Вам этого достаточно для того, чтобы успокоиться? Думаю, вполне. Прага в последние два месяца наводнена фальшивыми стодолларовыми бумажками,— сказал старшин и положил на стол пачку банкнотов.— И не надо быть большим специалистом, чтобы при виде этой груды банкнотов заподозрить что-то неладное. Такой суммы денег я еще не видывал. Ну так как, расскажем, что знаем?
— Ферду убили не для того, чтобы взять у него бумажник,—сказал вельветовый старший лейтенант.— Такое тоже случается, но здесь другое.
— Вы хотите покрывать негодяя?
Ирена уселась поудобнее, закурила очередную сигарету.
— Хорошо,— вздохнула она.— Не знаю, может ли вам это пригодиться, но я расскажу вам все, что слышала.
СЕНТЯБРЬ ПРИНЯЛСЯ
за уборку урожая надежно засыпано в закрома, а плетеные корзины наполнены фруктами. С севера приближаются заморозки на почве.
Глава XI
С СЕВЕРА ПРИБЛИЖАЮТСЯ
заморозки на почве, небо затягивается дождевыми облаками. Ирена получила от матери очередное напоминание. «Как обстоят дела с объявлениями?—- с упреком спрашивала родительница.— Как долго нам еще ждать? Я думала, на рождество мы уже будем опять вместе...»
— А что на этот раз?—улыбнулась Ирене женщина за перегородкой в редакции ежедневной газеты с самой обширной информационной рубрикой.— Если вы снова намерены попытать счастья с объявлением для подруги, то советую этого не делать, пожалейте сорок крон! Только что приносил объявление такой приличный мужчина лет сорока. Инженер. Девиз: «Квартиру и машину имею». Удивительно, когда я здесь начинала, девизом еще служило: «Горячее сердце» или «Надежда».
— Вы меня помните?
— Как же не помнить! Я уже тогда хотела вас спросить, как это вам удается иметь такие волосы? Мы все тогда решили, что это парик.
— Нет, они у меня такие от природы,— сказала Ирена.— Мне надо произвести обмен квартиры.
— О.-о, это действительно проблема! Но это мы сможем поместить только в конце сентября.
— Неважно.
Ирена склоняется над бланком и пишет.
«Мать будет крайне разочарована,— думает Ирена,— она воображает, будто каждый ухватится за наш вариант, едва прочитает эти три строчки. „О, Грабицы, о них мы всегда только и мечтали, правда, папка?" Пройдет не один месяц, пока мать уразумеет, что смешно было менять покой на грохот отбойных молотков под окнами. Правда, если вообще из этого что-либо получится. Никто и не откликнется. В конце концов мать тряхнет головой: „Не беда! По крайней мере, не придется привыкать жить среди чужих. Так что ты переедешь к нам".
Как далеко должно простираться почтение к родителям? До каких пор надлежит слушаться их? Неужто я так никогда и не избавлюсь от их опеки?»
— Тридцать шесть,— говорит женщина в окошечке.
— Спасибо.
Ирена шагает вниз НО площади, которая знакома ей, как ни одна другая, Заходит в бистро, где официант в красной куртке размашисто жестикулирует за стойкой он широким жестом отбрасывает полотенце и направляется к ней.
— Привет, красотка! Когда ж ты наконец выйдешь за меня замуж?
Ирена маленькими глотками пьет кофе.
«Если бы я вышла замуж,— думает Ирена,-—вот это был бы веский аргумент. Тут уж никто бы не сказал ни слона. Как она может вернуться домой, если она замужем! Выбор у пас действительно невелик. Жениться или выйти к. Произвести на свет детей и заботиться о них. При виде пожара сообщить о нем.
Только веря в непреложный ход вещей, могла я уйти от доктора Сладкого. У меня и в мыслях не было, что в этом раз заведенном порядке может случиться сбой. Я думала, что запросто снова выйду замуж, и более удачно. Мир стоит на том, что люди соединяются в семьи, почему же именно я должна быть исключением?
