— Так давай сразу и заварим. Но ты зря тратишься на зряшные вещи, Тики. Нам гораздо нужнее новая плитка.
Ее старая электроплитка, вся покрытая жиром, ударяла током. Иногда плитка упрямилась и не нагревалась, пока ее не встряхнут хорошенько, чтоб. она поняла, кто из нас господин. Я незаметно унес ее и купил новую, Гана позволила обхитрить себя, как малый ребенок.
— Опять ты тратил деньги?
— Да нет. Я отнес ее к одному знакомому починить. Заодно он протер ее керосином.
— А я была уверена, что это новая!
Гана в принципе была против того, чтобы средства, предназначенные исключительно для новых нарядов, косметики, ужинов в ресторанах, для вина, тратились неразумно. Разумеется, все переменилось, когда мы получили новую квартиру и возникла необходимость обставить ее.
224 Когда я назвал сумму моих сбережений, она возликовала. Всюду, где у нее хватало смелости, Гана брала аванс под новые иллюстрации и вдобавок взяла ссуду; в конце концов она превратила квартиру в оранжерею.
Но не будем отклоняться в сторону: первую чашку я разбил, когда она впервые не явилась ночью домой.
— Ты здесь, Тики? А я-то, глупая, думала, что ты еще на сборах, и поэтому не спешила! Мне без тебя так грустно. Я ночевала у Петры.
— Прекрасно.
— Знаешь, она сидит дома одна с маленьким ребенком, тоже ничего не видит. Мы устроили девичник. Думаю, нам надо бы к ней зайти как-нибудь вдвоем.
— Отлично, и больше об этом не говори.
При этом я, святая простота, прекрасно знал, где она была. Она провела ночь у художественного редактора издательства «Прорыв». Как я это узнал? Элементарно, как говорил один мой знакомый романист (иногда я просто поражаюсь тому, сколько их у нас, этих романистов). Мне позвонил приятель Микеш, у которого было ночное дежурство.
— Слушай, Ада, что происходит? Твоя колымага стоит на Гаруновой улице прямо на пешеходном переходе. Ее уже собираются отбуксировать. Давай срочно приезжай, не то будет прокол.
В тот вечер я вернулся со сборов, и, поскольку всю неделю машина была мне не нужна, на ней ездила Гана. Я примчался на такси, открыл дверцу запасными ключами и запарковал машину в другом месте. Моя богемная жена, видимо, даже не заметила этого. Всю ночь я рисовал в своем воображении, какой закачу скандал, едва она заявится утром, но в конце концов мое негодование сменилось вдруг чувством облегчения, когда Гана вернулась. Я стал укорять себя за то, что в происшедшем виноват сам, что к этому привели частые мои отлучки. Я дал себе зарок отнестись ко всему философски. Один раз — это все равно что никогда, прибег я к неаполитанской мудрости, два раза —это уже привычка. На сей раз я закрою оба глаза.
Но руки все равно выдадут вас, как бы вы собой ни владели. Когда я вытирал чашки после завтрака, одна из них хрустнула у меня в руках.
— Что такое? Какой ты неосторожный, Тики! Покажи, ты не поранился?
Она поцеловала мою пораненную ладонь, потом заставила меня побрызгать на порезы дезинфицирующим
раствором и заклеить, их лейкопластырем. Состояние наших чашек было верным индикатором наших взаимоотношений. При каждой следующей измене одну из них я разбивал. .Хватив'чашкой об стену, я давал выход своему гневу. Иначе я, пожалуй, не совладал бы с собой и убил ее, потом сам себя арестовал бы и посадил за решетку.
Сегодня ночью я наконец-то почувствовал себя свободным. Есть некто, кто нуждается в моей защите, говорил я себе в порыве рыцарства. И к счастью, я холост, «ничем не связан», как указывают в брачных объявлениях. (В конце концов я тоже поместил объявление и пришел в ужас от хлынувшего потока ответов. «Как в этом сонме обнаружу я ту, единственную? — думал я.— Ведь это невозможно: Если бы я получил одно письмо, все было бы ясно, и при моей вере в судьбу я счел бы это счастливые предзнаменованием. Но так?»)
