чем у него расспрашивать. Все трое, застыв возле трактора, словно изваяние, молча смотрели на луну.
— Кто его знает, ребята, увидим ли, нет еще раз такую красоту,— с чувством произнес Бакытжан.— Эх, ребята, подумаем о наших матерях! — закончил он и всхлипнул.
— Чего это о матерях вспомнил? — удивился Аманжан.
— А о ком же больше? — со слезами в голосе выкрикнул Бакытжан.— О ком, если мы, все трое, не можем сказать, кто наши отцы? Мы — дети войны, вот кто такие мы! И нет у нас никого больше, кроме матерей; только мать одна и скажет: «Жеребеночек мой, не замерз там в горах?..» — Бакытжан разволновался не на шутку.— Ах, как красиво кругом! — громко выражал он свое восхищение.— Я ведь правду говорю, ребята? Точно в сказке, правда? — выкрикивал он.— Эх, запрячь бы в белые саночки белого коня и прокатиться по этим горам!
Никогда не видевший своего сонного приятеля в столь необычном возбуждении, Нуржан удивленно воскликнул:
— Оу, вот ты какой, оказывается!.. Не ожидал...
— Мудрец сказал: лицо человека — ширма, за которой прячется его душа,— отвечал Бакытжан.
Аманжан. Чепуху сказал твой мудрец. Один аксакал сказал: человек — это мешок дерьма. Все напрасно, говорю вам. И сегодня нас обманывают, а завтра мы... Когда мы были маленькими, этого не понимали. Все казалось лучше тогда. Эх, молодыми были... лето было... луна была другая.
Бакытжан. А сейчас что, постарели, что ли?
Аманжан. Да, постарели! Тащим как проклятые пустые сани по этим снегам. Мы старики, только бороды нет...
Нуржан. Давно это было... не помню уже, когда это мы были маленькими. Распрощались, как говорится, с детством... И все стало, правда, совсем не таким, как было тогда, раньше. Совсем по-другому стало, ребята. Противным стало... многое.
Б а к ы т ж а н. Холодно1 Холодно очень! (Вскидывает руки, подставляя ладони лунному свету.)
А м а н ж а н. Холодно в жизни... будь она проклята!
Бакытжан (испуганно). Эй на жизнь обижаться грешно! Нельзя!
Нуржан. Надо глушить мотор.
Бакытжан. Ты что? Зачем это?
А м а н ж а н. Сдохнуть можно от твоих глупых вопросов, акри!
Бакытжан. Наша жизнь — это сплошной вопрос почтенный!..
Н у р ж а н. Кончится горючее — и крышка нам. Не выберемся из этой собачьей дыры. Околеем тут, понятно?
Бакытжан. Аяо чем думаю? Вот вы всегда орете на меня, когда я о чем-нибудь спрашиваю, вопить начинаете, будто горячих углей вам за шиворот насыпали А чего орете? Слова не даете сказать... Я, может быть, не меньше вашего понимаю. Ну, выключим мотор, радиатор замерзнет и лопнет, тогда что — н<* крышка нам будет, умники?
Бакытжан готов был спорить до победы, но друзья даже не отвечали ему. Им давно ясно было то, о чем с торжествующим видом говорил Бакытжан. Воду из радиатора придется, конечно, слить... Но как же тогда назавтра они смогут завести мотор? Где взять горячей воды чтобы залить радиатор?
- Ура! —заорал вдруг Бакытжан, хлопая меховыми рукавицами по бокам, и чуть не упал.— Ура! Вон, огонь горит! Видите!
Вдали, среди гор, что-то и на самом деле мерцало словно искорка: не то далекий огонек жилья, не то проглянувшая меж горных вершин звезда.
— Конечно, огонь, как же, — буркнул сердито Аман-жан.— Повесили казан над очагом и ждут тебя, балда.
И снова наступило долгое молчание. В тишине мягко рокотал трактор. Вокруг раскинулось сверкающее под луною и звездами царство смерти Неисчислимые стаи небесных светил, словно посмеиваясь над бедою ничтожных существ, перемигивались между собой. И впервые Нуржан испытал в душе неприязнь, почти ненависть к веселому перемигиванию звезд, к молочному сиянию надснежной луны. Страх и вялая слабость проникали в сердце жигита. Он крепился, чтобы ничего не заметили его друзья. Впервые испытал Нуржан отчаяние голодного долго мучившегося на морозе человека Он думал о тепле,
о горячем бульоне и жадно сглатывал слюну... Он вспомнил, как бригадир Иса, вернувшийся с фронта без одного уха, любил поругивать молодежь. «Бездельники! Вы спросите у нас, чего мы только не видали, чего не испытали! — орал Иса.— С врагом сражались! Мерзли на ветру, валялись на сырой земле. А у вас что? Каждый день только одно веселье на уме?» Да, теперь бы его сюда, этого корноухого бригадира. Пусть бы посмотрел, какое такое веселье...