А вот ведь сижу здесь этаким исключением. Как шанс, которым не воспользовались».
— Рюмочку, красотка? Никак у тебя глаза на мокром месте?—констатирует Петр в красной куртке.— Что-нибудь не заладилось?
—Понимаешь, зарезали одного из наших.
— Знаю. Прочитал в газете. — Ферду.
— Такого я не знал. Тут я пас.
— Хоть кто-то нашелся, кого ты не знаешь! Позавчера утром меня допрашивали.
— Ну и?..
— Сказали, что мое имя нашли у него в записной книжке. И номер моего телефона. Помеченный звездочкой.
— Может, это означало, что ты звезда,— сказал Петр, улыбнувшись.™ Неплохая идея, я тоже подрисую звездочку к твоему имени.
«Я смотрела на пансионат как на временное пристанище,— размышляет Ирена.— Гостиница на несколько суток, пока не найдется что-нибудь получше. То есть пока кто-нибудь не впишет меня в свой паспорт. А теперь этот пансионат сидит у меня в печенках, и мне бы только выбраться отсюда. Ну хорошо. Будет у меня своя квартира. Но что дальше? Не станет ли мне потом еще хуже? Не будет ли одиночество еще горше? До сих пор у меня была хотя бы Львица, сейчас новый бесенок, которого следовало бы называть Львицей-два, поскольку... поскольку...»
— Тебе действительно нехорошо,— сказал бармен.— Тебя что-то мучает или у тебя просто температура?
Ирена расплачивается и уходит, официант качает ей вслед головой.
«Стать бы сейчас опять совсем маленькой,— мечтает Ирена.— Или совсем старой. А вот это между — это ужасно.
Ну да ладно. Стоит ли ломать над этим голову? Если не получится ничего другого, выйду замуж за дядюшку Саройяна. Каждый день перед ночным дежурством буду заправлять ему термос горячим кофе, буду гладить ему рубашки, а за окна выставлю ящики с геранью. Буду стряпать, ведь я уже столько лет не стряпала! Найду какого-нибудь брошенного ребенка и буду его растить. Заведу собаку, чтобы она лизала мне лицо. У Педро есть жена, и дети, и коровы, альпинарий и курицы во дворике. В этой упорядоченной жизни мне уже нет места. Мы уже никогда не увидимся, таков наш уговор. Но ведь все-таки...»
— Барышня, что с вами?—спрашивает поравнявшийся с ней пожилой мужчина.— Вам нездоровится?
— Нет, что вы! Спасибо, ничего, ничего!
— Мне показалось, что вы плачете.
— Это от дыма. Ест глаза.
— Да уж, безобразие. И когда изобретут что-нибудь | против этого?
— Да уж... до свидания!
— Алло, киса, не нужны ли сертификаты?
— Скажите, пожалуйста, пани, где тут Спалена улица?
— «Вечерняя Прага»! «Вечерка»! Семейная трагедия в Нуслях. Топор — и конец сварам! Семейная трагедия!
«В двухстах шагах отсюда — «Май» — ваш универмаг!»
— Берегись, зашибу!—кричит здоровяк в черно-белом фартуке, таща на спине свиную тушу.— Уважаемая, как бы вас не садануть этой ляжкой!
Ирена плывет в густом человеческом вареве.
ИРЕНА ПЛЫВЕТ
в густом человеческом вареве, пассажир нервно хихикает.
— Любезная, да вы чуть не угодили в черную хронику! Вы же едва не раздавили этого бедолагу.
— А пусть не переходит на красный свет.
— На красный, на зеленый или хоть на светло-голубой, но ведь это же человек, как говорит поэт.
— А скажите, пожалуйста, какой поэт?
— Ну какой, да какого НИ возьмите. Каждый со временем как-нибудь допортачится до этого самого человека. Уж вы мне поверьте,— говорит он, приложив руку к сердцу.— Я знаю, что говорю. Портачить — моя специальность.
— Как это?