Надо, чтобы кто-нибудь этой Ирене сказал, как я ей нужен. Не может же она без конца мотаться по своим друзьям.
Надо, чтобы кто-нибудь этой Ирене сказал, как нужна мне она, если уж быть откровенным.
Лежу в постели, размышляю. Вспоминаю, что же нам такого важного Ирена сказала и что от нас ускользнуло. Все-таки не станут же двое мужиков ни с того ни с сего избивать женщину. Это маловероятно даже в наши дни, когда люди стали не очень-то обходительными. Эта Ирена...
Черт побери, сознайся уж наконец самому себе! Ирена — великолепная женщина, и ты не желаешь, чтобы кто-то ее избивал. Тридцать пять лет — это как раз по тебе. Разведенная, как и ты. Сохранилась лучше, чем иные нынешние двадцатилетние, у которых бока и зады что бурдюки! У нее роскошные длинные волосы, как у той, первой. Бертик, придерживайся фактов, ты начинаешь терять рассудок!
Итак, рост сто шестьдесят восемь или чуть больше. Мерки: сто два, шестьдесят, девяносто. Шелковистые, длинные волосы, вообще-то черные волосы обычно бывают жесткими, что проволочки, но у нее они выглядят шелковистыми и даже искрящимися.
Я сказал себе: придерживайся фактов. Ну а это что, разве не факт? Живет в пансионате, вполне возможно, что ей пришлась бы по душе квартира, переполненная стеклянными безделушками.
Ведь этот Ферецкий.
Глава VII
УТРО ВЕЧЕРА МУДРЕНЕЕ.
Едва я засыпаю, как звонит телефон. Все в этой жизни следовало бы устроить иначе. Скажем, мне нравилось бы, если бы можно было нажать кнопку и телефон перестал бы звонить, а у будильника, напротив, была бы трубка, в которую можно было бы попросить: «Еще десять минут, а потом зазвони снова, дружище!» — и будильник вас послушался бы.
— Слушаю! Глухий!
— Бавор!
— Капитан Экснер, у тебя совесть, вообще, есть? Я заснул только в половине второго.
— Исповедуйся полковому священнику. Правда, нынче фельдкуратов в армии нет. Доверься психотерапевту. Сейчас десять минут восьмого, так что я не такой уж зверюга...
— Ну хорошо, встаю.
— Съезди, пожалуйста, к пани Сладкой, если она уже дома. И коли там что-то серьезное, привези ее сюда.
— Будет исполнено, мой капитан! Как ты провел время с уборщицей Джейн Стибловой?
— Никто из этой компании не объявился. Но мы обнаружили гарсоньеру, где живет Коленатый.
— Да ну? Значит, он в наших руках!
— Держи карман шире! Комнатенка обставлена, что гостиничный номер. Сдается, у него несколько квартир. Скажем, какие-то для оргий. Какие-то для очарованных иностранных гостей нашей столицы.
— Да, это вполне возможно. Ну так я еду.
— Сделай одолжение.
Я надеваю твидовый костюм. Бавор-то может ходить разодетый, как дипломат, потому что, когда нужно ползать по полу и принюхиваться, делать это — моя обязанность.
Вода в ковшичке закипает, я завариваю кофе, добавляю сгущенного молока. Похрупываю сухариком, поскольку хочу похудеть. Потом запираю квартиру и ухожу.
ВАХТЕРША
в пансионате изучает мое удостоверение, будто видит меня впервые. Не доверяет никому. Все данные записывает в журнал посещений, видимо для памяти.
— Пожалуйста! Пани Сладкая живет в триста семнадцатой, на четвертом этаже. Можете подняться на лифте.
— Спасибо.
— Не забудьте отметиться, когда будете уходить.
— Да уж не забуду.