— Ты старший у нас,— сказал Нуржану Аманжан,— тебе и решать.
— Надо глушить,— ответил Нуржан.
— Э, делайте что хотите,— отмахнулся Бакытжан.— Сейчас бы пожрать! Ух, кишки внутри все перемерзли.
Нуржан влез в кабину и перевел вниз до отказа рукоятку. Ошеломляющая тишина ударила по ушам, словно оглушила их, и рассеялась по лунным просторам, залитым млечным сиянием. Оборвался последний звук, словно последний вздох жизни,— исчез из этого мира настойчивый и упорный голос трактора, дотоле единственно заявлявший о том, что не все мертво на земле. Но вот черный железный конь закрыл глаза и стих. И пришел страх, пришел великий холод.
Аманжан, проваливаясь в снегу, обошел трактор, открыл краник радиатора. Вода с шипением полилась в снег, заклубился густой теплый пар. Сняв рукавицы, парни подставляли озябшие руки под горячую струю.
— Ух, как тепло! — с довольным видом проговорил Бакытжан.— Сейчас бы чайку попить, чтобы лед в кишках оттаял.
- А чего же не пьешь? — ехидно поддел Аманжан.— Что у тебя, что у «ДТ» — желудки у вас одинаковые.
— Смейся, смейся! Вот посмотрим, как ты завтра смеяться будешь...
— Ты доживи сначала до этого завтра!
— Ничего, ребята, что-нибудь придумаем, попытался успокоить друзей Нуржан.
Они снова влезли в кабину, сунули отогревшиеся руки за пазуху, чтобы подольше сохранить тепло. Спасительным домом, единственным островком надежды среди мертвых просторов был теперь для них неподвижный и тихий «ДТ-54».
Бакытжан, дремавший всю дорогу, теперь вдруг оживился, словно угроза лютой ночи пробудила его сонную душу. Парень болтал без умолку. Казалось, он хочет бросить вызов надвигающейся беде, которой все равж не миновать. Широко разведя руки, он с нелепой вое торженностью произнес:
— Вокруг нас великий снежный океан! Наш «ДТ» корабль, а мы трое — отважные путешественники! Три батыра, которые вышли на врага...
- Три вонючих жука на белом дастархане! — злобно перебил его Аманжан.— Лучше скажи: три мухи попавшие в сеть пауку. Нечего, балда, корчить из себя черт-те что! Замолчали. Издали... вновь издали донесся слышимый голос: не то плач, не то песнь. Но похоже услышал его один Нуржан — он и встрепенулся выпрямился и стал внимательно прислушиваться.
— Мать дома поужинала, наверное, и уже легла спать,— грустно произнес Бакытжан и вздохнул.— И чего я с вами связался, акри! Заморочили мне голову: поедем да поедем, раз-два — и обернемся. Испугались Упрая, как будто он головы нам поотрывал бы, если б не поехали Эх, сейчас полеживали бы дома возле печки да горячий бульон прихлебывали, да пот утирали. А теперь вот мерзни как собака. Один снег кругом. Мороз — сорок градусов...— И Бакытжан обиженно скривился, губы у него задрожали он всхлипнул, словно ребенок.— Знал бы. на два шага от дома не отошел бы...
— Это все из-за старого хрыча! Проклятый Конкай! Вот кто во всем виноват... Ох, я бы сейчас с ним потолковал. Говорил же я, что не надо верить ему. А теперь вот и сиди здесь околевай из-за него. Отца его так и разэтак, — ругнулся Аманжан. — Взял бы да и растоптал всех трактором — и его, и вас, дураков.
— Эй, горючего не хватит! — пошутил Бакытжан улыбнувшись сквозь слезы.
— Горючее — ерунда. Все ерунда! Я подыхать не хочу, я лучше всех выматерю и поору напоследок. Эй! Такие-разэтакие! Мне холодно, вы слышите? Дайте огня! Дайте еды, я жрать хочу! Я замерзаю понятно вам такие-разэтакие? — И он прислушался как будто ожидал услышать ответ, затем погрозил в пространство кулаком и снова взвыл: — У-а-а-у! Гады! Не отвечаете? Вам тепло сейчас, хорошо возле печки? Эй. бригадир, ну-ка скажи снова: «Ах, чего мы только не видали, чего не испытали!» Ух отца твоего так и разэтак! — И огромным стылым кулаком он ударил по стенке кабины, едва не пробил насквозь железо. Ярость душила жигита бессильная темная ярость.
— Вот умру я, а никто и песочком не присыплет,— вздыхая, сетовал Бакытжан.— Разнесчастный я, бедолага!
— Ну, хватит ныть! - рассердился Нуржан.— Чего сопли распустили раньше времени?
— А ты, товарищ старший тракторист, не кричи на нас. Мы тебе не пленники, а ты не охранник. Если воображаешь себя нашим начальником,— кричал Аман-жан,— то прикажи освободить нас из этой тюрьмы! — И он снова с силою ударил кулаком по стенке кабины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15