— А вот так. Я по этой части спец. Такого дуралея вы им отродясь не видывали! Взять хотя бы прошлую неделю. Беру дома удочки: мол, наловлю рыбки к ужину,— к вашему сведению, я заядлый рыболов,— а сам шасть в компанию. Рыбу купил уже вычищенную, без внутренностей, ОЛ раит! Но ЧТО получилось? На следующий день прихожу ДОМОЙ, жена принимается меня колотить прямо у порога. «ЧТО рыба ВЫЧИЩена — это я еще могу попять,— ГОВОРЯТ она.— По ТО, ЧТО Я нашла чек на двадцать девять тридцать, этого я тебе не прощу, паразит ты этакий!» Вам не смешно?
— Нет.
— У вас неприятности?
— А у кого их нет?
— У меня. У меня их нет,—говорит пассажир.— Я людям улыбнусь, и они в ответ улыбаются мне. Обратная связь. Я по профессии шут. Прежде нас содержали короли, но времена изменились. Нынче власть народа, поэтому мы — шуты народа.
— А-а...
— Пока я не открыл в себе этот талант, я был тщеславен, как все остальные. Полагал, что выбьюсь в люди благодаря личным качествам. Что кто-то заметит, что я всегда вовремя появляюсь на своем рабочем месте, не бью баклуши, всегда соблюдаю сроки. Как бы не так! Еще не было такого, чтобы при появлении вакансии на более высокую должность, в случае прибавок к зарплате или распределении премий вспомнили обо мне. Мой шурин нашел психологический подход, и сейчас он директор предприятия. Он пил, выкидывал разные фортели, чтобы обратить на себя внимание. Чтобы на предприятии его урезонивали, а он мог обещать: мол, исправлюсь. После этого он говорил, как обязывает его доверие сослуживцев. Как оно ему. помогает. В результате все стремились ему помочь, и теперь он может над ними посмеиваться. Я же заделался паяцем и с тех пор живу припеваючи. Обо мне говорят: Милан отродясь не выполнит работу вовремя, зато веселья не испортит. А у вас? Нет ли у вас в запасе какого-нибудь трюка, чтобы обвести вокруг пальца этот вероломный мир? Ведь кто-то же должен проигрывать! Поймите.
«Что значит выигрывать, проигрывать?—думает таксистка.— Ферда Ферецкий только и делал, что выигрывал. Кажется, не было никого, кто бы ему не завидовал. Теперь он лежит в морге, и ничего из того, что он награбастал, ему не поможет. Или взять нашего Гуго — тоже одно сплошное восхождение. А что ему это дает? Он такой же одинокий. Как и я».
— На этот счет нам, людям среднего возраста, нужно быть осторожными, у нас остается уже не так много времени.
— Среднего возраста?—спрашивает Ирена.
— А как тут можно еще сказать? Между прочим, это весьма удачное определение. Средний возраст. Если мне сорок и я человек, таким образом, среднего возраста, то это означает, что в добром здравии доживу до восьмидесяти. И меня это вполне устраивает!
Они останавливаются, мужчина выходит. Ирена едет дальше.
ИРЕНА ЕДЕТ ДАЛЬШЕ,
близится час, когда она должна явиться, чтобы подписать свои субботние показания. Она идет длинным коридором, по обеим сторонам которого скамьи и урны на подставках, идет мимо дверей, обозначенных номерами.
Блондин Врхота, по прозванию Миляга, сидит на де-
ревянной скамейке в коридоре. Он здоровается с Иреной и подвигается, словно на скамейке нельзя поместиться хоть вчетвером.
— Чао! Тебя вызвали или ты сама пришла с повинной?
— Вызвали.
— Из-за Ферды, да? Только что оттуда вывалился наш шеф отдела эксплуатации. Рожа белее мела, пошел прямехонько дернуть рому. Верно, у него с Фердой тоже что-то было, не может же быть, чтобы никто на предприятии не видел Фердовых махинаций. Но что им нужно от нас? Ты его знала?
— Так, немного.