Она ворчит. Вчерашний старик был куда симпатичнее. В следующий раз постараюсь подгадать к его дежурству. Стучу в дверь комнаты.
— Войдите! Открыто!
Я вхожу в комнатку, полную благоухания. Восхитительный беспорядок женского жилища напоминает мне о том времени, когда я был еще женат. Повсюду развешаны субтильные крохотные принадлежности туалета. Беспорядок, производимый мужчиной, как-то раздражает, а вот «женский» может действовать даже успокаивающе.
— Это опять вы!—взмолилась Ирена Сладкая, лежа в постели.
Какая-то исхудавшая студентка с волосами, стянутыми в мышиный хвост, как раз прикладывает ей к глазу холодную примочку.
Я подставляю к кровати стул. Сажусь.
— Мне очень жаль, НО ничего не поделаешь. Я ищу вас с вечера.
— Зачем? Ведь я вам уже все сказала!
— С вашего разрешения! — Я протягиваю руку к примочке и сдвигаю ее с глаза Ирены. Фонарь синел у нее под глазом, точно василек.— С этим лучше бы обратиться к врачу.
Очаровательная таксистка вздыхает.
— Мартинка,— обращается она к приятельнице.— Может, сходишь что-нибудь купишь или просто прогуляешься?
— Зачем? Ах да, конечно. Если тебе что-нибудь понадобится, так я в шестьсот двадцатой,— говорит истощенная студентка и уходит.
— Кто это?
— Это моя соседка. Она...
— Достаточно! У нас мало времени. Мне сообщили, что на вас кто-то напал, поэтому я и приехал. Я нигде не мог вас разыскать.
— Я была у приятеля.
— Что же он, не мог отвезти вас в травмпункт?
— В этом не было необходимости. Из-за какого-то синяка...
— Я подозреваю, что синяков больше. Вам придется поехать со мной. Все запишем, и нужно, чтобы вас осмотрел наш врач.
228 У каждой профессии есть свои неприятные стороны. Я хотел бы понравиться этой женщине, а получилось вот так. В ее лице я приобрел врага на всю оставшуюся жизнь.
— Никуда я не поеду! Я хочу спать. Я была всю ночь... короче...
— Я знаю, у приятеля. Вы об этом уже сказали. Кроме того, вчера вечером я разговаривал со стариком вахтером. Мне все известно.
— Ничего вам не известно! — вскинулась она, как дьяволенок.— Я была идиоткой! Я была у единственного человека, который меня по-настоящему любил, и опять опоздала. Пока я раздумывала, он женился на другой. Поймите же, мне сейчас вообще не до каких-то там...
— Я все понимаю,— сказал я печально.— Но ведь на свете есть вещи более важные, чем это.
— Для меня это важно так, что дальше некуда. Я очень вас прошу! Мне правда очень хочется спать.
— Но поверьте, этого не избежать. Нападение на вас, совершенно очевидно, связано с делом, которое мы расследуем. Одевайтесь, и поедем. У меня внизу машина. Гражданская. Чтобы это не выглядело так, будто мы вас...
— Как вы предупредительны! — сказала она с вызовом и встала с кровати.— Не могли бы вы обождать в коридоре, пока я оденусь?
Чего бы я только не дал, чтобы оказаться ночью на месте приятеля Ирены, который ее отверг! Чего бы я только не дал! Но вот так получается с нами всегда.
Лифт доходит до первого этажа. Двери раздвигаются. Мы выходим.
— Алло, обождите! — кричит вахтерша со своего насеста.— Я вам, кажется, сказала, чтобы вы отметились, когда будете уходить?
— Будто вы не видите, что я ухожу, бабуся!..
— Я вам никакая не бабуся, нахал!
Я ВЕЗУ ИРЕНУ СЛАДКУЮ
в Главное управление угрозыска. Вид у красавицы такой, словно ее с креста сняли, но поставить ей это в вину я не могу. Она просит сигарету, тянется ко мне и свиристит от боли. Наверняка ей здорово досталось. Даю голову на отсечение, что у нее все тело в синяках. Надо сводить ее на осмотр.
Она взглядывает на меня (отекший глаз прикрыт большими стеклами темных очков типа «жук»).
— Кажется, я была с вами неприветлива.
— Ничего. От вас я это стерплю.
— Опиши кто-нибудь все это так, как оно было, люди посмеялись бы, сказали: старомодная сентиментальная история. Двадцать лет тому назад в меня был влюблен один юноша.
— Двадцать лет тому назад в вас были влюблены небось целые школы! — галантно сказал я.— Целые воинские подразделения и профессиональные училища. Но вы и сейчас...
—-Оставьте это!-—Она коснулась моего локтя.— Я держалась крайне сдержанно, и его изловила одна моя подружка, такая мерзавка. Всю жизнь я потом казнилась. Лет пять назад он с ней развелся. Вы себе не представляете, как мне хотелось броситься к нему, но я стыдилась. * Я предпочла положиться на случай — авось как-нибудь встретимся... Часто ездила мимо его дома: а вдруг... Ну да что говорить! Сами знаете. Вчера наконец-то я к нему зашла,
— Не нужно мне об этом рассказывать, если вам не хочется.
— Нет, мне нужно кому-то об этом рассказать! Три года тому назад он женился снова. На двадцатилетней девчонке. Якобы потому, что она напоминала ему меня, какой я была, когда мы познакомились.
— Дела...
— Да... Как бы это забыть о вчерашней незадаче?! И о тех двоих, что меня отколошматили. Мне хотелось бы весь этот день вычеркнуть из жизни. Как будто его никогда и не было.
— К сожалению, это невозможно,— сказал я, подавленный.— Во-первых, тут явно есть какая-то связь с тем, с чем мы столкнулись в деле Ферецкого, а во-вторых, знаете, я считаю, что негодяям всегда нужно давать отпор. Именно потому, что им не дают отпора, негодяи становятся рецидивистами. Допустим, кто-нибудь получит пару оплеух и стесняется об этом заявить. Дескать, что о нем подумают, коль скоро он позволил себя поколотить. Ну а потом...
— Я понимаю. Этого не избежать.
— Нет.
Некоторое время мы едем молча. Ирена украдкой поглядывает в мою сторону.
— Что?..
— Да вот все наблюдаю. Это во мне говорит профессионал. Смотрю, какие ошибки вы делаете, управляя машиной. Так и подмывает самой сесть за руль!
— Да ведь один-то я езжу очень мало,— оправдываюсь я.— Обычно нас возят наши шоферы. Вот те перед вами не осрамились бы, это настоящие асы.
Я вспоминаю о нашем разводе с Ганой. Ничего из того, что было у нас в квартире, ее не интересовало. Когда делили имущество, она хотела получить лишь одно — машину. Я отдал и на пять лет остался без машины. Пять лет прошло, пока я накопил на новую. Я не люблю брать взаймы; правда, заняв, можно заиметь все сразу, зато потом попадаешь в кабалу.
Ирена улыбается:
— Вы, наверно, хороший человек. Вы же не виноваты в том, что вам приходится делать.
— Я хочу внести ясность: меня не надо жалеть, пани Сладкая. Я свою работу люблю. Мне она нравится. Не охоч оправдываться тем, что кто-то же эту работу делать должен, без нее не обойтись. Я занимаюсь ею с чистой совестью.
— Осторожно! Вы чуть не врезались в фургон!
— Зоггу1. Начиная с субботы, у меня такое впечатление, будто мне строго-настрого запрещено спать.
— Вам нужно идти по свежему следу? — говорит она с очаровательной улыбкой доктора Ватсона.
— Да нет. Мы имеем дело скорее с кипами бумаг, чем со следами. Математика. Психология.
— Даже так?! — восхищенно выдыхает она. Ирена уже снова в форме.
КАПИТАНА ЭКСНЕРА
(его настоящая фамилия — Бавор) прямо-таки распирает от гордости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37