— Я тоже, не больше, чем остальные. Ну и подонок же этот Ферда. Мне будет его недоставать,— сказал, хохотнув, Миляге.—Но жить как-то надо, правда? Я считаю, что это могло случиться с любым из нас. Ты не боишься?
— Боюсь,— призналась Ирена.— Само собой, боюсь.
— В общем-то, это не для женщин, такая работа. Я бы своей никогда не позволил ездить и вообще сесть за руль. Ну, скажи на МИЛОСТЬ, откуда такое? Ведь раньше такого никогда не бывало, всех этих нападений и прочего. То и дело читаешь, как КОГО-ТО кокнули из-за двадцатки в буч мажнике. Может, это газеты сгущают. Когда их читаешь,
Гу, сдастся, будто завтра разразится война. Вот эти мерзавцы и думают, будто им все дозволено. Сегодня помрем. Выживет только тот, кто трахнет по башке и слямзит его тушенку.
— В четверг меня опять вызывают в контору. Вроде будут обучать каким-то приемам или что-то в этом роде, их приемов до хрена. А что толку? Ну мне ЧТО нибудь из этого пригодится, когда огреть кастрюлей по голове, а? Все может пригодиться, Дверь в канцелярию распахивается.
— Кого Я вижу!—восклицает старший лейтенант Глухи, в субботу вельветовый, нынче твидовый.— Да у нас гости! Ну, проходите, проходите!
— Я?-—услужливо поднимается Миляга.
— Э, нет! Дама первая! Капитан Экснер будет рад,-— он и приглашает Ирену в кабинет.
Старший из следователей сидит за столом и хмуро взирает на переполненную пепельницу. Он поднимается, застегивает пиджак, пожимает Ирене руку.
— Присаживайтесь! Ну, постепенно картина начинает проясняться,— сказал он.— В субботу вы подтолкнули нас правильном направлении. Но разобраться во всем этом!.. Между прочим, мы уже знаем, что означают эти звездочки.
— Да ну?—сказала Ирена.
— Да, да! Скажем ей об этом? Глухий пожал плечами.
— Две другие женщины нам это прояснили. Обеих Ферда уже прощупывал, нельзя ли на какое-то время спрятать у них чемоданчик «кое с чем», как он говорил. Видно, чувствовал, что тучи над ним сгущаются. Просмотрите свои показания и, если в машинописи все воспроизведено верно, подпишите. Каждую страницу в отдельности, пожалуйста.
— Хотите кофе?—сказал Глухий.
— Разумеется, почему же не хочет? Мы все хотим.
— У нас к вам еще одна небольшая просьба,— сказал старший лейтенант.— Взгляните, пожалуйста, на несколько фотографий, которыми мы располагаем. Не видели ли вы случайно кого-либо из этих людей с Фередким?
— Их тут целый ворох,— уточнил капитан.— У этого ва« шего Ферды связей было, как у бюро по трудоустройству.
— Экспорт, импорт и прочие шахеры-махеры.
— Бедлам.
— И не без физического насилия.
— Словом...
Капитан пожал плечами и выдвинул ящик стола. Он положил перед Иреной пакет с фотографиями. Снимки контрастные, и большей частью одно и то же лицо запечатлено на них в трех ракурсах,
— Вот они, наши красавцы.
— Пойду поставлю воду для кофе,—сказал старший лейтенант.
Ирена перебирала фотографии.
— Можете курить,— сказал капитан.— Все равно уже здесь так накурено... И не торопитесь.
Он подошел к окну. Стекла почти наполовину покрывала белая краска. Улица была видна словно бы из-за забора. Внизу по тротуару ходили люди, отчасти счастливые, отчасти несчастные, улыбающиеся и хмурые, а подавляющее большинство — серединка на половинку. Одни — честные, другие -г- отпетые негодяи. Капитан взглянул через плечо на Ирену, тщательно рассматривавшую коллекцию. Верно, когда-то она была просто красавицей, подумалось ему.
Вошел старший лейтенант с кофе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37